Трон Знания. Книга 1

– Это ж получается, что мы богаты? – шептал Жердяй.

– Кто это – мы? – прозвучал сбоку сдавленный голос Пижона.

– Ну… мы… все. Эй, Слива, – окликнул Жердяй кашевара. – Сколько стоит жемчуг?

– Пижон же сказал: дороже алмазов. А всё потому, что настоящий жемчуг – редкость, – отозвался тот, облизнув половник. – А черный жемчуг самый дорогой. Но кто его купит?

– Кто-кто? Лось в манто. Завтра Хвостатый придет. Он и купит.

Слива бросил поварешку в казан. Остатки баланды неприятно чвакнули.

– Конечно, купит. И прикажет грохнуть морской народ.

– Надо будет – грохнем, – сказал Жердяй.

– Идиота кусок, – вновь раздался приглушенный голос. – А если народ нас грохнет?

– Доболтаешься, Пижон, что я вспорю твой изрезанный зад, – пригрозил Жердяй.

Слива принялся собирать разбросанные вокруг костра грязные плошки:

– Пижон прав. С жемчугом лучше обождать.

– Чего ждать? Я восемь лет в этом долбанном провале вшей кормлю, а мог бы…

Хлыст рывком притянул к себе Жердяя за локоть:

– Глянь, как Оса вокруг деда танцует.

Жердяй кивнул.

– Смыться надумал. Точно. Вместе с дедом, жемчужиной, алмазами и всеми нашими деньгами.

Жердяй округлил глаза:

– Да неужто?

– А ты бы не смылся, когда бы сорвал такой куш? – еле слышно промолвил Хлыст и невольно скривился. Если бы Жердяй только знал, какой изрядный куш достался ему, а он так и не набрался смелости сбежать.

Жердяй кивнул.

– Нам нельзя идти к озерам, – вновь прошептал Хлыст.

– Не пойдем, – согласился Жердяй.

Хлыст глубоко вздохнул, но застоялый в провале воздух не смог остудить нестерпимый жар в груди. Скоро, совсем скоро от жара не останется и следа. И провонявший баландой лагерь, и «шестёры», считающие себя козырями, и каторжники, на которых уже нет ни сил, ни желания отыгрываться за прошлые обиды, – всё провалится в тартарары, словно ничего не было. А он выживет, он живучий.

Оса и ориент вернулись к костру.

– Пижон, скройся с глаз! Слива, набери воды помыться. Жердяй, напои старика и определи на ночлег, – проскрипел тощий ублюдок и, когда братки испарились, подсел к Хлысту. – Ничего не хочешь сказать?

– За год я хоть раз облажался? – промолвил Хлыст, изо всех сил стараясь придать голосу ровное звучание.

– Нет.

– А тут сплоховал. Не заметил деда.

– Ну, да. Сплоховал.

– Обида душит.

– А я-то думаю: чего сидишь как на иголках? – Оса покатал жемчужину между пальцами. – Иди спать.

– Мы с Жердяем дежурим.

– И Жердяй пусть ложиться. Я сам подежурю.

Хлыст поднялся с камня, потоптался, разминая затекшие ноги.

– Иди! – гаркнул Оса и, взяв хворостину, придвинулся к костру.

Озираясь, Хлыст направился к лачуге. Небо, час назад усыпанное звездами, затянулось тучами, и непроглядная мгла окутала склоны провала. Было слышно, как волны бились о каменную преграду. Их удары, как надрывное биение сердца, заглушали все звуки. Если бы люди Крикса решили напасть на лагерь сейчас, удача была бы на их стороне. Но бойцы будут сидеть в засаде в ожидании ракшадов, пока не поймут, что их обернули вокруг пальца.

– Хлыст, – прошипело из темноты.

Он зашел за угол хибары. В руку впились мясистые пальцы Жердяя. Ухо обдало горячее дыхание.

– Я уложил старика в твоем бараке. Посторожи его, а я послежу за Осой.

– Смотри, не профукай, – промолвил Хлыст и побрел в лачугу.

– Смотри, не усни, – прозвучало в спину.

Даже если бы он целый день отбарабанил в каменоломне, все равно не заснул бы. В соседней хибаре уже заглохли стоны каторжников. Вдоволь нашептавшись, слева и справа захрапели братки. А Хлыст ворочался на тюфяке и со страхом ждал, когда ориент попросит вывести его из лагеря. Но дед, как лег лицом к стеночке, ни разу так и не шевельнулся.

Изрядно намозолив бока, Хлыст затих. Чем старик может помешать ему? Да, ракшады приходят не в полдень, как он сказал командиру стражей. И появляются совсем не оттуда, откуда их ждут люди Крикса. Но это ровным счетом ничего не меняет. Дед никак не сообщит бойцам – сторожевые в провал пускают всех, но никому не дают выйти. Тогда чем он опасен? А то, что старик в лагере не просто так, Хлыст нутром чувствовал. И чем дольше думал об этом, тем сильнее его охватывал необъяснимый и безудержный страх.

Вдруг перед внутренним взором встал косой взгляд ориента. Тот странный взгляд, когда Оса велел лечь и показать спину старику. Так смотрит хищник на обреченную жертву. Мысли вмиг застыли в неподвижном душном воздухе.

Хлыст вытащил из-под края тюфяка тряпку, служившую в прохладные ночи покрывалом, сложил ее в несколько слоев. Бесшумно подполз к деду, с силой прижал тряпку к его лицу и всем телом навалился сверху. Старик вцепился Хлысту в руки, пару раз дернулся, поелозил по подстилке ногами, чуть погодя слабо трепыхнулся и обмяк.

На заре Оса собрал братков возле костра:

– Если кто-то проболтается Хвостатому о жемчуге, вырву язык. Ракшады или сами вырежут морской народ, или нас заставят. Что так, что эдак, заварят они, а расхлебывать нам.

– Дело говоришь, – промолвил Слива.

– Хочешь оставить жемчуг ориентам? – спросил Жердяй.

– Нет. Старик сам все принесет.

– Кому продадим его, если не Хвостатому?

– Есть одна мыслишка. Вечером обсудим, – произнес Оса. – Хлыст! Жердяй! Разбудите старика и отправляйтесь с ним к озерам, пока гости не нагрянули. Остальные за работу!

– Иди. Я здесь покручусь, – шепнул Хлыст Жердяю.

Тайком поглядывая на дверь лачуги, за которой скрылся верзила, Хлыст разливал по черепкам остатки вчерашней баланды. Раньше каторжников кормили только на ночь. Теперь пайку делили на два раза и большую часть давали утром, чтобы зря не переводить еду, если вдруг кто-то не доживет до рассвета. Месиво шлепалось на донца как кучки дерьма, издавая не менее мерзкий запах.

Жердяй выскочил из хибары:

– Оса!

– Чего тебе? – откликнулся тот из барака с каторжниками.