Тридцатилетняя война

Теоретически в Германии не было гражданской войны, шла война против одного нарушителя спокойствия и порядка. Трудно сказать, хотел ли Фердинанд, чтобы так продолжалось и дальше. Его раздражал тупик, созданный испанцами на Рейне, но не потому, что это могло привести к международным осложнениям: он мешал ему рассчитаться с Максимилианом. Еще в юности Фердинанд придумал воинственный девиз «Legitime certantibus corona» («Корона причитается законному победителю»), и идея праведной битвы за имперскую корону ему всегда импонировала. Он не представлял себе бесконфликтного наращивания императорского могущества, относился к перспективе продолжения войны без особых переживаний и не обладал той впечатлительностью, которая позволяет понять, что могут сделать с человеком голод, огонь или меч. В общем, он мало чем отличался от большинства соплеменников, считавших выкалывание солдатней глаз в образах Девы Марии более страшным злом, нежели сжигание крестьян вместе с их домами. Фердинанд противился посредническим планам примирения так же, как Фридрих или Мансфельд, но в политическом и моральном отношении его позиция была сильнее, поскольку ответственность за продолжение войны он всегда мог переложить на них. Убежденный в том, что его политика полезнее для династии, голландцы или сам Фридрих сгубят на корню англо-испанский замысел или особо нервные протестантские князья выкинут какую-нибудь глупость, Фердинанд спокойно наблюдал за тем, как ситуация все больше складывалась в его пользу. Есть такой дар — чувствовать момент, когда можно действовать, а когда лучше подождать. И Фердинанд таким даром обладал. Зимой 1621 года ему надо было лишь терпеливо ждать.

3

Если бы Фридрих и Елизавета согласились с англо-испанским планом и вернулись в Гейдельберг, то Тридцатилетней войны, возможно, и не случилось бы.

Но эти молодые люди — им вместе было менее пятидесяти лет — не испытывали ни малейших намерений уступать. Недостаток силы воли у Фридриха с лихвой восполнялся убеждениями, а у Елизаветы мужества хватало на двоих.

Наивные, чистосердечные, доверчивые, но неискушенные и заблуждающиеся, то и дело терпящие поражение и собирающие силы для новой битвы, предаваемые союзниками, король и королева девять лет приковывали внимание протестантской Европы к Германии и упорно отстаивали свое правое дело, пока на историческую сцену не вышли гении Ришелье и Густава Адольфа. Им и предстояло навсегда покончить с империей Габсбургов и господством Испании… В королевском тандеме роль трутня исполнял Фридрих, пчелкой была Елизавета. На карту были поставлены его земли, титулы и права, реальные и надуманные. «В парной упряжке ведет кобыла», — писал ей брат принц Уэльский [345] . Именно Елизавета поддерживала контакты со всеми неофициальными влиятельными персонами, фаворитом отца и главными деятелями французского двора. Она благоразумно окрестила новорожденную дочь Луизой Голландиной и попросила голландские штаты быть ее крестными отцами, и Елизавета же покоряла послов и превращала свое обаяние и благосклонности в финансы, которых так недоставало мужу.

345

М.А.E. Green, р. 250 f.

Их первым союзником стал Христиан Брауншвейгский, предложивший набрать и возглавить новую армию на деньги голландцев. Христиан, младший брат герцога Брауншвейг-Вольфенбюттеля, в возрасте восемнадцати лет был произведен в чин «управляющего» секуляризованным епископством Хальберштадт. Он не имел никаких данных для исполнения этой должности, кроме нелюбви к католикам. «Должен признаться, — писал он матери, — что мне нравится воевать. Я таким родился и останусь таковым до конца жизни» [346] . Красивый, сильный и полный энергии Христиан был у матери любимцем и рос испорченным ребенком, легкомысленным, но самоуверенным. Он рано освоил солдатские манеры поведения и нечестивость речи, приобретя впоследствии репутацию безрассудно жестокого и порочного человека, которая сохранялась за ним три столетия. В состоянии повышенной возбудимости и опьянения он мог накричать на старших по возрасту и положению, назвать, например, эрцгерцогиню Изабеллу alte Vettel [347] , а германских князей и английского короля — cojones [348] . Самое одиозное «зверство», приписываемое ему и изобретенное журналистом в Кёльне, состояло в том, что он заставлял монахинь разграбленного монастыря прислуживать ему и его офицерам в нагом виде [349] . В действительности он относился внимательно к заключенным и проявлял благородство к врагам [350] . Свою неприязнь к династии Габсбургов и враждебность к католической церкви Христиан окружил романтическим ореолом любви, страстной, но преимущественно рыцарской, к прекрасной королеве Богемии [351] . Однажды она уронила перчатку, и Христиан, схватив ее, в ответ на просьбу Елизаветы, произнесенную с шаловливым смехом, вернуть оброненный предмет с жаром воскликнул: «Мадам, вы получите ее в Палатинате!» [352] С той поры он носил перчатку в шляпе, на которой было начертан девиз «Pour Dieu et pour elle» [353] , красовавшийся и на его знаменах.

346

Opel, Elisabeth Stuart, Konigin von Bohmen, Kurf"urstin von der Pfalz. Historische Zeitschrift, XXIII, p. 320.

347

«Старая карга», «старая шлюха».

348

Американизм испанского происхождения, переводится в грубой форме как «яйца» в значении мужественности, силы, смелости. Wertheim, Der tolle Halberstadter, I, pp. 223—224.

349

Wertheim, Der tolle Halberstadter, I, p. 230.

350

Ibid., I, pp. 217 f.; Klopp, II, p. 151.

351

Opel, p. 306; Wertheim, I, pp. 200 f.

352

Block, Relazioni Veneziane, p. 223.

353

«За Господа и за нее» (фр.).

Христиан был сделан из того же самого теста, из которого получаются все великие лидеры, если бы он обладал еще терпением, необходимым для учения. Почти без денег и с малым числом офицеров он к осени 1621 года собрал армию численностью более десяти тысяч человек. Одно это обстоятельство — создание в кратчайший срок войска, пусть и плохо вооруженного и недисциплинированного — не позволяет считать его только лишь «разбойником» [354] . «Безумец из Хальберштадта» — называли его современники, но его безумие проистекало из вдохновения.

354

Wertheim, I, 232.

В это же время у Фридриха появился еще один союзник — Георг Фридрих, маркграф Баден-Дурлахский. Он был добропорядочным немцем и правоверным кальвинистом, и его заставила взяться за оружие испанская угроза на Рейне. Он пользовался любовью в народе и, несмотря на свои шестьдесят лет, сохранял силу и бодрость духа молодого человека. Эти качества позволили ему набрать армию из двенадцати тысяч человек, в основном среди своих подданных. Таким образом, к весне 1622 года Фридрих мог выставить против императора три войска — Мансфельда в Эльзасе, Христиана Брауншвейгского в Вестфалии и Георга Фридриха в Бадене.

Объединив эти силы на Рейне, Фридрих имел бы армию в сорок тысяч человек, при искусном руководстве достаточную для сдерживания Тилли и испанцев. Пока же они находились далеко друг от друга: войско Христиана — в Вестфалии, два других — выше по Рейну. Их разделяли сотни миль пространства, реки Майн и Неккар: Тилли с испанцами располагали временем для того, чтобы перехватить союзников Фридриха, а эрцгерцогиня Изабелла, напуганная возрождением протестантской воинственности [355] , могла послать агентов для подкупа Мансфельда.

355

Rodrigues-Villa, Correspondencia de la Infanta Isabella Clara Eugenia con el Duque de Lerma. Madrid, 1906, p. 241.

Сам Фридрих тайно выехал из Гааги и 22 апреля 1622 года примкнул к Мансфельду в Гермерсхайме в родном Пфальце, вызвав восторг у подданных и ошеломив своего генерала [356] . Мансфельд не ожидал его столь раннего приезда и, как обычно, торговался с агентами противника о цене своего ухода от Фридриха [357] . Прибытие нанимателя вынудило его отложить переговоры. Он перебрался с частью армии на правый берег Рейна и воспрепятствовал соединению Тилли с испанским генералом Кордобой, оттеснив его 27 апреля с небольшими потерями у деревни Мингольсхайм. Тем не менее, пока Мансфельд поджидал подхода армии маркграфа Баденского, Тилли обошел его и все-таки воссоединился с Кордобой в начале мая.

356

Aitzema, Saken van Staeten Oorlogh. The Hague, 1657,1, p. 116.

357

Annates, IX, p. 1705.

Теперь союзникам Фридриха надо было как-то опередить объединенные силы противника и состыковаться с Христианом Брауншвейгским, который очень медленно шел с севера, опустошая все на своем пути. Мансфельд и маркграф Баденский не осмеливались вдвоем выступить против войск Тилли и испанцев, а кроме того, им была крайне необходима денежная помощь Христиана для выплаты жалованья армиям. Молодой князь все последние месяцы занимался тем, что под угрозами вымогал деньги и драгоценные металлы в богатых епископствах Майнца и Падерборна. В более или менее состоятельные деревни он рассылал письма с преднамеренно обгоревшими уголками и устрашающими словами «Огонь! Огонь!», «Кровь! Кровь!». Такие недвусмысленные намеки, как правило, приносили ему немалые откупные суммы. Христиан забирал из католических церквей золотые и серебряные образа и утварь, переплавляя их в монеты с нахальными надписями: «Друг Господу, враг священникам» [358] . Крамольные послания и монеты дали повод обвинять его в нечестивости и жестокости, о чем писали памфлетисты по всей Германии. Однако, например, в Падерборне члены кафедрального капитула не нашли ничего плохого в его поведении. Христиан вернул им мощи святых, взяв, правда, раки и ковчеги на переплавку [359] .

358

Weskamp, Das Heerder Liga, Munich, 1891, pp. 50, 86.

359

Klopp, II, р. 151.

Между войсками Христиана и Фридриха пролегала река Неккар. Мансфельд и маркграф Баденский решили перейти ее по отдельности, надеясь разобщить Тилли и Кордобу. Их план не удался: когда 6 мая маркграф попытался форсировать реку у Вимпфена, Тилли и Кордоба отсекли его. Маркграф уступал им в численности войск, но его положение не было безнадежным: его преданные и ретивые солдаты вполне могли справиться с армией, ослабленной острой нехваткой провианта [360] и разрозненным командованием. Георг Фридрих полагался на артиллерию и установил пушки на холме, возвышавшемся над равнинной местностью. Он намеревался прорвать наступавшие испанские и баварские войска кавалерийской атакой, поддержанной артиллерией. Вначале все шло хорошо: первая линия Кордобы развалилась под натиском конников и ударами удачно расставленных пушек. Солдаты Георга Фридриха захватили два испанских орудия, и, казалось, зашаталось все испанское крыло. Но внезапно, настолько внезапно, что это обстоятельство впоследствии объясняли знамением, пушки маркграфа разом умолкли, а войско в полном беспорядке начало отступать. Над головами воинов Кордобы в дымке всплыла женщина в белом одеянии, и один из них, немой от рождения, закричал «Победа!», призывая сотоварищей к бою. Такова легенда. «Женщиной» было облако от взрыва пушечного ядра, посланного артиллерией Георга Фридриха и взлетевшего слишком высоко. Тилли и Кордоба воспользовались моментом и захватили холм, смяв воинство маркграфа и после долгой и ожесточенной схватки вынудив его бросить пушки и бежать [361] .

360

du Cornet, Histoiregenerate desguerres de Savoie, de Boheme, du Palatinat et des Pays-Bas. Bruxelles. 1868, p. 30.

361

Carafa, p. 371; du Cornet, p. 32; Westenrieders Beytrage, Munich, 1792, IV, pp. 110-111.

Ходили слухи, будто Георг Фридрих, одинокий и усталый, когда наступила ночь, на совершенно загнанной лошади подъехал к воротам Хайлбронна и попросил, постучав, у остолбеневшего стража: «Дружище, дай напиться старому маркграфу». В действительности на другой день после битвы, 7 мая 1622 года, он прискакал в Штутгарт, сломленный и сокрушенный, в сопровождении группы таких же унылых и подавленных спутников [362] .

Тем не менее в военном отношении мало что изменилось. Через несколько дней армия пополнилась более чем на две трети. Потери в войске Кордобы были тоже значительные, его люди нуждались в отдыхе, а конница — в фураже. Пока Тилли и Кордоба восстанавливали силы, Мансфельд преодолел Неккар и уверенно двигался на север по нейтральным угодьям ландграфа Гессен-Дармштадтского. Но старый маркграф, натерпевшись ужасов битвы, пал духом и не желал больше приносить в жертву своих подданных. Как союзник он уже был ни на что не годен. Его восстановленная армия таяла на глазах из-за неорганизованности [363] .

362

Dieffenbach, Das Grossherzogtum Hessen, Darmstadt, 1877, p. 159.

363

Wertheim, II, pp. 412 f.

Для Фридриха главным оставалось соединение войск Мансфельда и Христиана. Долина Неккар теперь была позади, Мансфельд и Тилли рвались к реке Майн, первый хотел помочь Христиану ее форсировать, второй должен был помешать этому. Для Мансфельда наикратчайший путь лежал через земли ландграфа Гессен-Дармштадтского. Безобидный князь был добропорядочным подданным империи, но не имел оружия, и когда Фридрих и Мансфельд появились возле его крошечной столицы, ему ничего не оставалось, как впустить их армию и оказать им гостеприимство. Дабы снять с себя ответственность, он пытался тайно сбежать, но его, грязного, опозоренного и со стертыми ногами, вернули из ночной вылазки и попробовали заставить отдать Рюссельхайм, небольшую крепость на Майне. Проявляя героическое упрямство, ландграф отказался, и Мансфельд продолжил путь к Майну, негодуя на себя за сделанный бесполезный крюк и везя с собой князя и его сына в качестве заложников [364] .

364

Ludwig Schadel, Der Griinder der Ludoviciana in der Haft des Mitteilungen des oberhessischen Geschichtsvereins. Neue Folge, XIV, p. 54.