Тринити

— Договорились, — согласился Владимир Сергеевич.

Диалог с Артамоновым у меня все как-то не клеился. Едва он поворачивал голову ко мне, его тут же отвлекали подтягивающиеся друзья. Стало понятно, что серьезную беседу с ним нужно отложить на вечер, потому что сейчас Артамонову не до меня. Ему нужно перетолковать с остальными, а уж потом дойдет очередь и до нашей письменности.

Мы последовали за Владимиром Сергеевичем и присоединились к их кругу.

— А вот и я, — поздоровался Артамонов с Пересветом, Натаном и Татьяной.

— Салют, — сказали они одномоментно.

— А этот все пишет и пишет, — сказала Татьяна и ткнула мне в грудь длинным указательным пальцем, — а когда не пишет, думает или говорит. Прямо как Цезарь.

— Не всем же пилить опилки, — оправдался я.

— А ты где пропадал? — наехала Татьяна на Артамонова, на секунду оставив остальных. — Все учишься? Говорят, на продюсера.

— Да, — ответил Артамонов, — не врут.

— А я вот, кроме трех гармонических функций из всей учебы ничего не вынесла! — призналась Татьяна.

— Мы с ней очень много чего наделали вместе, — сказал Артамонов, обнимая ее, а потом и Натана.

— Заметно, — сообразил Владимир Сергеевич.

— Потому что у нас с Натаном были часто одинаковые варианты, — пояснил Артамонов.

— А сейчас у вас варианты разные? — спросил Пересвет.

— Пожалуй, да, — сказал Натан.

— Во всем генитальная генетика виновата! — сказала Татьяна, намереваясь разложить чужую песню на два голоса. — Это вам не любовь на фоне колбасной недостаточности, как бывало в старину!

— Да при чем здесь генетика?! — решил возмутиться Натан.

— При том, — сказала Татьяна и предложила всем срочно приступать к празднику. — Эй, все сюда! — свистнула она в пальцы. — Пора начинать! Скомандовала она, разведя пожиже эстетизированный и слабоорганизованный народец, чтоб хватило на всех.

Товарищество с ограниченной ответственностью росло на глазах, народу становилось все больше. Гульбарий закипал всеми цветами радуги и принимал естественные очертания.

— Гей-еси, добры молодцы! — приголубила Татьяна подошедших на ее свист Нинкина с Пунктусом, прибывших одним транспортом.

— Привет, привет! — отозвались они. — И утром два привета!

— А вот и они, — сказал Натан, подводя к ним Пересвета. — Познакомься, это наши волонтеры! Без них нам бы не состояться ни в жись!

Рядом шло братание других.

— Привет, Натан, — зацепили одногруппницу на проходе Мукин, Матвеев и Решетов.

— Салют, мужики, рад видеть вас, — сказал Натан. — А ты, Фельдман, что мнешься? Ты там, на своей незалежной, не залежался ли часом? А то давай сюда, к нам, у меня крупное агентство по сватовству.

— Я подумаю, — сказал Фельдман и стал быстро соображать, не прикатить ли ему на житье из Украины в Россию.

— В Америку или в Израиль тебе уже поздно, — угадал ход его мыслей Натан. — Не успеешь состояться как личность. А для меня ты всегда был личностью, потому что никогда не приставал с дурацкими просьбами прошвырнуться по Студенческому бульвару с последующим отвалом у койку.

Ведущий встречи — а им был назначен староста Рудик — объявил первый номер по сценарию схода. Населению было предложено разойтись по сторонам. Влево тем, кто продолжает работать по специальности, а вправо — кто изменил профессии. Сборище разделилось на две приблизительно равные части.

Владимир Сергеевич, я и Пересвет остались стоять не у дел в центре собрания.

По задумке устроителей праздника планировалось дать слово каждому прибывшему, чтобы тот напрямую, а не через третьи руки доложил о себе все, чтобы знать о судьбе каждого непосредственно из уст пострадавшего.

Начали по алфавиту, и получилось так, что обращались выступающие как бы ко мне, к Пересвету и Владимиру Сергеевичу, поскольку мы оказались у пупка.

— Пусть гости праздника доложат о себе первыми, — предложил Рудик, расценив ситуацию, как удобную для введения. — Пожалуйста, вы, — дал он знак мне.

Я приступил к рассказу с места, сделав легкую вводную о политическом положении дел в стране.

— Приятно отметить, что люди нынче в состоянии собираться стаями не по причине бурбулизации, а по своей собственной воле. — И сразу произвел пробное вбрасывание — запустил в оборот несколько слов о себе: — Работал в отраслевой прессе, выправил и выпустил книги Артамонова, планирую состряпать еще одну как только вами, дорогие друзья, будет нажит свежий материал. Желающих приобрести готовые прошу к багажнику машины. Первая — бесплатно, вторая — по стольнику. Деньги — Артамонову, а дальше мы с ним разберемся. Женат, имеются дети, — закончил я о себе.

— А нам, матерьялу, ничего от этой суммы не перепадет? — спросила Татьяна. — При чем здесь Артамонов?

— Как же не перепадет? — выкрутился я. — Мы с Артамоновым только решим, кто бежит в ларек, а перепадет именно вам, матерьялу.

Веселье набирало обороты. Дальше о себе сплел венок Владимир Сергеевич Макаров.

— Сенатор Макаров, одногруппник Артамонова по его второй вышке. Нахожусь по его приглашению.

— Да он сам здесь по приглашению! — возмутилось честное собрание. — Как исчез четверть века назад, так и ни разу не появился!

— И ладно бы просто не появился, пережили бы как-нибудь, — впендюрила свои соображения Татьяна. — Хоть бы весточку каку о себе дал!

— Кому надо было повидаться, тот сам приезжал! — выразился Артамонов. Вон Мат с Решей хотели меня видеть и видели!

— Але, помолчите, сейчас не о вас речь, — тормознул самодеятельность ведущий. — Дойдет очередь, тогда и заголосите! — И обратился к аксакалу: Прошу вас, товарищ Макаров, продолжайте.

Сенатора Макарова на сборище знали практически все, поскольку в той или иной степени отслеживали политическую жизнь страны. Его помнили и по средствам массовой информации, и по книге «Отчет о проделанной работе», которую, как выяснилось, многие прочитали. Поэтому приветствовали его достаточно звонко. Начались вопросы.

— В газетах пишут, что вы полгода были в бегах.

— Да, я брал отпуск за свой счет, — отвечал Владимир Сергеевич.

— Это правда, что через некоторое время после вашего исчезновения были приняты грандиозные меры по охране государственных чиновников? — спросил Бакутин. — Что, дескать, их надо охранять, а то больно часто и надолго исчезать стали.

— Неужели непонятно?! — сообщил Владимир Сергеевич. — Каждый моет деньги по-своему. Надо было увести пару-другую миллионов, вот и увели! Никто никого не крадет! Кто сам хочет, тот и исчезает.