Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

Розмич взревел. Глаза, что прежде были мечтательными и светлыми, потемнели. Воин враз преобразился, стал похож на лютого зверя, готового к прыжку. И этот прыжок не заставил ждать.

Лезвие клинка распороло воздух перед самым носом Ловчана, тот едва успел уйти в сторону. Новый удар метил в плечо, от него Ловчан тоже ушел, в последний миг отбил лезвие. Пригнулся, прошмыгнул рядом с Розмичем, как воришка, и снова удостоился внимания смертоносного жала. Отбил не иначе как волшебством.

Звон железа, что поначалу напоминал крики сонной птахи, превратился в песнь. Страшную, оглушающую, но прекрасную.

У Ловчана не было уж ни единой возможности глянуть в сторону корабельщиков, он только и успевал уходить и уворачиваться, отводить и отбивать. Сам сделал от силы пару выпадов, зато Розмич разил без передышки. Встреться такой противник в настоящей сече — даже ужаснуться не успеешь.

В бешенстве Розмич действительно был прекрасен. Глаза пылают. Тонкий лён рубахи не может скрыть мощь тела, вздувающиеся бугры мышц. Каждый шаг, каждый взмах точен и невероятно быстр. А ведь ещё столь искусен, что в последний миг придерживает клинок, не позволяет ранить товарища. Сами богини не погнушаются поглядеть на такого мужчину…

А вот Затея, как выяснилось позже, погнушалась.

Девица получила-таки нагоняй от дядьки и поклялась быть тише воды и ниже травы, по крайней мере, пока не придут в Белозеро. И хоть самой так хотелось поглядеть, что аж глаза чесались — наказа Жеданова не ослушалась. И когда дружинники одобрительно бурчали и похлопывали взмокшего Розмича по плечам, даже взглядом не одарила.

После неудачи с Затеей Розмич ходил смурной. Говорить разучился окончательно. Единственное, что мог — рычать на дружинников: кому живот подтянуть, кому меч проверить, кому броню поправить. Даже испечённая Вихрушей рыба радости не прибавила.

У искрящегося костра было не столь весело, как в прошлый вечер — Затея сидела тихой мышью, рассказы мужчин слушала будто нехотя, то и дело перешептывалась с гречанкой.

— Покуда в Царьграде были, ромейский чуток выучила, — пояснил Жедан, уловивший недоумение Розмича. Гордости купец не скрывал. — Умная она у нас. Хотя на кой бабе ум? У баб всего делов-то: замуж выйти, детей родить и за хозяйством проследить.

— А зачем же ты её четыре лета по заморским странам возил? — встрял Ловчан.

— Так ведь… — Купец пожал плечами, его взгляд заметно потеплел. — Одна она у нас. Потому и балуем. Брат для неё лучших учителей нанимал, а девка о дальних странах наслушалась и на лодью напросилась…

— Одна? — изумился Ловчан. — Как это?

— А вот так, — сказал Жедан грустно. — Обделили нас боги. И меня, и брата. Правда, у брата хоть Затея народилась, и то… три коровы ведунье свести пришлось. — Помолчав, продолжил: — А я пять свёл, и всё равно ничего. В торговле удачи хоть отбавляй, а с детьми… Прокляты мы. Попорчены.

— А жену другую брать пробовал? — осторожно поинтересовался Ловчан.

— Пробовал. Первую выгнал, вторая сама сбежала, а третья — молодая — в Белозере сидит, ждёт.

— А порча? Неужто не снять?

— Наши ведуны не смогли. Заморские тоже. Может, после этого похода… получится.

При этих словах из взгляда Жедана впервые пропала хитреца, а в самом ни следа мужской стати не осталось. Сидит на бревне — как мешок, набитый сеном. А вот слёз нет — видать, все выплакал уже.

— Покайся в грехах своих! Прими веру новую! Господь милосерд… — начал было Ултен, заслышав их разговор.

— Изыди, поп! — отрезал Жедан. — Иногда лучше спать, чем говорить. Завтра труден день…

Розмич снова взглянул на Затею, но уже иначе.

— Не порча это, — неожиданно для самого себя заключил он. — Недуг редкий. Не к ведунье идти надо, к знахарке.

— Так у меня ж всё… — заикнулся Жедан, подразумевая — покуда шевелится, к знахаркам мужики не ходят.

— Говорю же — недуг! — зло бросил Розмич и отвернулся, не понимая, какая муха его укусила и что вообще произошло.

Спал в эту ночь, как девица перед свадьбой, — тревожно, урывками. И мамка с батькой снились, и порубленные враги. А под утро коркодила привиделась — разинула пасть, щёлкнула острыми зубищами и уплыла…

Дальше, как и обещалось, идти стало тяжелей. И даже попутный ветер не мог облегчить тягот, свалившихся на плечи корабельщиков. Река то петляла, то мелела, то сужалась. А пороги в этот раз испугали даже бывалых людей Жедана. Вдобавок с третьего дня зарядил дождь. Не сильный, но мерзкий — такой только жабам в радость.

Дюжина Розмича не роптала, трудилась в полную силу, никаких поручений не гнушаясь. Жедан забыл нагловатый тон, каким встретил воинов на пристани Алоди. Был до тошноты вежлив, и когда дело дошло до бечевы — первым впрягся в «петлю». Досталось и Ултену, но он, похоже, был только рад этому.

Сам Розмич уставал, как ромейский раб на триерах, но с радостью брался за любую работу — та в два счёта выгоняла из головы мысли о синеглазой Затее. Скоро на ладонях появились совсем не воинские мозоли, иные — рабочие.

Один раз, когда дождь сменило жарящее, как раскалённая сковорода, солнце, Ловчан уговорил Розмича снять рубаху и прямо так сесть на вёсла. Розмич так и не догадался, для чего это нужно, а вечером, поймав заинтересованный взгляд Затеи, смутился до одури и едва не набил морду всей вверенной ему дюжине…

Полбу сдабривали летними грибами, сухари после каторжного труда уплетали, как свежий каравай. Рыбу не удили, добывали острогами прямо у берега. Благо, даже в летнюю пору речка кишмя кишела живностью.

А раз Буй наудачу ткнул копьём в высокие, подозрительно раздвинутые камыши. Руки у воина крепкие и цепкие — отпускать древко даже не собирался, за что и поплатился. Мотнуло в сторону с такой силой, что тут же оказался в реке, завопил. На помощь ему подоспели ещё три пары рук, не менее крепких. Отпускать добычу рыболов отказался.

Огромная рыбина показала стоящим на берегу хвост — немногим уже, чем плечи Розмича, и потянула Буя ко дну. Трое помощников попрыгали в воду, разя могучего противника — острогами и топорами. Чуть сами не утопли, дно вроде бы и под ногами, да илистое оказалось. Огромную, неохватную склизкую тушу с превеликим трудом выволокли на сушу.