Триумф Боло

Я еще стреляю, когда прямое попадание проламывает уже поврежденную броню. Взрыв разрушает психотронные схемы и банки данных памяти. Сигналы неисправности и оставшиеся сенсоры боли бьют тревогу. Начинаю сообщение командиру и не уверен, что смогу его закончить.

Я подвел командира. Подвел бригаду. Не выполнил задачу. Провалил операцию. Впервые за всю службу ощущаю стыд.

Еще один взрыв сотрясает корпус, разрушая схемы самосознания. Разрываются контакты, трещат кристаллы, плавятся внутренние проводники... Неспособный более к ведению боя, в отчаянии обращаюсь к центру выживаемости.

Под топот множества вражеских ног по корпусу сознание мое погружается во тьму.

2

— Мама, это что?

Индира Теннисон посмотрела за долину, куда указывала пальцем ее дочь. Обвалившиеся стены, заплывшие воронки, перистые кроны старых деревьев, высящиеся над всем этим. Война закончилась давным-давно, успокоила себя Индира. Бояться нечего. Призраки защитников крепости...

— Это старый форт, Лима.

— Тот, который захватили «пауки»?

Индира тихо, чтобы дочь не услышала, вздохнула:

— Да, тот, который захватили Денг.

— Капитан говорит, что они убили всех-всех, даже Боло. Он говорит, что если туда пойти, то можно увидеть одного, которого не похоронили. Папа говорил, его оставили как памятник, в воротах.

Индира нахмурилась. Она говорила капитану, что не нужно забивать ребенку голову историями о той кровавой бойне. Вкрадчивый голос дочери обеспокоил ее. Очень ей не хотелось, чтобы дочь пошла по стопам отца и записалась во флот. Индира достаточно пострадала из-за флота. Кроме того, война с Денг была историей двухсотлетней давности. Начиналась новая жизнь, и она не хотела, чтобы отзвуки последней войны заронили в голову ее единственного ребенка дурацкие романтические иллюзии, мечты о славе и подобной ерунде.

— И не думай об этом, Лима. Эти машины очень опасны, даже если выглядят безвредными. У нас и без этого есть чем заняться. Ты мне поможешь со щенками?

Дочь через плечо бросила на разрушенный форт последний взгляд и послушно затрусила за ней. У Индиры отлегло от сердца, когда Лима начала щебетать о новом помете щенков, которых Суфи родила, когда они еще были на космическом корабле.

Индира еще содрогалась при мысли о том, сколько стоил перевоз Суфи, но оставить ее — не только означало неизбежную войну в их маленьком семействе, но и отбросило бы ее собственные исследования на шесть лет назад.

У нее было ощущение, что щенки Суфи навсегда изменят жизнь колонистов. Предвкушая это, она улыбнулась и схватилась за рукоятку грузовой тележки, на которой лежал их багаж.

— Можешь найти наш новый дом? — спросила она тележку.

— Три квартала на восток, поворот влево, еще семь кварталов. Вам отведен последний дом в тупике. Зеленого цвета, черные крыша и ставни.

Лима хихикнула. Индира улыбнулась. Хорошо, что дочь снова весела.

— Ну, хватит стоять. Пойдем посмотрим, что у нас за дом.

3

Не имею представления о времени. Неоднократно я приходил в сознание и отключался. Сколько раз — не знаю. Эта неспособность сосчитать беспокоит меня. Приходя в сознание, зондирую повреждения. Обнаруживаю их повсюду.

Внутренние повреждения столь обширны, что я не могу получить доступа ко многим системам. Один из передних сенсоров действует. Передо мной поле боя, которое я вспоминаю фрагментарно. Кристаллическая память, очевидно, ремонту не подлежит. Резервы мощности реактора синтеза истощаются устрашающими темпами из-за множества коротких замыканий. Вынужден отказаться от диагностики и отступить к центру выживаемости. При наличии достаточной мощности питания я, возможно, мог бы определить объем разрушений, но на полную диагностику, пожалуй, был бы не способен и в этом случае.

Не понимаю, почему мой новый командир не посылает сигнала для уничтожения мозга и командного центра. Предполагаю на основе отрывочных воспоминаний, что у меня просто нет нового командира. Возможно, я слишком разрушен даже для врага, чтобы можно было меня как-то использовать. Во время прошлых периодов пробуждения сознания я воспринимал лишь свист ветра. Никаких признаков активности неприятеля не было обнаружено. Я оставался в полном одиночестве.

Новые звуки... Анализ по разбитым банкам данных дает результат: падающие шишки хвойных пород барабанят по корпусу. Полностью ли уничтожено человечество? Во мне просыпается стыд за провал... Если человечество выжило, значит, я покинут. Ремонту не подлежу. Одинок. В речевых цепях раздается треск, из динамиков доносится неконтролируемое шипение и мой голос, мне более не подчиняющийся:

— «Явак», «Явак», «Явак», «Явак», «Явак»... Держись. Держись. Держись. Держись...

Голос замолкает.

Возвращается тьма. Шишки падают на мой изуродованный корпус.

4

— Кишка тонка!

— Не пойду!

Брэдли Долт засмеялся с презрением, которым мелкие пацанчики всегда готовы окатить более слабое существо. Калима Теннисон обожгла его взглядом, ненавидя за то положение, до которого он ее низвел.

— Трусишка — мокрые штанишки! — Он упер руки в бока, расставив ноги, красуясь в свете заходящего осеннего солнца.

— И вовсе нет!

— Лима — кошка трусливая! Лишка — кишка-трусишка!

Она угрожающе шагнула вперед:

— Я не боюсь. Просто это глупость. Там нет ничего интересного, кроме ржавых и сгоревших старых развалин.

— Хх-а! Это твоя мамаша говорит, ее слова, не твои, попка-дурак! Твой папочка бы не испугался, Ка-аа-лима! Он выделил первую часть имени, данного ей отцом, часть, которую никогда не произносила мать. Мать с отвращением относилась ко всему, что хоть как-то напоминало о насилии — включая и своих отдаленных предков, принадлежавших к древней индийской религиозной секте разбойников-душителей.

Брэдли заплясал вокруг нее, вихляя, как тряпичная кукла, гнусно кривляясь и распевая:

— Калима-курица от страха жмурится! Калима-курица от страха жмурится! Твой папаша знаменитый тоже был дурак набитый!

Калима следовала строжайшему указанию матери никогда не драться, как бы ее ни провоцировали.

Брэдли занесло. Он пихнул ее, не переставая орать:

— Курица, курица, ку...

Все семьдесят с лишним фунтов тринадцатилетней мускулатуры вложила она в удар. Нос Брэдли хрустнул. Он взвыл и опрокинулся на спину, упав в грязь. Не разжимая кулаков, она склонилась над лежащим. Сквозь сжатые зубы произнесла:

— Ни-ко-гда не трогай моего отца.

Не обращая внимания на боль в пальцах, она отвернулась и оставила Брэдли, залитого кровью. Свинья! Вся колония знала, что он свинья. Он заслуживал всего, что мысленно проделала с ним Калима. И вовсе она не боялась. Это действительно было глупо. Как она и сказала Брэдли. Развалины опасны. И не только из-за старого Боло, застрявшего в воротах. О старых боевых машинах рассказывали, что они иногда сходили с ума и начинали крушить мирное население, бесчинствуя, пока не истощался запас энергии.