Трижды замужем.

Обычно я ограничивалась строгим окриком:

– Закрываемся, - но сегодня, заинтересованная, чем же это он так увлечён, подошла и склонилась над ним.

– Что читаем, молодой человек?

Мальчик вздрогнул, захлопнул обложку и покосился поверх очков на глубокий узкий вырез в моей блузке. Молча стал складывать лежащие на столе книги и тетради.

– Не торопись, у тебя ещё полчаса, пока я закрою архив и подсобники. Так что же ты читаешь?

– хотя уже определила по обложке, что это был томик Фолкнера. Умненький молодой человек, редко увидишь мальчика в его возрасте, читающего подобную литературу.

Рыжий молчал. Глухонемой, что-ли? Или стесняется...

Я сказала ему:

– Подожди меня у входа.

Закрыв все двери, выключив свет, накинув лёгкую курточку, я вышла на улицу. Рыжий ждал, сидя на ступеньках и прижимая к себе рюкзачок с тетрадками. Увидев меня, он встал и, не подходя, топтался на месте.

– Пойдём, - я потянула его за рукав.
– Ты где живёшь?
–

Он показал пальцем вниз.

– А я в новом микрорайоне, проводи меня к троллейбусу.

Уже стемнело, мы медленно шли по центральной улице, засаженной высокими клёнами.

– Я... я... я... г... го... гото... влюсь к эк.. за... менам,- неожиданно произнёс мой попутчик густым крепеньким баском. Так вот оно что! Мальчик заикался и стеснялся своего недостатка! Да, дела. Что же это родители его так запустили? Я читала когда-то, что дети начинают заикаться после перенесённого потрясения и можно их излечить, поставив вновь в критическую ситуацию.

– Поехали ко мне?
– спросила я его. Даже в темноте было видно, как он покраснел и молча кивнул. Зайдя в квартиру, я усадила его на кухне, вручила последний номер "Нового мира" и отправилась в ванную смыть грязь после рабочего дня. Сначала я хотела применить свой излюбленный приём - выйти к нему обнажённой, но потом решила, что это слишком и может напугать мальчика так, что он и вправду онемеет. Облачившись в шёлковый халатик на голое тело, вышла из ванной и стала заваривать чай, готовить бутерброды, рассказывая о своей школе, первом муже и всякой ерунде. Пусть мальчик успокоится и помолчит. Халат распахивался то сверху, то снизу, являя его взору мои прелести и настраивая юношу на неизбежность того, что должно произойти.

Я будто и не обращала на это внимание, небрежно поправляя пояс. В голове мелькала рассудительная мыслишка, мол, зачем ты, Наташка, это делаешь, оставь мальчика в покое, успеет он насладиться запретными играми, но новая мысль отталкивала первую. Уже растревоженная ожиданием близости с мужчиной, я доказывала сама себе, что всё равно у него кто-то будет первым, так почему же не я... Рассудительная Наташа обозвала меня самыми последними словами и, похоже, победила. Мы допили чай, доели бутерброды.

Я убрала посуду в раковину.

– Уже поздно, тебе пора, и, повернувшись к нему спиной стала мыть посуду. Под тонкой тканью явственно обрисовался изгиб спины и всё, что ниже. Он поднялся, подошёл сзади и, обхватив меня двумя руками, прошептал:

– Пожалуйста, не прогоняй меня...

Рассудительная Наташа ахнула и испарилась. Осталась женщина, соскучившаяся по мужской ласке.

Я повернулась к нему лицом, он опустился на колени, развязал пояс, халат упал на пол. Уткнувшись головой в мой живот, рыжий мальчик покрывал моё тело горячими поцелуями. Я подняла его, сняла очки и стала медленно раздевать, целуя шею, губы, плечи. Он был по-мальчишки худ, но очень хорошо сложён - широк в плечах, тонок в талии. Не выпуская друг друга из объятий, мы отправились в спальню, и, поощряемый мною, он вполне прилично справился с первым боевым крещением. За первым разом последовал второй, мальчик был готов продолжать ещё, но я шепнула ему:

– Пора, уже поздно, дома будут волноваться. Я тебе вызову такси.

Он смотрел на меня сияющими счастливыми глазами:

– Меня зовут Женя. Я уже три месяца люблю тебя больше всех на свете, а ты не обращала на меня никакого внимания.
– Он совсем не заикался.

Так в моей жизни появился рыжий Женя, мой новый любовник. Он заканчивал школу, готовился к выпускным экзаменам, но каждый вечер приезжал ко мне совершенствовать своё мастерство. Учился всему Женя легко и быстро, тестостерон перехлёстывал у него через край, да к тому он был щедро награждён от природы великолепной пиписечкой.

Я вспомнила, как на горячей сочинской гальке, прошептала своему москвичу: "Я хочу поцеловать твою пиписечку..." Он обиделся: "Это у тебя пиписька..." Я ему объяснила, как глубоко он ошибается: вот у меня-то, как раз, всё расставлено по своим местам: пиписечка отдельно - влагалище - отдельно. А мужчин пиписечка она и есть пиписечка, только многофункциональная, и нечего обижаться. Или он предпочитает, чтобы я ему шептала: "Можно поцеловать твой мужской половой орган?" или "... твой член". Только "член" у меня ассоциируется с комсомолом, партией или сборной, скажем, по футболу. Если отбросить в сторону все матерные слова, которым называется эта самая штуковина, отличающая мужчину от женщины, то чего только не напридумывали. Мои однокурсницы на перемене делились впечатлениями, захлёбываясь от восторга: "Он пять раз вбил в меня ночью свой гвоздик...", "он три раза бросил палку", а третья сокрушалась, что "его шарик оказался сдутым". Значит, я должна ласкать и целовать его "гвоздик", "палку" или "шарик"?

Женечка благополучно сдал экзамены, отпраздновал свой выпускной бал и явился ко мне через два дня поздним вечером. Я его не ждала, понимая, что мальчику нужно со своими ровесниками отгулять окончание средней школы, и он поднял нагую меня с постели, длинным настырным звонком в дверь. Взяв на руки, отнёс в спальню, нежно целовал, а потом проник в меня и долго-долго не мог оторваться. Я уже взлетала несколько раз в небеса, а он не мог никак успокоиться... Наконец, откинувшись на подушку, он произнёс: