Тринадцатая ночь

– Да что с тобой такое?

– Что такое? Что со мной такое?! Да это самый тупой вопрос, который я когда-либо слышал! Нет, ну в самом деле, я не слышал ничего тупее, а у меня и воспоминаний-то в голове всего о двух месяцах! – он злобно клацал по кнопкам пульта, переключая каналы так быстро, что было трудно определить передачу. Ура! Футбольное обозрение. – Не могу поверить, что они продули и этот, – сказал он, кивнув на телевизор. – Гребаный худший кипер** в лиге.

– Дрейк, я…. – начала было она. – Прости… что ты сказал?

– Что, оскорбил твои нежные ушки? Думал, ты уже выработала иммунитет к этому.

– Да я не о том… Как ты назвал его? Футболиста?

– Гребаный. Худший. Голкипер**. В. Лиге, – по словам повторил он.

– А…

Обозрение игры закончилось, сменившись каким-то идиотом в костюме, болтавшем об экономике. Он выключил телевизор, и тишина повисла в комнате. Ему стало неуютно.

– Да, я жалею, что не поговорил с временной сотрудницей, – сказал он наконец. – Ясно? Жалею. Такого ответа ты хотела? Я даже ее чертового имени не знал.

– Почему не спросил?

– Потому что мне нечего было ей сказать.

«И потому, – добавил он про себя, – что я трус».

– Тебе действительно нужно узнать других людей, Дрейк.

– Да, ну для начала мне бы нужно узнать себя, не правда ли? – Он хотел, чтобы это прозвучало безразлично и саркастично, но прозвучало просто жалко.

– Думаю, ты прав.

Он коротко горько усмехнулся.

– Признаешь, что я прав? Небось, ни за что не сказала бы, будь под рукой записная книжка, ведь пришлось бы это документировать.

– Иногда даже сволочи должны выигрывать, – философски заметила она. – Один ноль в пользу Драко. – Внезапно она опрокинула чашку чая. К счастью, она была практически пустая. – О, Господи… – забормотала она, стирая маленькую, но все расползающуюся чайную лужицу бумажной салфеткой.

– Да все нормально. Кстати, мне нравится это прозвище. Дрейк-О. Думаю, меня могли так называть в университете, нет?

– Да, возможно, – поспешно сказала она. – Прости за кофейный столик.

– Не волнуйся. – Он взял комок промокших салфеток, чтобы выбросить его в мусорную корзину на кухне. Когда он вернулся, она уже поднялась с дивана.

– Вот черт. Я знал, что ты это сделаешь.

– Сделаю что?

– Используешь то, что я вышел из комнаты, как причину для ухода.

– К твоему сведению, Дрейк…

– Дрейк-О.

– Я не буду тебя так называть.

– Уже назвала.

– Ну так больше не буду. – Она уперла руки в бедра. Уголок футболки чуть приподнялся, открывая тоненькую полоску кожи на ее боку.

– Посмотрим, – он озорно усмехнулся.

– Как я и говорила… к твоему сведению, Дрейк, я просто встала, чтобы посмотреть как Шекспир смотрится в твоем книжном шкафу. И вот теперь я смотрю на твой шкаф и вижу, что книги там нет. Что опять же делает твой шкаф пустым.

– Может, я просто пытаюсь вытянуть из тебя побольше подарков, Грейнджер.

– Я думала, ты будешь называть меня Гермиона.

– Я думал, ты будешь называть меня Дрейк-О.

– Я не буду больше дарить тебе подарки, – сказала она, пропустив мимо ушей последний комментарий. – Ведь от одного ты уже избавился.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– А я и не избавлялся от него. Книга в моей спальне. Читаю каждый вечер.

– Ты… правда?

– Я бы предложил тебе самой убедиться, но у меня есть ощущение, что ты найдешь до ужаса непрофессиональным пойти со мной в спальню.

Она закатила глаза, но кончики ушей стали ярко-красного цвета.

– Опять же, – добавил он с самодовольной ухмылкой, – полагаю, все зависит от профессии.

– Господи, да ты сегодня в ударе.

– Опять-таки жаль, что у тебя нет записной книжки. Эти перлы просто необходимо увековечить.

– Так… ты читаешь каждый вечер? Тогда думаю, уже осилил полстранички аннотации.

– К твоему сведению, Грейнджер, – сказал он, идеально копируя ее интонацию, – я уже прочел целых три пьесы.

Она выглядела чрезвычайно сомневающейся.

– Да ладно?

– Серьезно.

– И какая, скажи на милость, твоя любимая?

– «Двенадцатая ночь».

– Да ты шутишь.

– Почему ты не веришь?

– Потому что, – чисто по-женски аргументировала она.

– Потому что?

– Потому что… потому что… ну, я не знаю. Я думала, ты больше приверженец «Тита Андроника».

Он улыбнулся.

– Неужели я настолько плох, Грейнджер?

Она вернула улыбку.

– Не знаю. А ты как думаешь?

– Ну, моя догадка так же хороша, как и твоя, – ответил он.

Они обменялись любопытными взглядами. Она нервно усмехнулась.

– Нет, серьезно. «Двенадцатая ночь»?

– Серьезно.

– Но почему?

– Что было с ней?

– Что, прости?

– Орсино. Спрашивает у Виолы.

– Прости, не запоминала наизусть.

– Орсино. Он просит Виолу рассказать ему о сестре. – Своими серо-голубыми глазами он посмотрел прямо в ее карие. – Конечно, у Виолы не было сестры. Она рассказывала о себе… Ей нужно было забыть себя, чтобы стать кем-то другим. Когда Орсино спрашивает у Виолы: «Что было с ней», она отвечает:

Ее судьба, мой герцог,

Подобна неисписанной странице.

Она молчала о своей любви,

Но тайна эта, словно червь в бутоне,

Румянец на ее щеках точила.

Безмолвно тая от печали черной,

Как статуя Терпения застыв,

Она своим страданьям улыбалась.

Так это ль не любовь?

(« Двенадцатая ночь»,перевод Э.Л. Линецкой)

Если ему не показалось, ее глаза увлажнились. Она быстро сморгнула и разорвала зрительный контакт, поглядев себе под ноги.

– Мне… пора идти, мистер Мал… Дрейк. Уже поздно.

– Да, полагаю, что так. Сейчас, принесу твой костюм. – Он пошел на кухню и вытащил пакет с ее мокрой одеждой. – Конечно, можешь одолжить мою футболку и шорты ненадолго.

– Спасибо.

Она привязала ручки пакета к ремешку холщовой сумки и прошла к двери.

– Спасибо за чай, Дрейк.

– Пожалуйста.

– Увидимся через неделю. – Она открыла дверь и переступила через порог.

– Грейнджер, – внезапно позвал он.