Тропа ведьм. Слёзы навий

Аглая моргнула.

Что значит – беседы вести? С кем вести? Кому упокоение? Мертвым или живым?

Сумасшествие. Или нет, не она. Тала сумасшедшая? «Не старообрядцы», – Ника сказала. Аглая и сама теперь это видит. Уж ей–то не знать. Бабушка жила в глубинке, в тайге. И Аглая даже ездила к ней летом на каникулы. Хорошая была бабушка. А какие песни пела:

«То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит,

То мое сердечко стонет, как осенний лист дрожит…»

Хорошо пела. Даже сейчас, через столько лет, едва вспомнила, донесся в воспоминания ее чудный, слегка подрагивающий в грустном напеве голос. Долго Аглая приходила в себя, узнав о смерти бабушки. Но и в последний путь ушла та с чистой душой и светлым разумом.

А что здесь творится?

Пугающий старик–карлик несет чушь. Тала говорит словами вроде и понятными, а вызывающими страх. Аглая не хотела ее понимать. Перед глазами вставала Ника с глубокой тоской в глазах. «Нет больше дома. Некуда возвращаться!» От всего этого хотелось спрятаться, убежать. И все равно, что не знает, в какой они стороне. Где–то да есть дорога. Найдут тропу! Вернутся домой!

– Тала, – осторожно начала Аглая. – Мне бы выйти.

Тала вернулась к столу, опустилась на скамью. Собрала осколки чаши.

– Выйдешь, погодь немного. Позже не захочешь, а уходить придется. Глава вас в поселении не оставит. Опасно. Стражи не сунутся, слишком далеко ушли от грани, а вот соглядатаи коли узнают… Отдохни, силы тебе понадобятся.

– Да я вроде и так наотдыхалась. – Аглая резко поднялась, скинула ноги с кровати и встала. Ступни тут же запутались в длинной рубахе. Голова пошла кругом, комната пошатнулась, в горле встал тошнотворный комок. Аглая ухватилась дрожащей рукой за спинку кровати и села обратно. Тело бросило в жар, лоб и щеки заблестели от выступившего пота.

Тала участливо покачала головой.

– Обожди малехо, там и сил поболя будет.

Она посмотрела в разбитую чащу. Отставила ее на подоконник, сама полезла в полку на стене. Достала широкую кружку, кинула травок из разных мешочков и вышла.

Вернулась быстро, кружка парила.

– Выпей! – протянула хозяйка варево. Аглая с сомнением глянула на густую зеленую жидкость.

– Надо. – Тала сунула кружку под самые губы. Носа достиг неприятный запах прогорклой прелости.

«Не хочу!» – завопил желудок и болезненно сжался.

Но силы Аглае нужны были. Она заткнула нос и сделала несколько больших глотков. Гадость. Редкостная. Аглая с усилием сделала еще глоток и с удивлением посмотрела на хозяйку. Дрожь, как и жар, отступили. Круговорот в голове прекратился, сменившись сонным отупением.

– Вот видишь, хорошо, – проворковала Тала и улыбнулась. Хотя в последнем Аглая не была уверена. В сознании, неумолимо завлекаемом в дремоту, все поплыло. – Отдохни, мила–я!

– Отдохну и пойду. Домой мне нужно, – вяло пробормотала Аглая, закрывая отяжелевшие веки. Теплые руки, пахнущие травами, аккуратно положили ее в кровать, укрыли одеялом.

– Пойдешь, обязательно пойдешь, – с горечью прошептала Тала, отходя от кровати. Взяла с подоконника осколки чаши с остатками зелья, глянула в них: темный путь, светлый путь, путаная дорога, все сплелось, размылось, осколками покрылось. Долгая у тебя дорога, мила–я! А уж тяжелая…

Глава 3

Громко, испуганно кудахтали куры. Возмущенно кричал петух. И где–то на разрыв брехал пес. Весь этот гвалт перекрывался вороньим карканьем.

В открытое окно тянуло вечерней прохладцей.

Аглая поднялась. Сил от отвратительного на вкус варева и правда прибавилось. Немного кружилась голова. Но ноги ступали твердо. Да и руки не дрожали, не покрывалось испариной тело от малейшего усилия.

Аглая прошла к окну.

Зеленый дворик, за деревцами невысокий штакетник. Деревянные домики под соломенными крышами. На изгороди тройка кур и петух, голосивший на всю округу.

– Пустоголовы! – беззлобно прокомментировала Аглая, переводя взгляд к калитке. К ней вела вытоптанная тропинка. В паре шагов от нее коричневый пес с толстой цепью на плешивой шее. Он хрипло потявкивал, задрав голову в небо. Аглая проследила за поднятой мордой. Синее небо с легкой краснотой уходящего солнца разбавлялось кружащими силуэтами ворон. Воронья было много. Очень много. Они сидели на верхушках далеких елей. И на ближних штакетниках. На соломенных крышах.

– Кар–р–р! – гулко, злобно разносилось по округе.

– Ау–у–у! – затягивал в унисон старый пес.

Тревожно хлопали крыльями взъерошенные куры. И только петух тряс гребнем, семенил лапами по изгороди, и голос его звонко разбавлял карканье. Он будто пытался разогнать воронье. Выворачивал голову, посматривал глазом вверх, настукивал шпорами. В ответ ему звонко разносилось пение другого поселкового петуха. И они вторили друг другу. И еще один голос вплетался, совсем издалека. Да куда там паре–тройке петухов против такой стаи. Воронье даже не смотрело в их сторону.

– Кар–р–р!

Аглая отступила от окна. Жутко. Не то от собачьего воя, не то от вороньего крика. А может, от всего разом. И маетно как–то.

Помнится, у бабули в деревне хорошо было. Тепло. От людей, от того, что из ближайшего леска травой и ягодой тянуло. Дождик. Летний, слепой. По сенцам. Крап–крап. Аглая лежит на свежевыкошенном и смотрит в щели толстых балок, прикрывающих крышу амбара. А потом босиком, по влажной траве, до дома. Там уже бабуля крынку с молоком на стол поставила и хлеба свежего. Запа–ах!

Аглая проглотила слюну. Бросила быстрый взгляд на стол. Краюха хлеба и кружка с варевом. От вида варева стало муторно. Она взяла краюху, жадно откусила, озираясь, нет ли ведра с водой.

От еды ее отвлек хлопок калитки. Аглая икнула, покосилась на неаппетитную кружку и все же взяла. Нехорошо при хозяйке икать. Сделала глоток. Цыкнула сама на себя. В кружке оказался компот. Невесть из каких ягод, в них Аглая никогда не разбиралась, не сладкий, но в меру кислый, сбивающий сухоту в горле.

Именно с кружкой и куском хлеба в руке ее застал входящий.

Аглая икнула сильнее от неожиданности.

«И отчего решила, что Тала пришла? Мало ли кто может зайти, калитка–то, поди, даже не запирается».

Вошедший от вида Аглаи усмехнулся. Высокий крепкий парень в черной косоворотке, опоясанной черным же плетеным ремнем. Черные штаны заправлены в высокие кожаные сапоги. Пожалуй, вид его, учитывая события последних дней, навряд ли мог заставить Аглаю удивиться. Но брови ее все же взметнулись вверх. Поверх рубахи лежала толстая черная коса, тянувшаяся почти до пояса. Глаза на слишком белом лице казались серыми воронками под темными дугами бровей.