Тридцать три - нос утри
Шрифт:
Однажды, в январе семнадцатого, незадолго до революции, мы с Рудольфом столкнулись на улице. Рудольф был в офицерской фуражке, но в штатском пальто. Может быть, он служил по военному ведомству в какой-то тыловой конторе. Мы... посмотрели друг на друга, отвели глаза и разошлись. До сих пор жалею, что не сделал к нему шага...
– Но он же... сам виноват.
– Не знаю, голубчик. Не думаю. Скорее всего, виноват в конце нашей дружбы я...
– Почему?!
– Не надо было там на даче оставлять его. Я, как ни крути, был покрепче характером, хотя и выглядел заморышем... Мы ведь тогда
– Но если он сам... приклеился к этим буржуям!
– Приклеился... Я, кстати, оказался прав, дружба его с компанией Венички к осени кончилась. Так что я мог торжествовать. Но торжества не было, только печаль, хотя и приугасшая. А иногда и совесть щипала: все-таки я его бросил... хотя и знал, что он слабовольный.
– Он и теперь слабовольный. Это Ферапонт говорит. Поэтому он и пьет все время.
– Грустно...
– А может... вам еще не поздно встретиться и помириться?
– Какой смысл? Мы оба уже не те. В лучшем случае посидели бы за рюмочкой да вспомнили бы детские годы. Два расчувствовавшихся старикана... Меня почему-то больше тревожит судьба этого малыша, Ферапонта. Не сгинул бы он по вине Рудольфа.
– Ферапонт ведь не слабовольный, хотя и маленький. Он... наоборот. А теперь еще и колдовство это... Вдруг поможет?
– Кто знает... Ладно, голубчик, укладывайся на диван. Смотри, уже рассвет в окнах.
– А вы?
– А я почитаю до утра. Бессонница...
Петр Петрович разбудил Виньку, когда часы “П.Буре” показывали восемь.
– Глотни чайку на дорогу и беги домой. А то как бы там не догадались о ночных похождениях...
Запивая чаем сухие ломтики с медом, Винька вдруг признался:
– Петр Петрович, а мне вчера тут привиделось такое... Будто женщина в окне, почти прозрачная. Стоит и руки вот так. Я чуть не помер... Вы никогда такого не видели?
Заведующий залом позвенел ложечкой.
– Видишь ли... те, кто приходят навестить нас оттуда , всегда кажутся прозрачными. Возможно, это была моя супруга Елизавета Кузьминишна. Решила повидать меня, да перепутала окна... Ну-ну, не открывай так рот, захлебнешься. Считай, что это утренняя шутка. Для зарядки...
Неоконченное представление
Винька рассчитывал, что утром встретит Ферапонта в “таверне”. Но тот не появился. Винька побежал к Эдьке Ширяеву. Ферапонт был там, в компании друзей-приятелей. Веселый и беззаботный. Виньке даже показалось, что лицо карлика сделалось более мальчишечьим.
Ферапонт на лужайке перед крыльцом опять ходил колесом и жонглировал мячиками. Потом прыгнул на ступень и отбил чечетку – с разными ритмами, будто всякие фразы выбивал щелканьем подошв.
Винька вспомнил трофейное кино “Сети шпионажа”. Там красавица-танцовщица рассыпчатым треском кастаньет передавала по азбуке Морзе своему возлюбленному сигнал опасности. За это ее застрелили. Ферапонта застрелить было некому, но все равно Виньку заскребло беспокойство. Он вспомнил историю Рудольфа-гимназиста. Как бы и Ферапонт не попал в шуты!
Винька хмуро сказал:
– Рудольф рвет и мечет. Сейчас
орал, что пойдет в милицию.– А пусть идет хоть на... – заявил Ферапонт при общем одобрительном хихиканьи. – Я только что попросил Груздика, чтобы он письмо отволок, бросил в ящик у калитки. Там я написал, что еще погуляю. Мне отпуск полагается еще за прошлый год... Ты меня только не выдавай.
Винька не собирался выдавать Ферапонта. Но и оставаться здесь, с компанией, не хотелось. У него хватало своих забот.
Все больше тревожило Виньку, что мама до сих пор не приехала из Сухой Елани. И Кудрявая не пишет. И Николаю пора бы возвратиться из тайги, а о нем ни слуху, ни духу, Людмила ходит сумрачная...
Когда Винька вернулся в “таверну”, Рудольф на дворе размахивал письмом Ферапонта. Он был трезв и потому ругался особенно зло. Причем выражался как-то несвойственно для себя и вообще для нормального человека. Почти лозунгами:
– Он что, паразит, думает, на него нет трудового законодательства? Он такой же советский трудящийся, как все! Думает, если от горшка два вершка, дак отвечать не будет? Дезертир трудового фронта!..
Потом он увидел Виньку. Уставился.
– Где он? Ты знаешь?
– Я-то чё! Я за вашим Ферапонтом сексотить не нанимался! – выдал Винька в ответ. В полном соответствии с нравами Зеленой Площадки.
– Совсем шпаной стал! – возмутилась Людмила. – Подожди, скажу маме!
“Да скажи, скажи! Только бы она приехала скорее...”
Мама не приехала, зато появился Николай! В своей брезентовой робе путешественника и с могучими лосиными рогами – таежным трофеем.
– Господи, куда мы их денем-то? – радостно запричитала Людмила. – Самим повернуться негде!
Николай сказал, что не век они будут жить в тесноте.
Рудольф к тому времени успел хлебнуть и уже не ругался. Бродил, заглядывал во все углы и причитал:
– Маленький, где ты? Как я без тебя-то, а? Маленький, не бросай дядю Рудика...
Появились Кузьма Сергеич, дядя Макс и Нинусь Ромашкина. Начали успокаивать Рудольфа. Он приходил в себя так же стремительно, как хмелел. И скоро уже рассуждал трезво и деловито:
– Но вы же сами понимаете: аттракцион летит к чертям собачьим без этого мерзавца!
– Надо придумать чего-нибудь такого, – задумчиво сообщил дядя Макс.
– Да вернется он, – успокоила Нинусь. – Первый раз, что ли?
– Это я и должен объяснить зрителям? – с грустным ехидством вопросил Рудольф.
Нинусь глянула на Виньку, который вертелся поблизости.
– А давайте Винцента возьмем! Как мальчика из публики! А?.. Помните, у нас так Лилечка выступала в номере “Волшебная ваза”, дочка Ильи Васильевича!
Рудольф Яковлевич Циммеркнабе обратил на Виньку оценивающий взгляд. Потом тяжело хмыкнул:
– Нет... Тут неделю репетировать надо.
– Да зачем неделю-то! – разгорелась идеей Нинусь. – Сейчас еще утро, а начало в четыре! Сделаем два прогона, и все пойдет как по маслу! Винька – мальчик способный, это же сразу видно!
Непонятно, какие способности она в нем увидела сразу . Винька на всякий случай попятился.
– Не... Я не хочу...
– Трусишь? – в упор сказала Нинусь.