Тростник под ветром
Шрифт:
«Совершеннейший школьник! — подумал директор.— Молодой, жизнерадостный, как мальчишка, и такой же увлекающийся и беспечный. Любопытно, как относится к нему жена, дочь Юхэя?»— При этой мысли Юхэю почему-то захотелось улыбнуться. Они вошли в полутемный боковой подъезд Имперского театра. Кумао Окабэ наконец прекратил болтовню.
В канцелярии второго отдела Информационного управления стояло десятка полтора столов, в глубине комнаты, за большим столом, сидел начальник отдела — майор Сасаки, в военной форме. Когда Асидзава и его спутники приблизились, майор с высокомерным видом откинулся па спинку кресла.
— А-а, пожаловали! — сказал он.
Лицо у него было скуластое, смуглое, взгляд недоброжелательный. Перед его столом стояло всего два стула.
— Начиная с этого месяца будете представлять мне весь редакционно-издательский план очередного номера к десятому числу каждого месяца. Статьи, не представленные заранее, все без исключения публиковать запрещается. Все.
Майору можно было дать на вид не больше тридцати двух, тридцати трех лет. Директору Асидзава майор казался не старше призванного в армию его старшего сына Тайскэ. Наверное, майор учился в какой-нибудь офицерской школе или в пехотном училище, где только и читал, что учебник по тактике да различные наставления. Разве мог он иметь хоть какое-нибудь представление об издательском деле? Тогда откуда же- у него моральное право вмешиваться в вопросы идеологии и культуры? И тем не менее он дает директору Асидзава распоряжение касательно редакционного плана таким тоном, словно отдает приказание рядовому солдату, и при этом не чувствует, по-видимому, ни малейшего смущения. Юхэй едва удержался от иронической реплики. Он невольно улыбнулся.
— Если мы выполним ваше указание, получится, что на страницах журнала будут помещаться только такие статьи, которые соответствуют замыслам военного руководства,— сказал он.
— Вот и прекрасно.
— Иными словами, вы предлагаете нам работать по указке армии?
Майор Сасаки встрепенулся и злым взглядом уставился на директора. Асидзава, все так же улыбаясь, продолжал:
— В таком случае, не проще ли будет выпускать журнал текущей политики со штампом: «Составлено вторым отделом Информационного управления». Получится как раз такой журнал, какой вам угодно.
– — Что это значит? Вы что, возражаете? —голос майора звучал грубо.
— Нисколько. Я просто хотел бы, чтобы вы, со своей стороны, хоть немного вошли в наше положение.
— Ваше положение, ваше положение! Все вы только и умеете твердить о каком-то особом своем положении... Это уже само по себе вольнодумство. Оттого-то вы и выпускаете из месяца в месяц подобную дрянь! — майор два раза хлопнул ладонью по лежавшему на столе журналу.— Как, собственно, прикажете понимать это ваше пресловутое «положение»? А известно ли вам, какое сейчас время? Весь народ поголовно сотрудничает в войне. Каждый, без исключения, жертвует своими личными интересами. Чье положение сейчас важнее всего? Ну-ка, отвечайте! Положение государства, вот чье! А вы игнорируете интересы государства и думаете только о своей корысти, поэтому у вас и получается не журнал, а черт знает что. С такими журналами мы покончим. Все уничтожим, все до единого! Ясно?
Юхэй Асидзава слушал сыпавшуюся на него брань все с той же неизменной улыбкой. Он умел критически относиться к действительности, и это помогало ему сдерживать гнев. Джентльмен по натуре, он не хотел ронять свое достоинство, затеяв перебранку с майором.
— Простите, я говорил о другом. Когда я просил вас принять во внимание интересы журнала, я имел в виду не материальные соображения. Печатные издания имеют свою специфику. Вы, военные, думаете, что стоит только приказать, и народ пойдет туда, куда велено. Чиновники тоже так рассуждают. Однако в реальной жизни дело обстоит намного сложнее. Сколько ни пропагандировать «поддержку тропа», «осуществление священной миссии», весь парод не может по мановению ока перестроиться в новом направлении.
А все из -за того, что такие журналы, как ваш, распространяют дух вольнодумства и сводят
на нет все начинания властей. Ясно? — Майор Сасаки снова хлопнул ладонью по лежавшему на столе журналу.Директор Асидзава, не отвечая, продолжал:
— Чтобы руководить народом, нужно соблюдать какую-то последовательность. Только тогда, когда идея дойдет до сознания народа, он начинает двигаться в нужном направлении. Мы вовсе не собираемся ставить палки в колеса усилиям правительства или военного руководства. Если война не приведет к победе, это будет очень трагично. Чтобы избежать этого, нужно спокойно, без спешки руководить народом. А вы хотите тащить его за собой на веревке.
— А я заявляю, что это и есть либерализм! — заорал майор.— Знаю я эти рассуждения! Государство не может заниматься подобной прекраснодушной болтовней! Понял? Разве в теперешнее чрезвычайное время можно думать о настроениях каждого отдельного человека? Это тебе не воспитание младенцев в детском саду! Осуществление священной миссии, которым сейчас занято государство, требует от всех безоговорочного подчинения приказу. Каждый должен отбросить всякие личные побуждения и не щадить сил во имя общего блага. И в такое время — сказал тоже! — у-беж-дать народ, что-то ему разъяснять. Ничего не скажешь, хорошую песню запел! В армии любой приказ считается непререкаемым и безоговорочным. Если бы нашелся болван, который в ответ на полученный приказ заявил бы, что не может его уразуметь, разве можно было бы воевать?.. Подобные речи по самому существу своему — вольнодумство. Нет, я этого так не оставлю. Слушай, главный редактор! С директором толковать бесполезно, так я тебя предупреждаю: чтобы каждый месяц к десятому числу редакционный план был у меня на столе. Все рукописи должны быть здесь и пройти просмотр. Понял?
— Так точно, понял,— тихо ответил Кумао Окабэ.— Но только, что пи говорите, господин майор, журнал —-это специфическая штука, для издательской работы все ж таки требуется специальная квалификация и навык...
— Понимаю! — майор кивнул.— Конечно, издавать журналы должны вы,' гражданские люди. А вот направление должно целиком и полностью соответствовать тем указаниям, которые мы вам даем. Без этого я издавать журнал не разрешу. Ясно?
— Так точно.
— Ну, если ясно, то и хорошо. К исполнению приступить немедленно. Мы вовсе не собираемся закрывать такой влиятельный журнал, как «Синхёрон». Надеюсь, что отныне вы будете активно и плодотворно сотрудничать с нами. Все. Можете идти.
Директор Асидзава, повесив легкую трость на левую руку и держа шляпу в правой, ровным шагом вышел из комнаты. На лице его застыла мрачная улыбка отчаяния. Весь авторитет журнала «Синхёрон» был легко и просто растоптан тупостью и детским упрямством какого-то одного армейского майора. И такова судьба не только его журнала. Грубый произвол и губительное вмешательство военщины ощущается и в политике, и в экономике, и в области науки и культуры, даже в искусстве. Гибнут и разрушаются все порядки, испокон веков установленные в общественной жизни.
На улице Кумао Окабэ сразу же догнал Асидзава.
—- Шеф, честное слово, обидно! Они намерены подчинить себе всю культурную жизнь Японии. Эти тупицы хотят руководить журналами, прессой. Вот уж в буквальном смысле засилье военщины! Да, Действительно, с ними говорить бесполезно. Майор Сасаки уже успел прославиться как особо зловредный тип. Во всех редакциях от него стонут. Если только его не переведут куда-нибудь на другую должность, всем периодическим изданиям придет конец. Говорят, редактор одного женского журнала каждый месяц дает ему взятки, водит по ресторанам, спрашивает разрешения на каждую рукопись, вплоть до объявлений,— одним словом, на все лады старается угодить. И что вы думаете? — сумел таким путем добиться даже увеличения лимитов на бумагу!.. Вот майор и вообразил о себе невесть что и решил, что с нами тоже можно так обращаться... А что, шеф, давайте-ка пригласим его разок в ресторан, как вы на это смотрите? Возможно, это и впрямь лучший выход из положения.