Тринадцать полнолуний

Первое, что он решил предпринять, это было совершенно незнакомое, неизведанное для него. Когда-то, очень давно, блуждая по времени, он натолкнулся на исследования одного учёного, который открыл новое направление в медицине. Прочитав его труды и видя конечный результат, Юлиан пришёл в восторг. Но этот процесс был весьма трудоёмким и сначала сопровождался большим риском ошибок и трагических последствий. Потом конечно всё наладилось и встало на поток. Но, опять же, множество механизмов для совершения этого действия нельзя было перетащить из того времени сюда. И в Юлиане проснулся дух исследователя и практика. Он решил самостоятельно прийти к этому, по истине, волшебному факту превращения. Он взялся за дело с большим энтузиазмом. И его старания были вознаграждены сполна! Ему удалось из микроскопического кусочка кожи девушки вырастить целое полотно молодого нежного кожного покрова! Юлиан, как врач и исследователь, был на высоте! Он бродил по дому и, мурлыча что-то себе под нос, был весел и счастлив. Теперь нужно было приступить к практическому применению результата своего титанического труда. Он несколько раз побеседовал с девушкой об этом и назначил день Х для первого, пробного эксперимента. Девушка безоговорочно согласилась, ведь перспектива остаться уродиной её совсем не прельщала.

Перво-наперво, он пришил кусочек кожи на лоб девушке, чтобы проверить, не будет ли организм отторгать его. Несколько дней прошли в томительном ожидании. Но, сняв бинты, Юлиан сам себе захлопал в ладоши. Всё было идеально! Только тоненький шрам говорил о том, что положено начало настоящего чуда. Девушка весело смеялась и благодарила доктора. Он решил действовать постепенно, но она, он сам не понял как, убедила его нашить кожу сразу на все повреждённые участки. Юлиан пошёл на риск и несколько часов провёл в работе, подгоняя правую сторону под черты лица уцелевшей левой стороны. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в лице девушки, но Юлиан не заострил на этом внимания. «Всё потом, всё потом, сейчас надо молить провидение, чтобы всё получилось на „отлично“», — думал доктор. Когда последний стежок был сделан, он вытер пот со лба и устало опустился на стул рядом с кроватью девушки.

— Ну, вот и всё, прекрасно, замечательно, — сказал вслух Юлиан. Девушка дышала ровно и спокойно, она спала. Юлиан наложил повязку и вышел из комнаты. На следующее утро, когда он зашёл к своей подопечной, она уже сидела на кровати и, держа в руке маленькое зеркальце, пыталась заглянуть под повязку.

— Нет-нет-нет, даже не пытайтесь сделать этого, всё слишком тонко и зыбко, — закричал Баровский так, что девушка вздрогнула и отдёрнула руку, — не надо спешить, уверяю вас, всё превосходно. Скажу без ложной скромности, я — талант.

Юлиан улыбнулся и кивнул головой. Левый глаз и левый уголок губ девушки тоже дрогнули в улыбке и она захлопала в ладошки.

— Вы знаете, голубушка, я чувствую себя Пигмалионом и Франкенштейном одновременно, в наше время такое не удавалось ещё никому, — Юлиан сел на краешек кровати.

— А кто это? Я никогда не слышала этих имён, — девушка посмотрела на Юлиана.

— Один уже жил, он изваял из камня прекрасную девушку, назвал её Галатея, и так влюбился в неё, что, боги, смотря на его любовь, оживили камень, вдохнули в статую жизнь, а другой только будет жить, и однажды, сошьёт из останков нескольких людей, одного. Но, к сожалению, обе истории закончатся плачевно. Но это неважно, важно то, что мы с вами победили. А теперь нам надо набраться терпения и ждать, пока всё прирастёт и восстановиться. Отдыхайте, лучше поспите, сон — самое лучшее лекарство, а вечером я зайду, — Юлиан поклонился девушке и ушёл.

Вечером он снял повязку, непереставая удивляться быстрому сращению тканей. От него не ускользнул тот нюанс, что девушка старалась не показывать ему всё лицо целиком, но он снова не придал этому значения, списывая её смущение на психологическую травму. Попрощавшись до утра, он устроился в своём кабинете, чтобы до мельчайших подробностей записать всю эту операцию.

Утром следующего дня, постучав в дверь к своей пациентке, он к своему удивлению, не услышал приглашения войти. Выдержав секундную паузу, открыл дверь. Девушки в комнате не было. Даже малейшего признака её девятинедельного пребывания здесь. Юлиан был в полной прострации. «Но, может, она вышла в сад?» лелеял он надежду. Но ни в саду, ни в оранжереи он не нашёл свою незнакомку. Сначала он впал в отчаяние, но потом, успокоил себя. «Кто она? Что за тайну она скрывала? А может, это и к лучшему, вряд ли ктонибудь поверил бы мне. Пусть всё так и закончится, главное, мои записи при мне» пришёл в душевное равновесие Юлиан.

Вот такой удивительный случай произошёл несколько месяцев назад с доктором Баровским. Но теперь он приехал к своему ученику в далёкую Индию и безмерно был рад их встрече. Генри бросился к Юлиану и они обнялись, как добрые друзья, почти родственники.

— Мальчик мой, мой дорогой мальчик, как я рад, — Юлиан даже прослезился, — вы стали настоящим мужчиной.

Генри действительно, был на целую голову выше своего учителя, поэтому Юлиан уткнулся ему в грудь.

— Я тоже безмерно рад и счастлив, мне надо столько рассказать вам, мой добрый учитель, — Генри нежно обнимал Юлиана.

— Вы довели меня до слёз, но это прекрасно, это слёзы радости, — Юлиан всхлипнул и отстранился от Генри, — дайте, дайте же мне рассмотреть вас.

Шалтир с улыбкой наблюдал за столь радушной встречей этих двоих. Когда первая эйфория немного утихомирилась, он пригласил их к столу. Все трое расположились на ковре и разговор вошёл в совместное русло. Юлиан расспрашивал Генри обо всём, заставляя вспоминать мельчайшие подробности.

Генри, перескакивая с одного на другое, рассказывал от самого приезда в Индию: при каких объстоятельствах познакомился с Шалтиром и, смущаясь, про свою любовь с Виолой, о Януше. Юлиан то хмурился, то расплывался в улыбке, но слушал очень и очень внимательно. Шалтир изредка вставлял слово, но, в основном, давал двоим наговориться всласть. Когда поток воспоминаний иссяк, Генри, нахмуря брови, поведал Юлиану и Шалтиру о том, что происходит сейчас в близлежащей провинции и сколько уже человеческих жертв принесло в копилку смерти коварство и дьявольская жестокость Людвига Юшкевича. В том, что Людвиг здесь, Генри не сомневался и видел, двое его пожилых наставников тоже не сомневаются в этом. Юлиан был встревожен:

— Один из способов справиться с отчаянием — улыбаться, смотря в глаза врагам. Да-да, я чувствовал, в моём приезде сюда есть намеченный план.

Юлиан стал ходить взад-вперёд по комнате. Но сказать Генри о том, что он прекрасно знал, для чего отправился в столь длительное путешествие, Юлиан был не вправе, слишком высока цена его откровения. «Пусть всё идёт, как идёт, я сделаю всё, что в моих силах. Бедный мой мальчик! Но ничего, мы ещё повоюем! Я грудью встану на защиту своего мальчика! Нет, нас так просто не взять!» про себя думал Юлиан и не заметил, как в запале, последнюю фразу произнёс вслух.

— Доктор, вы говорите именно о том, о чём я тоже подумал? — Генри посмотрел на Юлиана.

Но тот словно не слышал его, ходил туда-сюда и о чём-то размышлял. Видимо, придя к определённому решению и успокоившись, он остановился и посмотрел на Генри. — Всё будет хорошо, мы неприменно справимся с этой напастью. Я просто убеждём в этом.

Юлиан размахнулся, чтобы, по привычки решительного и уверенного в своей правоте человека, стукнуть кулаком по столу, но мебель дома Шалтира не располагала к таким жестам, ведь стола на высоких ножках, привычного для европейца, здесь не было. Это привело Юлиана сначала в недоумение и он, помахав рукой в воздухе, погрозил в потолок и, чувствуя неловкость за свою импульсивность, расхохотался. Его смех был таким искренным и заразительным, что вслед за ним засмеялись и Генри с Шалтиром. Но Генри погрустнел, вспомнив, сколько боли и страданий сейчас испытывают сотни его соотечественников в лазарете. А один из них, приняв смерть, лежит в соседней комнате и его тело уже остыло.

— Не отчаивайтесь, мой друг, к сожалению, мы ничего уже не сможем сделать в этом случае, но я думаю, в конце его жизни было много такого, что, будем надеяться, хоть на немного облегчит его участь, — Юлиан словно прочитал мысли Генри и, подойдя к нему, тронул за плечо.

— Я тоже на это надеюсь, — Генри тряхнул головой, — но, сколько там ещё страданий, вы не представляете.

— Отнюдь, мой мальчик, я слишком долго живу и видел очень много смертей и каждая отзывалась в моей душе болью. Но так уж устроен человек переживать боль других, как свою собственную, особенно это относиться к таким, как вы. А теперь возвращайтесь назад, вы нужны там, чтобы помочь людям, облегчить их страдания.

— Я приглашаю вас к себе, в консульстве найдётся для вас комната, — Генри поднялся.

— Я благодарен вам за приглашение, но нам с Шалтиром надо ещё многое обсудить, я останусь у него. Ваших сил хватит на всех страждущих. А вы, когда управитесь, придёте к нам завтра для серьёзного разговора. Идите, мой мальчик, делитесь своим даром с людьми.

Шалтир громко сказал что-то на своём языке, а Генри, поклонившись, вышел на улицу. Отойдя на некоторое расстояние от дома Шалтира, он оглянулся и заметилл, что несколько вооружённых человек шли немного поодаль, охраняя его и ещё четверых, нёсших тело Януша.