Трон императора: История Четвертого крестового похода

— В доме припрятано серебро, и я покажу вам, где именно, если поможете матери и детям благополучно выбраться отсюда, — неожиданно сказала она.

— Значит, ты не бежишь с ним? — с надеждой спросил Отто, указывая на меня.

— Нет, — ответила она.

Он порывисто шагнул к ней, что мне очень не понравилось, и я метнулся, чтобы преградить ему дорогу.

— Ты дал слово. Я первым добрался до нее.

Рука Отто уже тянулась к мечу.

— Наше пари остается в силе только в том случае, если ты сбегаешь с ней, — объявил он с дотошностью законника, характерной чертой истинного католика. — Если она никуда не бежит, то это вне действия нашего договора, поэтому он отменяется, и я могу передать ее людям Барциццы за вознаграждение.

— Какой же ты осел! — закричал я как резаный и набросился на него.

С ошеломительным проворством он обхватил мое горло, сбил меня с ног и пригвоздил к сырой земле, крепко упершись в грудь коленом. Я попытался вскрикнуть, но не мог даже вздохнуть. Вдруг Отто отпустил меня, развернулся и вцепился в горло теперь уже Джамиле. Мать и дочери заголосили и кинулись в подвал под кухней.

Не успел я подняться с земли, как Грегор обнажил меч и преградил Отто выход на улицу.

— Отто, ты не станешь обманывать венецианского купца, который не сделал тебе ничего плохого, — заявил он. — Если ты отдашь женщину его людям, я сам скажу им, что она не принцесса.

— Глупец! — прошипел Отто.

— Рыцарь, — поправил его Грегор.

Наступила долгая пауза, когда слышалось лишь затрудненное дыхание Джамили, пытавшейся не скулить. Наконец Отто отпустил пленницу, с силой оттолкнув от себя. Она споткнулась, и мне пришлось поддержать ее.

— Я смогу вывести египтянок, поскольку знаком с одним охранником, — пропыхтел недовольный Отто, обращаясь к брату. — Мы оказались рядом во время осады, и я тащил его на себе, когда обрушилась катапульта, так что за ним должок. Если приведу к воротам женщину с дочерьми, то попрошу его отвернуться ненадолго в сторону, пока они не проедут мимо, увезя с собой немного денег.

— А Джамилю сможешь вывести с ними? — спросил я, по-прежнему едва переводя дух.

— Конечно нет, — ответила за него Джамиля, не переставая дрожать. — Одно дело — попросить кого-то закрыть глаза на вдову с дочерьми, провозящими несколько марок, и совсем другое — просить его помалкивать о женщине, за голову которой обещано большое вознаграждение. Останусь здесь. — Она отстранилась от меня, смущенная тем, что я почувствовал ее дрожь. — Видимо, — добавила она, стараясь казаться спокойной и даже веселой, — Всевышний решил, что будет лучше, если за тобой присмотрит кто-то благоразумный.

18

В конце концов нам удалось запрячь осла. Грегор ушел на свой наблюдательный пост, а мы с Отто, неохотно заключив перемирие, отправились провожать египтянок.

Несмотря на капитуляцию, день прошел относительно спокойно, правда, без кровопролития не обошлось. С окон посрывали ставни, деревянные пристройки сожгли дотла, по улицам раскидали мебель. Стоял неистребимый запах гари, так как горело то, чему не следовало бы гореть. На одной из рыночных площадей лежали мертвые изуродованные тела, словно выброшенные куклы. На улице истерично всхлипывала женщина — она не могла шевельнуться, так как обе ее ноги были перебиты. Я подергал Отто за рукав — тот состроил гримасу, но все же последовал за мной. Вместе мы подняли бедолагу и перенесли в повозку. Египтянки встревоженно посмотрели на нее, но возражать не стали. Несколько ребятишек сбились в стайку, зовя родителей, потом бросились врассыпную, как перепуганные цыплята, после чего снова вцепились друг в дружку, со страхом озираясь по сторонам. Я жестом подозвал их, но они умчались прочь с громкими криками. Животных в городе не осталось: их всех либо забрали при бегстве, либо убили для пропитания голодных воинов. Над городом во многих местах поднимались темные клубы дыма от горящих костров. Парочка оруженосцев затеяла драку, пустив в ход кулаки и кинжалы, из-за нескольких горстей серебра, украденных по приказу хозяев из общих военных трофеев, которые предстояло еще поделить в главном соборе.

К вечеру в городе не осталось ни одного задарца, их место заняли воины. Наша маленькая компания устроилась в том самом доме, куда сбежала Джамиля. Я начал было протестовать, но Джамиля быстро меня урезонила, сказав, что если мы уйдем и оставим дом на разграбление другим, то тем самым лишь увеличим страдания хозяев. В конце концов я подчинился ее логике после долгой перебранки с Отто, не считавшим нужным вообще искать какое-то оправдание своим поступкам.

Еще мне пришлось вытерпеть от Джамили немало упреков из-за моей провальной попытки помешать осаде Задара.

— Я ведь просил тебя помочь, но ты отказалась, а потом просто взяла и ушла от нас.

Пока Джамиля пряталась наверху, мы по очереди носили из лагеря наши пожитки. Большая комната располагалась над центральным входом, и, хотя для семерых человек, решивших там перезимовать, она была тесновата, мы убедились, что поместимся. Другие устроились гораздо хуже: армия почти в двадцать тысяч воинов втискивалась в город, рассчитанный на треть этого числа.

Грегор, разумеется, мог бы запросто явиться в самый большой дворец города, прибереженный для его тестя, маркиза Бонифация, но не стал этого делать. Я хотел уберечь Джамилю от внимания вельмож, поэтому с благодарностью принял его выбор, не пытаясь разобраться, чем он вызван.

Лилиана помогла нам обжиться: предполагалось на ночь расстилать тюфяки, а утром скатывать их к стенам, чтобы было на чем сидеть. К большой комнате примыкала комната поменьше, в форме буквы «Г»; на стыке двух комнат был устроен очаг. В маленькой комнате стоял большой тяжелый стол для приготовления еды, место под ним использовалось для хранения небольших сосудов с экзотическими специями и приправами. Джамиля, хорошо знавшая дом, показала, где находится туалет, где разбит маленький огород для зимних овощей, где хранятся продукты для людей и корм для лошадей, где лежат дрова, где расположен склад и где стоит шкаф с медикаментами и музыкальными инструментами, среди которых я заметил громоздкий щипковый инструмент, напоминавший гитару.

— Вот и все, что вам нужно знать, мессиры, — произнесла она, когда мы, окончив осматривать дом, вернулись в главную комнату.

Шесть пар глаз недоверчиво уставились на нее.

— Еще одно, — сказала Джамиля, правильно все поняв, — я должна кое в чем признаться. — Наступила пауза. — Как уже тут говорилось, я не принцесса.

— Ты обязана рассказать нам больше, — велел Грегор.

— Конечно.

Джамиля показала на тюфяки, уже разложенные на ночь. Когда мы все расселись, она судорожно набрала в легкие воздуха.

— Я иудейка.

— Это мы знаем. Дальше.

Грегор не изменил своей манере говорить как старший брат, но слова его звучали грозно — впрочем, это было понятно, учитывая ситуацию.

— Мой отец родился в семье египетского купца. Он и сам был купцом, а еще раввином — наши священники не отгораживаются от мира, как ваши, они живут, как мы, просто гораздо больше знают. Женившись на моей матери, он переехал в Константинополь, центр Византии и величайший город мира. Там я и родилась. — Джамиля помолчала.

— Так почему ты сейчас не там? — поинтересовался Грегор.

— Когда я была еще совсем молодой, там вспыхнуло восстание против чужеземцев. Ходили слухи, что в то время Дандоло, еще не ставший дожем, находился в Константинополе с визитом. Как раз тогда его и ослепили на волне всеобщего насилия. Нас, правда, оно не коснулось, так как иудеи проживали за городскими стенами, на другой стороне бухты. Но родители испугались, и мы убежали в Геную вместе с друзьями, генуэзскими христианами.