Тропа предела

— Становится тепло, — сказал Фиакул, трогая рукой только что распустившиеся сережки вербы. — Время хорошо для дороги.

— Да, друг, — чуть улыбнулся Дэйвнэ.

— Ты заматерел за эту зиму, — тебя уже не назовешь мальчиком. И ты стал одним из лучших воинов Ирландии — воистину, сын своего отца. Друиды дали тебе многое, я научил тому, чему только другой воин может научить воина, но дело, кажется, не в этом: ты побеждаешь не одной только силой, и не одним только умением… Ты уверен, что хочешь уйти один?

— Да, Фиакул. Я говорил тебе, что не знаю своего пути. И, пока я не найду его, мне лучше идти одному. Но я обещаю позвать тебя, когда пойду убивать сынов Морны.

Мужчина оскалился, показав неровные желтые зубы, потом согнал ухмылку со своего лица.

— Я знал, Вождь, что ты не изменишь того, что решил. Когда ты уходишь?

— Завтра… а может быть, сегодня… сейчас.

Фиакул кивнул.

— Хорошо. Я отдал тебе все, что хранил: умение, силу… память о твоем отце… Все, кроме одной вещи, которую оставил напоследок, — он достал из поясной сумки нечто узкое и длинное, замотанное в кусок кожи. — Возьми, Дэйвнэ, это твое.

Почувствовав вдруг волнение, юноша принял из рук воина увесистый сверток; размотал кожу. Блеснула серая сталь, и в руку Дэйвнэ лег наконечник копья. В локоть длины, голубоватый металл в разводах, инкрустация золотом — восьмиконечная свастика и символы Солнца — круги с точкой в центре — на каждой стороне клинка.

Дэйвнэ перехватил наконечник за раструб под древко.

— Это — нездешняя работа, парень, — тихо сказал Фиакул. — Этим оружием дрался твой отец. Я знаю, он хотел бы оставить тебе больше, чем просто клинок, но… Но, поверь мне, этот наконечник стоит больше, чем земли и стада. Быть может, лишь бык Дайре, за которого дрался Кухулин, мог бы сравниться по цене с этим оружием.

Дэйвнэ молча поднял клинок к небу.

— Я не друид, Дэйвнэ, но не надо быть магом, чтобы видеть — ты больше не мальчик. Я не могу дать тебе взрослого имени, Вождь, но ныне не дело тебе носить и детское имя. Нас осталось двое — двое последних воинов клана сынов Байшкнэ. Примешь ли от меня то, что я могу сделать?

— Да, друг.

Фиакул свел плечи и пригнул голову, собирая ту толику Силы, что отпущена Воину, потом выбросил руки вперед и вверх, простер их над головой Дэйвнэ.

— Как старший у младшего, как родич у родича, как воин у воина, я, Фиакул МакБайшкнэ, забираю у тебя детское имя, Дэйвнэ. Ты уходишь, и пусть боги ведут тебя на твоем пути, и пусть приведут тебя туда, где обретешь ты то, чего я не могу тебе дать, — новое имя, имя взрослого воина. До тех же пор зовись родовым именем предков, МакБайшкнэ.

— Айе! — воскликнул молодой МакБайшкнэ, выше поднимая клинок к небу.

Фиакул уронил руки, словно потеряв вдруг всю силу; потом улыбнулся.

— Ты вправе просить дара у того, кто забрал твое старое имя, парень.

Юноша помолчал с минуту, потом спросил:

— Если это можно, пусть даром будет твой ответ, друг.

— Все, что скажешь, Вождь.

— Моя мать… Бовалл, Лиа Луахре — они говорили мне, что в тот последний бой мама вышла на дорогу запада вместе с последними воинами МакБайшкнэ, вместе с вами, Фиакул. Ты хоронил людей клана. Скажи мне, друг моего отца, хоронил ли ты мою мать?

Что-то полыхнуло в предвечернем воздухе — зарница ли, молния… Удар грома разбил тяжелую тишину, и порыв ветра согнул ветви придорожных деревьев.

— Мой Вождь, — произнес Фиакул; ветер разметал его незаплетенные в косы волосы. — Мой Вождь, этот клинок, что у тебя в руках, — приданое твоей матери. Не мне следить судьбы тех, кто приходится названной родней Лугу Длинной Руки. Твоей матери не было среди тех, чьи тела я предал огню в ту ночь.

— Айе! — повторил юноша, и новый порыв ветра подхватил его слово.

ГЛАВА 4

РЕКА ПРОЗРЕНИЯ

1

Лейнстер, среднее течение Боанн

весна года 1465 от падения Трои

Вечерело; воздух был свеж и прохладен, и запахи весеннего леса, травы, влажной земли ощущались как-то особенно явственно после прошедшего недавно легкого дождика. Капли влаги еще поблескивали на траве в пятнах пробившегося сквозь листву золота заходящего солнца.

Юный МакБайшкнэ вышел из леса на берег Боанн, остановился, оглядываясь. Огромное Солнце висело прямо перед ним, уже почти касаясь вершин дальних холмов. МакБайшкнэ шел на запад.

Взгляд его выхватил вдруг человеческую фигурку на берегу шагах в пятидесяти выше по течению — маленькую, почти незаметную среди листвы в одеждах серых и зеленых тонов. Человек сидел спиной к лесу на стволе упавшего дерева, чьи корни подточила река, и смотрел на закат. Бесшумно — не чтобы напугать, а просто потому, что привык ходить именно так, — МакБайшкнэ подошел к нему.

— Здравствуй, кто бы ты ни был, — неожиданно сказал сидящий, даже не обернувшись. — Вышел посмотреть на закат?

Юноша остановился, несколько озадаченный тем, что его заметили.

— Нет, — сказал он. — Я просто иду мимо. Впрочем, здравствуй.

Человек, как показалось МакБайшкнэ, усмехнулся. Юноша подошел ближе и увидел, что тот сидит, свесив ноги с бревна и болтая ими в прозрачной над песчаным дном воде.

— Зря, — сказал человек. — Я имею в виду: зря идешь мимо. Закат сегодня красивый, — он, наконец, обернулся, и юноша увидел его лицо — чистое, почти без морщин лицо пожилого, но здорового человека. Волосы, заплетенные на висках в косички, были почти седыми, а глаза — темно-карими, веселыми. — Меня зовут Энайр.

— А меня… — МакБайшкнэ замялся на долю секунды, а потом назвал прозвище вместо полученного неделю назад «временного» взрослого имени: — А меня — Финн.

— Хорошее имя, — Энайр улыбнулся, качнул в воде ногой, спугнув стайку резвых мальков. — Особенно, если понимать, что оно означает.

— Всего лишь то, что у меня светлые волосы, — юноша пожал плечами.

— Иногда говорят, что не бывает неверных ответов; бывают неверно понятые задачи.

МакБайшкнэ собрался было ответить, что его имя касается лишь только его самого, — и ответить резко, — но почему-то не сделал этого. Возможно, добродушное, хотя и с лукавинкой, лицо сидящего на бревне человека просто не располагало к грубости. Вместо этого назвавшийся Финном спросил:

— Ты слышал, как я подходил? У тебя хороший слух, Энайр.

Тот снова усмехнулся.

— Да нет, не слышал. Не переживай за свое умение тихо ходить по лесу, мальчик, — с ним все в полном порядке, тебя не услыхал бы даже какой-нибудь пугливый мыш.

— Но ты ведь поздоровался со мной.

— Ну и что? Я просто понял, что ты подошел.

— Но как?

— Как? Не знаю. Как медведь, спящий в берлоге, чувствует в дни Имболка приход весны? Ясно, что не ушами. Да и какая разница?