Тридцать три удовольствия

— Это которую «в набежавшую волну»?

— Ее самую.

— Идка! — позвали мою собеседницу подруги. — Пора спать, у нас завтра ранний подъем.

Наутро я проснулся рано и, выйдя на палубу, успел увидеть, как наш теплоход проплыл мимо торчащей из воды Калязинской колокольни. День снова был солнечный, как вчера, безоблачное небо струило на землю свою осеннюю лазурь, солнце — свое нежаркое золото сентября. Птичка подошла ко мне и встала рядом.

— Как я люблю тех, кто рано встает, — сказала она.

— А где твой Мух? — спросил я, сам не желая вкладывать в свой вопрос издевку. Так уж получилось. Дьяволок-карикатурист, живущий в моей пустой душе, тоже любил рано вставать.

— Да, действительно Мух, — оценила мой каламбур Птичка. — Ведь не муж же он мне. У него жена есть, дети. В них вся его жизнь. Он спит еще. Представляешь, Мамочка, этот кретин вчера до трех часов ночи резался в карты в каюте у капитана. Видите ли, они расписывали какую-то там пульку, как будто нельзя было дорасписать ее сегодня. Можно подумать, что без этой пульки теплоход собьется с курса.

— Зря смеешься, вполне возможно, что так оно и есть.

— С чего ты взял, что я смеюсь? Мне плакать впору.

— Вот тебе раз! Вчера была такая розовощекая, веселая, всех в себя влюбляла…

— Просто я до чертиков была рада, что вырвалась из этой твоей квартиры, где ты лифчик вешал на спинку стула для той своей дурехи. Из этой затхлой Москвы — сюда, на просторы Волги-матушки. Как здесь хорошо! Какое небо!

— И хочется лететь в эту высь, не оглядываясь, и лишь твердить: «Туда! Туда!» — сказал я, но дьяволок придал моим словам чуть слышный иронический оттенок.

— Эх ты, карикатура несчастная! — горько усмехнулась Птичка.

— При чем здесь карикатура? Я всерьез. Я так помню те твои слова, когда мы хотели переплыть Дарданеллы. Они всегда во мне, как и твои песни.

— Всерьез? Разве у тебя бывает что-нибудь в жизни всерьез?

— Почему бы и нет?

— А эта актрисулька, с которой ты вчера так мило любезничал чуть ли не целый час у колокола?

— Ты что, ревнуешь?

— Нет, просто ловлю тебя на слове. А вон, кстати, и она.

Действительно, на палубу вылезли треноги, осветительные приборы, камеры и прочие киносъемочные предметы в окружении операторов, постановщиков, актеров и актрис, среди которых была и Аида Язычков а.

— Она великолепно хороша и изысканно вульгарна, — сказала Лариса, дернув плечом. — Я благословляю тебя на нее.

Вскоре после завтрака, во время которого нам было сделано замечание, чтобы мы не пили пиво в столовой на глазах у подверженных сухому закону актеров, «Николай Таралинский» приплыл в Углич. Гуляя по Угличу, Птичка и Мухин были всегда рядом, но порознь, она не брала его под руку и все время дистанцировалась на метр-полтора, хотя он все время пытался с ней заговорить и помириться. Мне стало искренне жалко его — вот дурачок, на кой шут тебе надо было бросать Цокотуху и пресмыкаться перед капризной Птичкой! Подумаешь, до трех часов ночи играл в преферанс! Не с актерками же развлекался.

Ардалион Иванович сменил свой турецкий наряд на джинсовый костюм и стал как все, но и в этом, по-моему, должно было быть нечто жутковатое для тех, кто уже отпечатал в своем сознании его образ Ордалимона-паши. Когда мы входили в один из храмов, я услышал за спиной разговор двух актеров:

— А что-то вчерашнего Тартарена не видать.

— Да вон же он, только он сегодня в джинсовке.

— Жуткий тип.

— Тихо ты.

Мне стало смешно, что кто-то может воспринимать Ардалиошу как жуткого типа. Хотя, ведь я не знал его, кроме как в дружеских беседах, попойках и Тягах.

В Угличе мы накупили превосходнейших соленых грибочков и сразу после отплытия сели закусывать ими водочку в каюте у Тетки. Корнюшонок в этом деле не участвовал, он был занят съемками, которые сразу после обеда возобновились. Мы засели за наше славное занятие вчетвером — я, Мухин, Ардалион и сценарист Морфоломеев, который с утра очень плохо себя чувствовал, а во время осмотра икон в Угличе особо обратил внимание на ту часть иконы «Страшный суд», где были изображены страдания пьяниц в аду. Воспитательного воздействия икона, как видно, на него не произвела, потому что к вечеру он уже, что называется, нахрюкался, а вечером, между прочим, вместо ужина была устроена, как стало модно выражаться, презентация, а попросту банкет в честь начала съемок на теплоходе. Тут и актерам разрешено было нарушить временный сухой закон. После речей и тостов, а также обильного поедания различных закусок и пития чешского пива «Старопрамен», затеялись бурные танцы. Я отплясывал со своей Аидой Язычковой, ловя на себе ревнивые взгляды Птички. Пьяный Мухин угрюмо сидел в углу и накачивался пивом. Лариса танцевала с актерами, операторами и помощниками режиссера и имела большой успех. Я слышал, как ей наперебой предлагали сниматься в грядущих кинолентах компании «Русское мувиз продакшн”. Иногда появлялся капитан и горестно констатировал, что на сегодня Мухин не сможет составить компанию в преферанс. Как видно, вчерашние его картежные способности получили высокую оценку. Ардалион Иванович тоже принимал участие в веселье, но время от времени он подходил ко мне и вполголоса произносил какую-нибудь фразу по-тарабарски, на что я, так же вполголоса, называл ему подряд несколько наименований городов и поселков Ирана. Режиссер Корнюшонок отбил было у всех Птичку и стал, танцуя, довольно смело прижимать ее к себе, но она несколько раз назвала его Артишоком, он обиделся и занялся ухаживанием за Ксенией Непогодиной. Неизвестно, чем бы кончилась эта презентационная вакханалия, если бы «Николай Таралинский» не приплыл к полуночи в Ярославль.

В Ярославле ожидалась стоянка три часа, и все бросились гулять по ночному старинному городу. Вечер был теплый, и пьяная компания вознамерилась купаться. Исполнитель главной роли Козодулов объявил, что он в свое время три года прожил в Ярославле, и повел всех на пляж. Шли долго, и у многих отпала всякая охота лезть в воду. Только Птичка, известная наша купальщица, продолжала заражать своим неуемным желанием поплавать. Мухин, тяжело вздыхая, плелся за нею. Поделом тебе, не уходи от семьи, не уводи у друзей жен.

Наконец, пришли на так называемый пляж. Здесь было темно, лишь в отдалении светился фонарь. Птичка быстро скинула с себя одежды и оказалась в купальнике, как будто заранее знала, что презентация окончится купанием в Волге.

— Лариса, я как врач запрещаю тебе купаться, — стараясь правильно произносить слова, объявил ей Мухин. — Слышишь?

Она не слышала его и, подойдя к воде, смело шагнула в реку и поплыла.

— Лариса! — крикнул он, явно не желая следовать ее примеру. — Не вздумай далеко заплывать. Я знаю тебя, ты сейчас поплывешь на другой берег.

— Ничего страшного, — успокоил я его, начиная раздеваться. — Здесь Волга не шире, чем Нил под Луксором.

Аида тоже сбросила с себя все одежды, но, в отличие от Птички, под одеждами у нее оказались обнаженные груди и столь же неприкрытые чресла. Другие актрисы, видя такое, без стеснения разделись донага и принялись бегать по пляжу и валить друга друга в песок. У рискнувших раздеться мужчин хватило все же стыда не снимать трусов. Ступив в воду, я отметил, что она вовсе не такая теплая, как Нил под Луксором. С трудом пересилив себя, я все же окунулся и поплыл, старясь разглядеть в темноте голову Птички. Чего доброго, ей и впрямь втемяшится переплыть Волгу. Но я очень быстро настиг ее, потому что она уже лежала на спине, расставив руки и ноги.

— Это ты, врач? — спросила она меня, глядя в высокое небо.

— Нет, это карикатура, — ответил я, дотрагиваясь до ее плеч.

— А где Мух?

— Я запретил ему плавать. Он пьяноват, непременно утонет.

Она вдруг крутанулась и оказалась у меня в объятьях.

— Мамочка, спаси меня, — сказала она и приникла своими губами к моим. В другой ситуации я охотно стал бы с ней целоваться, но зная, что ее муж в Мексике, а ее Мух неподалеку на пляже, я чувствовал себя неуютно, целуя холодные нежные губы.