Тропинка в зеленый мир
Шрифт:
Пес, кажется, внял словам, а может, просто рассмотрел в глазах Крула обычного человека, скрывавшегося где-то на дне глаз. Не зря же говорят, что глаза - это зеркало души, а собаки к таким вещам чувствительней, чем человек. Так или иначе, но пес сомкнул пасть и потянулся носом к пальцам мутанта, впервые решив обнюхать незнакомца. Крул сделал встречное движение, коснулся морды пса, протянул рук дальше и осторожно почесал собаку за обвислым ухом. Хвост псины слабо шевельнулся, показывая если и не реакцию щенячьей радости, то какую-то толику возникшего доверия. Теперь с собакой было проще наладить отношение. Мутант встал с корточек и хлопнул ладонью по своему бедру, всем своим видом показывая, что собирается уходить:
– Пойдем за мной, дружок! Давай, быстрее.
Крул шагнул обратно к двери, ведущей из коридора в сервисную комнату, краем глаза наблюдая за собакой. Пес нерешительно двинулся вслед за мутантом, потом на середине дороги остановился, оглянулся куда-то назад в погрузившийся в темноту тупик, потом вновь повернул к мутанту морду, гавкнул призывно, после чего развернулся и канул в темноте. Из мрака послышалось тоскливое подвывание, перешедшее в хрип, и
Что за чертовщина, подумал разочарованно мутант! Ему что там, медом намазано! Крулу стало по настоящему любопытно, что там такое понадобилось псу. Мутанту вдруг подумалось, что пес совсем не случайно оказался здесь.
Крул вернулся в тупик и теперь, не опасаясь собаки, стал внимательнее осматривать завал из камней. Пес в свою очередь следил за мутантом скорбными глазами, не имея возможности сказать, что же он тут такое забыл. Он посторонился, когда Крул опустил фонарь к самому полу и вновь гавкнул, привлекая внимание мутанта к чему-то очевидному ему одному. Крул присмотрелся повнимательней. Среди камешков помельче что-то белело. Мутант протянул руку и смахнул горсть каменной крошки. Из-под завала торчала человеческая кисть. Вернее все, что от нее осталось - побелевшие кости и край рукава комбинезона. Теперь зная, что искать, Крул сдвинул в сторону один из лежащих рядом камней. За ним потянулись светлые пряди истончившихся сухих волос, и на Крула глянул пустыми глазницами человеческий череп. Можно было предположить по длине оставшихся волос, что когда-то это была женщина. Видимо, обвал застал ее врасплох, и ее целиком завалило камнями.
Еще раз обежав глазами кости, мутант обратил внимание, что под кистью руки что-то есть. Он попытался аккуратно отвести фаланги пальцев, и они тут же рассыпались на части. Пес в ответ на это жалостливо заскулил. Под кистью обнаружился скомканный кусок плотного пластика. Вернее, это оказался плоский чехольчик из гибкого прозрачного целлулоида, внутри которого находилась герметично закрытая фотография. Крул расправил чехольчик вместе с фотографией и поднес его ближе к глазам.
На фотографии были изображены сидящие рядышком молодые мужчина и женщина. Мужчина был рыжеволосым, конопатым и широко улыбался, женщина была белокурой и безумно красивой. На руках у женщины был ребенок примерно года или двух. Так сразу нельзя было понять, девочка это или мальчик, но Крул склонялся к тому, что это была все же девочка. В ногах у мужчины, положив ему на колени голову, сидел вислоухий пес. Крул перевернул чехольчик, чтобы взглянуть на оборот фотографии. На обратной стороне значилась датировка снимка. За пол года до начала войны - прикинул в уме мутант.
Он повернулся к псу:
– Значит, вот кого ты здесь сторожишь, дружище?
– сочувственно спросил он у собаки. Пес наклонил голову набок и гавкнул, будто отвечая "Да". Мутант кивнул: - Понимаю. Но что толку здесь сидеть. Ее уже не вернешь.
– Крул почему то про себя сразу же решил, что останки, обнаруженные им под завалом, принадлежат изображенной на снимке женщине, хотя длинные светлые волосы погибшей могли просто со временем потерять свой прижизненный цвет и под камнями вовсе была не та женщина. Но если под завалом именно она, то догадка Крула о причине разрушений в убежище в результате близкого ядерного взрыва получает лишнее подтверждение судя по датировке снимка. Погибшая не казалось посторонним человеком, забредшим сюда уже много позднее. На ней был комбинезон персонала убежища. Но тогда пес никак не мог застать эту женщину живой! Он хоть и был стар, но не мог же он прожить столько лет, чтобы когда-то знать эту женщину, погибшую здесь в тот момент, когда в убежище произошла авария. Собаки так долго не живут. Даже собаки-мутанты! А в то, что пес ни с того ни с сего воспылал преданностью к давно истлевшему трупу, Крулу верилось слабо.
Мутант опять вернулся к размышлению, когда же произошел катаклизм. Все запуталось окончательно. Он машинально сунул чехол с фотографией в карман куртки и на это раз решительно с жесткими нотками в голосе заявил собаке:
– Я ухожу! И возвращаться за тобой не буду. Хочешь остаться здесь - оставайся!
Крул повернулся и решительно направился по коридору. У самой двери он задержался и, не оборачиваясь, прислушался. Негромкий топот собачьих лап подтвердил, что пес следует за ним в некотором отдалении. Крул усмехнулся и протиснулся в сервисную комнату. Встав подле скоб лестницы, он стал дожидаться, когда в комнату пролезет вслед за ним пес. Собака появилась через пару секунд, подошла к мутанту и, усевшись подле его ног, доверчиво уставилась ему в лицо, закинув морду кверху. Крул прикинул, как бы ему сподручнее выбраться вместе с псом наружу. Скобы, как он заметил при спуске, были хлипковаты, но другого выхода отсюда не было. Мутант опустился перед собакой на одно колено и обеими руками обхватил морду пса, почесывая его за ушами.
– Теперь не дергайся и не кусайся, - строго наказал он собаке, надеясь, что та его понимает.
Осторожно примерившись, Крул взял одной рукой пса под брюхо и тот стал свисать с согнутого локтя, как старое, протертое до дыр, замызганное махровое полотенце. Во взгляде собаки читалась покорность. Крул затушил фонарь и пристегнул его к поясу, предварительно подготовив осветительную трубку, которую зажал в зубках. Ухватившись свободной рукой за скобу, он подтянулся, поставил ногу на нижнюю скобу. Продолжая удерживать пса, он рывком перехватил рукой следующую скобу, опять поднялся и так, рискуя свалиться вниз, добрался до горловины люка. Пес все это время вел себя смирно. Наконец Крул с облегчением оперся затылком о край лаза и позволил себе расслабиться. Подтянув пса вверх, он, продолжая упираться затылком, поднял собаку на вытянутых руках в люк и слегка подтолкнул ее в сторону. Пес, оказавшись наверху, стал нетерпеливо бегать кругами вокруг люка, то и дело опуская вниз свою морду.
– Эй, не мешайся!
– прикрикнул на него Крул.
– Сейчас я вылезу.
Выбраться наверх
для мутанта оказалось делом пары секунд. Отряхнувшись, он вновь зажег фонарь и уже знакомой дорогой пошел к выходу из убежища. Пес покорно следовал за ним, иногда забегая вперед, иногда скрываясь в темных ответвлениях, что-то вынюхивая там, а может, по собачьей привычке метя территорию. Когда они вышли через тамбур в тоннель портала, пес остановился и обернулся на проход в убежище. Тело собаки подрагивало, и было видно, что она готова вновь сорваться обратно.– Послушай, как там тебя! Если снова сиганешь в люк, я тебя больше доставать не буду. Пойдем!
Пес опустил голову и покорно поплелся за мутантом. На поверхность они выбрались без приключений и вскоре уже шагали на пару по вновь появившейся из выжженного пятна тропинке по направлению к поселку. Пес крутился поблизости, то исчезая во мраке. то вновь появляясь подле мутанта. Сначала Крул боялся, что пес отстанет или потеряется, или того хуже, все же решит вернуться в убежище - все-таки за то короткое время, что пес был с ним, мутант привык к этой незадачливой псине и чувствовал себя в ее компании значительно уютней, - но его опасения оказались напрасны. Пес не потерялся и не отстал, и Крул стал подозревать, что тот знает дорогу к поселку так же хорошо, как и сам мутант, если не лучше. Так вместе они и вошли в погруженный в темноту спящий поселок.
Делайла никак не могла заснуть и ворочалась с одного бока на другой. Мыслями она постоянно возвращалась к сказанным сегодня днем словам Вильямса. Где-то на периферии ее сознания затронутые этими словами воспоминания стучались с задворок памяти, настойчиво пытаясь привлечь к себе внимание. Делайла сопротивлялась, как могла, но, в конце концов, сдалась, погрузившись в омут давних переживаний. Может, до этого у нее не было времени поразмышлять над этим или условия не позволяли сделать это. Сейчас же за долгое время сносный кров и чистая постель заставили ее наконец пристальней заглянуть внутрь себя.
Едва Делайла позволила коснуться этим мыслям своего сознания, как уже не могла от них отделаться. Прошлое, отряхивая тлен, вставало перед ее глазами, будто все это случилось только вчера, и теперь, не до конца понятое тогда, с удвоенной силой накатило на нее, режа сознание обостренными чувствами, впечатлениями и пережитым горем.
Делайла и Крул были выходцами из одного убежища. В те времена, когда они были нормальными людьми, они не знали друг друга так, как сейчас. И имена их были совсем другими. Ее звали Джина. Его - Ник. Они виделись мельком в коридорах убежища, но и только. Вряд ли тогда Джина обращала внимание на долговязого парнишку, каким был Ник. И не мудрено - ведь она была одной из немногих красивых девушек в убежище, и от парней, обладавших привлекательной внешностью, не было отбоя. Когда ты молод и полон сил - немного иначе смотришь на вещи. Даже в самых стесненных условиях и при строгих порядках ты ищешь возможности радоваться жизни, преодолевая на своем пути все возникающие трудности. А жизнь в убежище была суровой. Режим строжайшей экономии, распространявшийся буквально на все, заставлял утилизировать все вплоть до мелочей, начиная от естественных отходов жизнедеятельности и заканчивая изношенной одеждой. Все шло в замкнутый цикл переработки и регенерации. Сегодняшний питательный бульон, которым кормили в столовой, вчера мог быть чем угодно. Химический конвертер и чаны с бактериями превращали всевозможные отходы в питательную среду для растений, выращиваемых в гидропонной оранжерее, пищевые добавки, соль, витамины и все то, что необходимо человеку для жизни. Количество проживающих в убежище людей имело ту критическую численность, когда неизбежно возникает проблема перенаселенности. Старики еще продолжают жить, а молодые уже рожают детей, требующих пищи, одежды и воздуха. Да-да, самого обычного воздуха. Пока регенеративные системы не заработали на полную мощность, убежище питалось из резервуаров сжиженного кислорода, захороненных на самом дне убежища в специально оборудованных криогенных хранилищах. Но с того момента, как его запасы иссякли, и убежище перешло на замкнутый цикл, контроль за возобновлением кислорода, как, впрочем, за всем остальным, превратился в своего рода религию, а техники вдруг выделились в привилегированную касту, возглавляемую старейшиной убежища. В замкнутом мире, где все ограничено, где все подконтрольно, рассчитано и учтено, в мире, где жесткий порядок - это насущная необходимость, тоталитарный контроль иногда приобретает самые крайние проявления. И контроль над рождаемостью не был исключением. Чтобы родился ребенок, этого надо было заслужить. Надо было пройти пристрастный генетический отбор, доказать, что твой будущий отпрыск будет идеальным образчиком соединения безукоризненных генов своих родителей, чтобы каста техников разрешила выделить на него кислород, пищу и пространство для жизни. Если родители, пожелавшие иметь ребенка, не обладали подобными выдающимися качествами, им приходилось дожидаться, когда община потеряет одного из своих престарелых членов, выстаивая унизительную очередь. Старикам же наблюдать, с каким нетерпением молодые ожидают их смерти, было просто невыносимо. Но Джине тогда повезло. Она была идеальна со всех точек зрения. Она любила и была любима и в любви все преграды казались ей незначительными. О ребенке она не помышляла, но как это обычно бывает с беззаботной юностью, природа отнеслась к невинной шалости со всей серьезностью. Когда стало известно, что она беременна, ее родителям намекнули, что им следует избавиться от ребенка, пока это не стало слишком заметно. Мог разразиться скандал и последовать жестокие санкции вплоть до казни провинившейся в конвертере. За неразрешенную беременность карали строго. Беременная женщина - это лишняя толика израсходованного кислорода, лишняя порция пищи. Но родители Джины, бывшие не последними людьми в убежище, рискнули пойти до конца. С помощью связей в касте техников, подкупа и лести разрешение на рождение ребенка было получено. Джина и ее парень, готовившийся стать молодым отцом, прошли целую серию унизительных тестов, призванных оценить качество плода, и наконец был вынесен вердикт: беременность не прерывать и позволить состояться родам.