Тридцать три ненастья
Шрифт:
Василий отказался:
– Я не пойду, не обижайся. И вообще… Недавно ко мне приезжал бывший тесть, он хороший человек, просил не пороть горячку, попробовать сохранить семью. Я принял решение, хочу остаться дома.
– А я? Я ничего не значу?
– Прости, но я внутренне освободился от тебя. Мне стало легче. Да и какая мы пара? Подумай сама. Все смеются: «Макеев Эверест покоряет».
– Понятно-понятно! Только Эверест труднее покорить, чем податливые окрестные горушки. Эх ты, альпинист клеймёновский!
Мы снова очень-очень-очень долго не виделись. И вдруг он однажды заявился в сопровождении
– Т'aнюшка, я сказал ребятам, что у тебя бар ломится от выпивки. Примешь?
Выпили всю водку и коньяк, сухое и креплёное, шампанское и кагор. В отупевшем уже состоянии, я спросила:
– Осталась бутылка спирта. Будете?
– Будем!!! – заорали гости.
Почти уже под утро все, включая Макеева, пошли ловить транспорт до Волгограда. Наверное, уехали. Я сидела на кухне, уперев локти в колени, и думала: «Вот и всё! Хорошо ли тебе, девица? Хорошо ли тебе, красная? Не так ли себя чувствует жертва коллективного изнасилования? Ты-то, ты-то, дура, зачем позволяешь так с собой поступать?»
Мне казалось, что я его люблю. Нет, не казалось, я была в этом уверена.
«Улыбка фрески»
Год 1982-й. Март.
Василий подарил мне своё обручальное кольцо. Какой странный подарок! Зачем? Что он значит? Украсить им безымянный палец правой руки было бы верхом глупости. Надеть на левую руку – полная нелепость. Но ведь не кусочек же это золота! Наверняка он мучился сомнением, вспоминал, как отец перед близкой уже смертью выделил сыну «заклятые» семейные деньги, чтобы он мог достойно жениться и стать счастливым домоседом. Кольцо не принесло Василию счастья, и он, достав золотинку из потайного места, принёс его мне.
В счастливых от собственной щедрости глазах читалось доверие: не отказывайся! Береги, это же от моего отца!
Я приняла кольцо, но на палец не надела.
Мы сидели в кафе «Огонёк», взяв бутылку «Советского» шампанского. Официантки умильно поглядывали в нашу сторону. Им было интересно, чем же закончится любовная история двух этих странных людей, приходящих сюда каждую неделю, берущих бутылку вина, о чём-то плачущих, над чем-то смеющихся. Мы видели, как девчата из-за раздачи наблюдают за нами и сочувствуют трудной нашей любви. Иногда они вдруг подносили лёгкое какое-то угощение со словами: «Это вам от заведения!»
До женского праздника 8 Марта оставалось меньше недели.
– Ты приедешь? – спросила я.
– Приеду седьмого вечером. Только ты уж запасись соответственно и никого больше не приглашай.
– Кого мне приглашать? Если захочешь, восьмого сходим к Кузнецовым. Они для меня самые родные и к тебе хорошо относятся.
– С цветами приехать или с подарком?
– Что за глупый вопрос! И с цветами, и с подарком. У меня тоже есть для тебя подарки. С двадцать третьего февраля дожидаются.
– Интересно. Только прошу, кольцо никуда не девай. Никакой другой бабе я бы его не подарил.
– Звучит как признание в любви.
– Не торопись. Пусть звучит как доверие.
– Вась, а почему официантки так смотрят на нас?
– Всем хочется счастья.
Седьмого марта я настряпала что сумела: гуляш из говядины, оливье, колбаска с сыром, несколько яблок. В баре мерцало золотым огнём бренди
«Слынчев бряг».Всё промыла, облагородила, застелила свежую постель. На гвоздике за шифоньером на плечиках висело отутюженное платье, не новое, но вполне достойное случая. На тумбочке в прихожей стояли духи «Клема». Ведь я ждала не просто мужчину, ждала любимого, заранее полагая, что он не привезёт ни цветов, ни подарка, ни бутылки шампанского. Приедет – хмельной, обнимет меня в прихожей, повесит на крючок жесткое серое пальто и длинный синий шарф. Лучшего мне и не надо!
С полудня до шести вечера я ждала, ни о чём пока не беспокоясь, с шести до восьми уже не отходила от окна, вглядываясь в густеющие сумерки, потом смотрела в черноту, осветляемую туманными островками фонарей. Открыла бутылку бренди, глотнула, выкурила сигарету и, накинув неуклюжую куртку, понеслась вдоль длинной соседней девятиэтажки к проезжей части транспортной развилки, где летели и летели зеленоглазые машины, не останавливаясь на моём повороте. Фонари качались на крепчающем ветру, свет метался, не вызывая тревоги ни у кого из проходящих мимо людей. Что им, идущим обыденно к своим мужьям и жёнам, к детям своим и родителям, не знающим, с какой тоской я жду единственное такси, в котором должен приехать он. Он не может не приехать! Он обещал! Он подарил мне заветное кольцо!
Гордые женщины так не ждут, гордые не льют слёз, когда их предаёт слабый, не принадлежащий себе мужчина, готовый застрять за любым кутёжным столом. Может, у него и денег-то на такси нет? Может, он и сам не понимает сейчас, где и почему находится?
На лестничной площадке столкнулась с соседом Сашей, официантом, как ни странно, волгоградского ресторана «Острава».
– Ты откуда? Одна сегодня? Пойдём к нам! Компания – зашибись, скучно не будет.
Оставив в дверях записку «Я у соседей», с початой бутылкой «Слынчева бряга» позвонила в кв. 248.
Гудёж у Ясновых шёл знатный! Никто на меня даже внимания не обратил. При выключенном свете в гостиной под гремящую жутко музыку компания фривольно тёрлась попарно, целовалась, взвизгивала, громко смеялась. Мне сразу стало всё равно, где я, что со мной, кто меня предал, что я делаю в этом пьяном борделе. Выйдя на кухню, закурила. Незнакомый парень подошёл, сжал мои плечи и впился губами в мои губы. А мне было всё равно. Сашка толкнул друга в бок:
– Ты что! Жена тебя в унитаз смоет! И Татьяна не из этих…
Очнувшись от хмельного паморока, я быстро ушла домой. В квартиру несколько раз звонил кто-то. Но я знала: это не Василий, и дверь не открыла. Васины звонки звучали совсем по-другому, они словно бы плакали, словно бы говорили: «Т'aнюшка, это я. Открой».
Под одиноким своим одеялом, в плаксивом свисте сквозняков из не-заклеенных окон я знала: он всё равно мой, он просто заблудился, у него не хватило денег, чтобы доехать до меня. Значит, приедет завтра.
И наступило безумное утро 8 марта. В аэродинамической трубе двух длинных девятиэтажек и других высотных строений нашего микрорайона выл ветер, поднимая в воздух строительный мусор, обрывки каких-то бумаг, обломившиеся с деревьев сухие ветки. Дрожали фрамуги, звенели стёкла, по небу сумасшедшим лётом неслись низкие седые облака. Такие погоды изредка случались и прежде, но в праздничный день непогодь казалась чем-то запредельным, неслучайным, похожим на гневление небесных сил. Кому в наказание всё это?