Тропа колдунов

* * *

Вылазка была стремительной и отчаянной. Первый натиск латиняне выдержали лишь потому, что сумели сохранить строй. Но из разбитых ворот выбегали все новые и новые бесермены. Беснующаяся, вопящая толпа яростно наседала. Толпа билась о живую стену, словно волна о скалу, но не откатывалась обратно и не отступала ни на шаг.

Безумцы в белом, как показалось Тимофею, искали не столько боя, сколько смерти. Неустрашимые и исступленные, они лезли прямо на заточенную сталь. Одни бросались на пики и, сгребая руками смертоносные наконечники, падали, пронзенные. А падая, пригибали к земле и вражеское оружие. Другие подставляли головы под алебарды и боевые цепы, стараясь своим весом свалить противников с ног и взломать плотный строй. Третьи карабкались по трупам, чтобы нанести смертельный удар.

Длинные пики вязли в месиве тел, тяжелые топоры, палицы и кистени на длинных древках не успевали подниматься и опускаться. Зато легкие копья и изогнутые ассасинские сабли били быстро, часто, точно.

Линия имперцев прогнулась, сломалась в двух, нет — уже в трех… в четырех местах. Белые фигурки бросались в бреши, просачивались сквозь первые ряды и сражались уже в глубине латинянского строя. Строй мешался, ломался… Пикинёры и алебардщики хватались за короткие мечи и кинжалы, резались с врагом насмерть, бились голыми руками.

Под стенами цитадели росли завалы из мертвецов и раненых, кровь текла рекой, а крепость все извергала и извергала новых безумцев.

— Нешто бесерменский колдун гонит за стены всю свою рать? — пробормотал Тимофей.

— Похоже на то, — хмуро отозвался Угрим. — Очень похоже…

Феодорлих и Огадай уже бросили в бой лучшие отряды. Отборные рыцари и нукеры (и те и другие, конечно же, спешенные: коннице по ущелью не проехать) раздвинули стрелков, прошли сквозь смешанные ряды авангарда, вклинились в толпу ассасинских воинов, рассекли ее на части, разделили, развалили, оттеснили.

Латиняне и степняки с новой силой навалились на противника, двинулись дальше, прорубая путь к воротам, вдавливая защитников обратно в крепость. Но и сейчас каждый шаг к цитадели давался великим трудом и большой кровью.

Трупы у подножия стен ложились все плотнее. А белые бесермены сражались с прежней яростью. Хотя какие там белые! Теперь не только пояса ассасинов, но и их одежды были окрашены в красное. Цвета невинности больше не нес на себе никто. Всюду сплошь был только цвет крови. Яркой, свежей, блестящей.

Наконец наступил момент, когда Тимофей понял: крепость больше не выплескивает вовне новых воинов. Силы обороняющихся таяли. Силы, но не исступление.

Последняя, самая отчаянная сеча вскипела в воротах. Здесь, в тесном проходе, вынуждены были остановиться даже лучшие воины Феодорлиха и Огадая. За пару минут мертвецами оказалась завалена добрая половина арки. Еще немного — и вся она будет забита трупами под самые своды. И какой тогда, спрашивается, прок во взломанных воротах? Хотя, с другой стороны… Какой прок в крепости, защитники которой заложили ворота собственными телами и уже не могут удерживать стен?

— Чего добивается этот старец Горы? — никак не мог взять в толк Тимофей. — Если все его воины полягут сейчас у ворот, кто будет оборонять цитадель дальше?

— Никто не будет, — задумчиво пробормотал князь. — Старик не надеется отбить этот штурм. Он посылает своих ратников на смерть для того лишь, чтобы задержать нас.

— Зачем?!

Угрим не ответил. Князь-волхв прикрыл веки, сосредоточенно прислушиваясь к чему-то, слышимому лишь ему одному. И это явно были не звуки боя.

Угрим вдруг изменился в лице.

— Что случилось, княже? — встревожился Тимофей.

— Магическая защита! — Князь широко распахнул глаза. — Она слабеет! С крепости снимают колдовской щит…

— Что?! — не поверил Тимофей.

— Бесерменскому магу для чего-то понадобилась сила Кости. Вся сила. Для чего-то иного.

— Но ведь… Уйти Темной Тропой он не сможет. Ты говорил…

— Сам — нет. Но с помощью Арины — кто знает? Если она захочет помочь.

Угрим тряхнул головой.

— Ступай за мной, Тимофей. Понесешь Кости. В драку не ввязывайся и не вздумай отстать.

Дожидаться его ответа князь не стал.

— С дороги! — Угрим ринулся вперед. — Все с дороги!

Тимофей подхватил суму с магическими кристаллами и устремился за ним.

— Князь! — вскричал где-то за спиной Феодорлих.

— Урус! Куда?! — донесся сзади оклик Огадая.

— Прочь с дороги! — Зычный голос князя-волхва звучал громче. Громче и страшнее.

Перед ними расступались. От них шарахались. Им освобождали путь. То ли хватало крика Угрима, то ли князь раздвигал плотные ряды еще и каким-то неприметным волховством.

Перед глазами маячил горб под алым княжеским корзно. Тимофей, вперив в него взгляд, бежал по трупам и скользким от крови камням. Пока не отставал. Странно было только, как он до сих пор не переломал ноги. Наверное, все-таки дорогу им прокладывала легкая волшба. Она же и оберегала от мелких неприятностей.

Однако под крепостными стенами, где кипела битва и где некуда было ни ступить, ни отступить, Угриму пришлось колдовать по-настоящему. И ничто ему в этом не воспрепятствовало. От магического щита, укрывавшего крепость, похоже, в самом деле мало что осталось.

Губы князя-волхва выплюнули боевое заклинание. Руки разрубили воздух. То невидимое и неведомое, что шло от его рук, обрушилось на воинов, не сумевших убраться с пути.

Людей кромсало и расшвыривало. Живых, мертвых. Латинян, татар… Вверх и в стороны летели брызги крови, осколки разбитого камня, куски металла и человеческой плоти. Князь продвигался вперед, не считаясь с потерями.

Тимофей, стиснув зубы, шел следом. Отчего-то два легких кристалла с Черными Костьми вдруг показались ему слишком уж тяжелыми. Захотелось остановиться, бросить самоцветы, повернуться и уйти из кровавой мясорубки. Но — нельзя. Но — поздно. Коли уж взялся за гуж, коли поклялся князю повиноваться во всем…

Тимофей не отставал.

Вот и пробит проход сквозь плотный строй латинянско-татарской пехоты. А вот рассечен, разрублен, разметан и разбросан вал из человеческих тел. И сражавшиеся на гребне вала люди — тоже.

К Угриму ринулись ассасины — красные и мокрые, будто вылезшие из кровавой купели. Удар колдовского клинка снес и забросил за крепостную стену пяток бесерменских голов.

А вот и ворота! А в воротах — трупы стеной. Виден лишь небольшой просвет под самыми сводами арки. Но и там, скрючившись в три погибели, лежа и на четвереньках, отбиваются безумцы старца Горы.