Тринадцать ящиков Пандоры
Шрифт:
Бладджет словно прочел его мысли — сказал вдруг небрежно:
— Знаете, жена полковника одно время выспрашивала местных о Сыне Божьем, пожертвовавшем собой ради других: она продолжает верить, что весть об Иисусе должна была дойти и до этого мира, и намного раньше, чем сюда добрались мы, британцы. Можете представить, какое она сумела устроить представление на приеме у сэра Артура совсем недавно. Местные-то о смертях и воскрешеньях говорят в охотку — здесь такое случается частенько. Сам я на том ужине не был, но рассказывали, что было весело: привели местных лицедеев и перед прибывшим из Британии гостем…
И тут Томас попытался мягко надавить:
— А мне казалось, что сэр Артур не одобряет разговоры о местных суевериях.
Негоциант
— У сэра Артура на стенах висит три хумбальи головы. А сам он теперь на охоту не ездит.
Он писал быстро, сокращая и перечеркивая сокращенное. «Если сомневаешься — сядь и опиши: что видел, что думаешь и что можешь предположить», — говорил отец, и Томас до сих пор следовал этому совету.
Капитан Александр Холл, чиновник по особым поручениям Министерства колоний, жертва, — написал он и задумался. Поставил подле «жертва» вопросительный знак. Потом добавил, подчеркнув: прибыл мертвым после перехода из страны Ксанад. На теле найден т. н. «Меморандум Холла»: смутные и неясные обвинения в адрес колониальных властей в Ксанаде.
Написав это последнее, он нахмурился, отчеркнул «на теле», поставил на полях восклицательный знак. Добавил, поразмыслив: других бумаг не выявлено.
Украсил это предложение вопросительным знаком в скобках.
Тут же, в столбик, набросал то, что оставалось неясным, несмотря на рассказ сэра Лэма и разговоры с Фицпатриком:
Раны: не выявлены. Причина смерти —?
Характер поручений в стране Ксанад —? Выполнены ли они — неизвестно.
Посвящен ли в задание (задания) Холла генерал-губернатор —?
Агенты Холла (или — господина премьер-министра?) в стране Ксанад —?
Потом, столь же быстро, стараясь настигнуть ускользающую мысль, он попытался коротко изложить свои ощущения от разговоров с людьми во дворце.
Г-жа Франческа: из немногих, кто говорит о здешних богах, не скрещивая пальцы. Поиски Христа и пр. Легенды о Человеке-в-Терниях. Относится ли к делу? На упоминание о посланниках из Британии не отреагировала.
Мастер Гудвин Бладджет, негоциант. Себе на уме. Но не просто купец — со своими людьми, с оружием в руках, ходок по островам, городам и весям. Живой разум. Мог бы участвовать в том заговоре из «меморандума Холла»? Да. Участвует ли в нем? Бог весть. При упоминании о посланниках из Британии перевел разговор на другое.
Полковник Хэвидж. Прибыл сюда капитаном. Звание получил здесь, из рук А. Велна. Солдаты и офицеры ему верят и доверяют. Мог бы — он? Несомненно. Оружие, войско, власть — все, что нужно для переворота.
Потом он вспомнил птичий круглый глаз этого юноши… Уильям? Да, Уильям.
Уильям Кронненберг, — записал он. — Адъютант полковника Хэвиджа. Смышленый малый, и, кажется, что-то знает. Поговорить —??
Ощущение нехватки сведений физически пережимало горло.
Надеюсь, подумал он, Макги сумеет разговорить слуг.
— Стало быть, сэр, такие дела. — Макги весь вечер и нынешнее утро окучивал слуг: выспрашивал, разнюхивал, поил вином и развлекал своими ирландскими шуточками да историями. Гора, однако, родила мышь: местные общаться с Макги не хотели, а слуги британские ничего толком рассказать не могли. Обрывки, ошметки, тени на стене — причем от огней, отраженных трижды и четырежды. А в таких
тенях руки становились ветвями, ветви — рогами, а рога — коронами.— Но на одном все настаивают, как на последнем причастии: эти твари предпочитают обходить дворец десятой дорогой. И, сдается мне, отнюдь не из-за умений здешних виршеплетов.
Сидел Томас на балконе, заплетенном костяно-жесткими стеблями здешнего подобия виноградной лозы. С той разницей, что виноградные листья не расцвечены во все цвета радуги, а наливающиеся — небольшие, с кулак — круглые гроздья на Земле обретают этот густой красноватый опенок, лишь превратившись в молодое вино.
Томас уже какое-то время не мог отвести от них взгляд.
Потом — медленно, почти рывками — прикрыл глаза. Посидел, пытаясь не думать ни о чем. Получалось скверно: из головы не шли слова госпожи Франчески — она и на завтраке все принималась поддразнивать то мужа, то его адъютанта, а то и самого сэра Артура на предмет суеверий британских мужчин. Сэр Артур, впрочем, переносил все стоически, с улыбкой.
— Скажи-ка, Фицпатрик, — сказал наконец Томас, открывая левый глаз, — а может, и правда стоит впустить в наш мир здешних божков — хотя бы одного, а? Какого-нибудь вершителя любви — и подманивать его девственницами. Может, нам именно бога и не хватает? Своего бога, а?
Макги некоторое время молчал, потом шагнул к столику, налил себе вина, выхлебал в три глотка. Налил снова, понюхал, взболтнул бокалом.
— Не думаю, что я бы обрадовался такому, сэр, — сказал сухим ломким голосом.
И сказал так, что Томас, раскрыв глаза, взглянул быстро и остро. Лицо ирландца было как серая тень в разноцветье нового мира.
— У моего папаши, — говорил меж тем Макги, без «сэров» уже и все так же глядя на кружение красного вина в бокале, — у моего папаши как раз и был свой бог. Разговаривал с ним из табакерки и мисок с овсянкой. Велел занавешивать потолок камышовыми циновками, а в канун субботы писать на ангельском языке заклинанья на косяке входной двери. Кровью невинных. А нас у отца было четверо. У него был короткий обвалочный нож, каждую пятницу он доставал его, натачивал и ставил нас перед собой в ряд: заставлял читать пятидесятый псалом. «Очисти меня от кровей, Боже, Боже спасения моего! И восславит язык мой правду Твою». А его бог указывал, кто сегодня должен отдать кровь, чтобы злой дух не вошел в субботу в наш дом. И мы верили в это. Я плакал, когда бог нашего отца показывал на кого-то из братьев, не на меня. А потом отец получил свое откровение — грядет последняя битва, Зверь уже вышел из бездны, Вавилонская Блудница, вся в алом, восседает на спине его, готовясь обагрить руки кровью праведников, и спастись можно, лишь собрав кровь четырех агнцев Его. Всю кровь. Папаша связал нас и оставил в подвале, чтобы помолиться и поговорить со своим богом. Я сумел развязаться — я вообще был шустрым малым — и сбежал. Когда соседи и ландсмены ворвались в дом, трое моих братьев были мертвы, а отец рисовал на своем теле знаки против зла. Его даже не стали тащить в тюрьму: вздернули сразу за домом. А через неделю грянуло восстание девяносто восьмого, потом заявились британцы, наш городок пошел по ветру. Я до сих пор думаю, что было бы, когда б я послушался бога своего отца: не оказались бы тогда спасены все остальные?
Он с сипением втянул вино из бокала. Поставил на столик подле бутылки.
— Боги, сэр, всегда требуют слишком многого, ничего при том не обещая. Я бы не сумел с ними ужиться.
Томас, который весь рассказ Макги сидел неподвижно, чувствуя, как по хребту скользит холодная волна, медленно перевел дыхание. Потом улыбнулся, желая сказать что-то легкое, даже успел приподнять и чуть развести ладони — как откуда-то снизу раздался женский вопль.
Госпожа Франческа ушла от удара с поразительным проворством: поднырнула под руку, дернула головой, щелкнув зубами, — и адъютант Хэвиджа покатился, брызгая кровью. Сабля узвенела под стену.