Трофей для Зверя

Он никогда не умел вести проникновенные речи и бросаться трепетными словами, как влюбленный мальчишка. Он был воином. Беспощадным к врагам, жестким и порой жестоким. И он не умел выражать свои чувства, привыкнув всегда держать их под контролем. Да и сами чувства были в новинку. Он знал, что такое дружба, семья, преданность своей стране и людям, но вот такого, когда сердце сжималось и отчаянно дергалось в груди при взгляде на женщину — такого он не испытывал никогда. Это было больно и мучительно сладко. Это было награни. Это было тем, что пугало до дрожи, но давало бесконечную силу, потому что ненависть, сжигавшая поначалу, переродилась в совсем другое чувство, глубокое и сильное, как сама жизнь.

Император был готов весь мир перевернуть с ног на голову, лишь бы Мел пришла в себя. Он чувствовал ее присутствие, легкое и невесомое. Она была где-то рядом, порой казалось, что протяни руку и ухватишь, но Мел неизменно ускользала, оставляя после себя щемящую тоску.

Он еще раз прикоснулся к холодной щеке и поднялся:

— Я тебя жду. Кто будет меня доводить до белого каления и испытывать нервы на прочность? Кто будет поступать по-своему, наплевав на мои приказы? Давай, девочка, возвращайся.

Маэс покинул лазарет в разобранных чувствах. За отстраненной маской пылал такой пожар, что никакими ливнями не погасишь.

Впереди раздался тяжелый грохот кованых сапог и крики:

— А, ну иди сюда, мерзавка мелкая!

И навстречу ему, прямо под ноги выкатился маленький пушистый комок. Неуклюже взмахнув крыльями, Эсса попыталась проскочить мимо Маэса, но тот одним молниеносным движением встал у нее на пути и, подхватив за шкирку поднял, в воздух.

— Попалась.

Маленькая рысь зашипела и вцепилась зубами в его руку, но когда Маэс никак не отреагировал, продолжая молча наблюдать за ее бунтом, она как-то сникла, перестала его жевать и угрюмо свесила кисточки.

— Вы поймали ее…слава богам, — следом выскочил запыхавшийся стражник. — только дверь приоткрыли, чтобы еду принести в башню. А она – шмыг! И понеслась! Боялись, что на улицу вырвется и все, поминай как звали, а она сюда прибежала с перепугу.

Маэс хмыкнул, потому что маленькая рысь выглядела сердитой, решительной и расстроенной, но никак не испуганной.

— Давайте, я отнесу ее обратно

Снова раздалось шипение.

— Не надо. Пока будет со мной. — коротко распорядился Маэс, и когда горе-няньки ушли, поинтересовался, — ты ведь к ней шла?

Эсса жалобно и совершенно по-детски шмыгнула носом. Тогда император перехватил ее поудобнее, устроив так, чтобы она сидела на руках, упираясь лапами на его правое плечо, и отправился обратно в лазарет.

Главный целитель был категорически против живности на его территории и даже от кхассеров неизменно требовал, чтобы те были в человеческом обличии, но, когда в палату вошел император с котенком на руках, ему никто не сказал ни слова.

А Эсса, увидев Мел, начала отчаянно вырываться. Спрыгнула на пол и тут же заскочила на кровать. Урча и тоненько причитая, начала тереться жёсткими щеками о лицо Мелены, а потом просто легла ей на грудь, обняв лапами и закрыла в глаза.

— Пусть будет здесь..

— Вдруг сбежит? У нас некому за ней присматривать, — о шальном характере маленькой Эссы знали все

— Не сбежит, — уверенно произнес он.

— Почему она к матери своей так не бежит? — поинтересовался один из целителей.

Он просто не знал, что между потерявшей разум Софи и ее маленькой девочкой, рожденной от нелюбимого жестокого кхассера, никогда не было настоящей связи. Отравленная безумием, она получилась слабая и ущербная. И крошка Эсса, отчаянно жаждущая тепла, рассмотрела его в молчаливой, отстраненной Мелене, так похожей на ее собственную мать.

А еще никто из них не подозревал, что Софи, заснувшая в своей белой камере, больше не проснется. Она тоже была там, где тепло и хорошо и, наконец, стала счастливой.

И свободной.

Глава 25

Не было ни мучительно медленно подъема с глубины, ни стремительного падения на землю. Она просто открыла глаза.

Над ней — белый знакомый потолок. Лазарет.

Жарко. И тяжело дышать. Она аккуратно приподняла голову и обнаружила Эссу, спящую у нее на груди.

— Раздавишь.

В горло будто песка насыпали. Все пересохло потрескалось, саднило.

Пока маленькая рысь сонно тянулась и зевала, Мелена успела проверить саму себя на предмет повреждений. Руки-ноги целы, ничего не болит. Не иначе, как андракийские целители постарались.

Наконец, Эсса полностью пришла в себя и сообразила, что Мелена больше не спит. С диким, утробным:

— Ахххрррр, — она бросилась к ней и начала старательно вылизывать щеку шершавым языком.

— Все, все, хватит, — Мел пыталась отвернуться, но настойчивый рысенок продолжал ласкаться, — Все я сказала!

Обхватила руками и прижала к себе, не позволяя сдвинуться, а потом прижалась лбом к мохнатой морде и прошептала:

— Я тоже очень рада тебя видеть.

Рысь тут же дернулась и попыталась возобновить облизывание.

— Тихо! — хотела сказать строго и не смогла. Обычно жёсткий голос в этот раз предательски дрогнул.

Оказывается, это приятно, когда тебя так ждут и радуются просто от того, что ты открыла глаза.

— Как ты тут? Хулиганишь?

Эсса отвела в сторону глаза и тихо хрюкнула.

— Все ясно с тобой, — потрепала племянницу за ухом и тут же убрала руку, вспомнив, кто на самом деле перед ней, — а почему ты в таком виде? Оборачивайся.

Рысь прижала уши и надрывно обернулась, будто боялась, что кто-то зайдет к ним в палату.

— Не бойся. Я уже видела тебя. Ты маленькая. И очень красивая девочка.

В янтарных глазах проскочил недоверчивый интерес.

— Давай, — тихо подбодрила Мел, — если хочешь, я отвернусь.

Почему-то ей казалось, что котенок стесняется своего человеческого обличия. Ее жестокий чокнутый папаша хорошо постарался, ломая детскую душу.

Мелена легко поднялась с постели и отвернулась к окну:

— Все. Не смотрю. Оборачивайся.

За спиной послышалась неясная возня и приглушенное ворчание.

— Не бухти, — усмехнулась Мел, — а то, как бабка старая.

Потом все затихло. И она медленно, стараясь не напугать малышку, обернулась.

— Привет.

Девочка сидела на краю кровати и выглядела совершенно несчастной. Худые, подрагивающие руки были сцеплены на коленях, едва прикрытых ветхим подолом. Ее наряд был настолько ей мал, что казался нелепым.