Тростниковые волки

–А мы можем увидеть комнату, в которой он жил?

–Нет, не можете. Если вы думаете, что моя мать трепетно хранила вещи так, как они лежали после его ухода, то вы ошибаетесь. Это теперь моя комната, и там лежат мои вещи. Это мой дом. Имею я право не впускать в свой дом наглых пришельцев, как вы думаете?

–Имеете, – сказал я и встал, чтобы уходить.

Верба тоже встала.

–Не спотыкайся, – вдруг сказала Гадалка Вербе.

–Я… не спотыкаюсь, – ответила она.

–Вот и не спотыкайся, – повторила Гадалка, и лицо её при этом было убийственно серьёзно.

Мы вышли на улицу и пошли по мостовой.

Старый город Каменца-Подольского был красив, но беден, как принцесса в изгнании. Древние здания, крепостные стены и башни внушали благоговение и отдавали даже какой-то чопорностью, но местами то тут, то там вдруг появлялись проплешины, строительные леса или провалы, заделанные кирпичом.

Город жил неторопливой жизнью середины буднего дня маленького западного городка. Люди не ходили, а прохаживались по тротуарам, временами попадались туристы с фотоаппаратами и неизменными сувенирами, уличные лоточники присматривали вполглаза за проходящими мимо, и даже машины, казалось, ехали медленно и тихо, чтобы не нарушать размеренного ритма провинциальной жизни.

Но я не замечал всего этого – мои мысли вертелись вокруг Гадалки, нашего разговора и Ганса Брейгеля, от которого я был, казалось, так же далеко, как и до приезда сюда. Ну что ж, по крайней мере теперь я был почти уверен в том, что Ганс Брейгель действительно погиб и что погиб он где-то в зоне притяжения Каменца.

–У меня у одного сложилось впечатление, что она говорит куда меньше, чем знает? – спросил я у Вербы.

–А, ты тоже заметил! – кивнула она. – Я думаю, что процентов тридцать из того, что она нам сказала, – враньё. А оставшиеся семьдесят она тщательно фильтровала, чтобы не выболтать нам чего-то важного.

–Зачем? – спросил я.

–Откуда я знаю? Я только начинающий детектив, не то что ты. – Она взяла меня под руку и осторожно прижалась. – Мне кажется, нам стоит подумать вот над чем: как всё это связано с Русалкой и её отцом?

–Нет уж, дорогая, – сказал я, – давай решать задачи по одной. Думая обо всём сразу, можно мозги себе свернуть. Слушай, а Тадж-Махал – это ведь мавзолей, да?

–Ага, я тоже об этом подумала. Янтарный мавзолей – и свечей у неё в доме хоть отбавляй. И всё равно ни черта не понятно. Чёрт-те сколько с ней разговаривали – и ничего не узнали.

–Всё-таки кое-что она нам выболтала.

–Что?

–Она сказала, что её мать работала над строительством каких-то укреплений.

–И что?

–Летом сорок второго Каменец-Подольский находился в глубоком тылу немецкой армии. Никаких фортификаций здесь строить не могли, тем более что Красная армия оставила нетронутым каменец-подольский укрепрайон. Немцы его обошли сбоку, и гарнизон просто снялся и ушёл, оставив всё фашистам.

–Тогда что же они тут строили?

–А вот что происходило здесь летом сорок второго – так это реструктуризация гетто. В районе Каменца раньше было несколько еврейских гетто, а летом и осенью сорок второго их все ликвидировали, убив большую часть заключённых и переведя остальных в гетто города. Вот его-то и надо было перестроить. И именно на эти-то работы и сгоняли местных женщин. Я всё это вчера освежил в памяти, потому что Ганс Брейгель, по официальной версии, приехал в Каменец как раз для того, чтобы участвовать в реорганизации гетто. Оно было недалеко от города, вон там, – я показал рукой, – так что, мне кажется, мы просто должны туда наведаться.

–Думаешь, мы что-то там найдём?

–Нет, я думаю, вряд ли. Но может быть, появится какая-то зацепка.

–Едем?

–Нет, не сейчас. Там сейчас чьи-то огороды, лучше съездим вечером, когда стемнеет. А сейчас давай проверим, есть ли в этом городе исторический архив.

Музеев в городе оказалось множество, включая даже музей хлеба, однако ни в одном из них не было ничего из того, что нам нужно. Мы прошлись по библиотекам, но вопросы о том, где мы можем увидеть документы времени фашистской оккупации, вызывали самые разнообразные ответы – и ни одного хоть сколько-нибудь внятного. Мы зашли в мэрию, а затем обошли ещё полдюжины различных инстанций, чиновники которых футболили нас друг к другу.

В конце концов парень, пойманный нами в коридоре какого-то очередного муниципального рассадника бюрократов, объяснил нам причины этой недоброжелательности. Оказалось, что три года назад в городском архиве Каменца произошёл пожар по не установленной до сих пор причине, в котором погибла большая часть документов. Всё, что осталось, было перевезено в Хмельницкий, а местные чиновники с тех пор не любят разговоров про архив.

–Если хотите, я вам адрес хмельницкого архива могу дать, – сказал парень.

–Да нет… мы туда вряд ли сейчас поедем… спасибо вам большое за помощь.

–Ну как хотите. – Парень пожал плечами и пошёл дальше, но вдруг остановился и вернулся к нам. – Слушайте, у меня ещё есть телефон нашего бывшего архивариуса. По-моему, у него тут по-прежнему что-то хранится. Не знаю, есть ли у него те документы, что вам нужны, но чем чёрт не шутит?..

Мы с благодарностью взяли телефон и, выйдя из здания, позвонили архивариусу. Оказалось, что у него не просто «что-то хранилось», но даже было выделено целых две комнаты бывшего детского сада под импровизированный мини-архив: бумаги, в которых есть постоянная потребность в городе, и самые ценные экземпляры старых документов, утаенные от «хмельницких».

Архивариус оказался смешным маленьким мужичонкой неопределенного возраста, в засаленном сером свитере, с большими, вполлица, усами и взъерошенными немытыми волосами на голове. Он всё время суетился и повторял:

–Да-да, вот так.

Он рассказал нам о пожаре в архиве, поплакался о том, в каком чудовищном состоянии находятся сейчас все фонды, похвастался тем, что у него хранился почти весь архив подольского губернаторства и что кое-какую часть этих сокровищ ему даже удалось спасти. После того как пожар потушили, всё оказалось залито водой, и сотрудники архива заморозили документы, сложив их в нескольких крупных мясных холодильниках различных пищевых предприятий. А потом постепенно размораживали и сушили. Правда, «хмельницкие» всё равно почти всё забрали, будто это он виноват в пожаре, будто проблема в местных архивариусах, а не в ужасном недостатке финансирования. А он, если хотите знать, ни в чём не виноват. Он вообще думает, что это был поджог, хоть по официальной версии это был то ли неисправный силовой кабель, то ли авария печного отопления.

–А кому же могло понадобиться сжигать городской архив? – спросил я.

Архивариус пожал плечами:

–Мало ли… кто-то хотел что-то утаить… стереть своё прошлое… знаете, у нас столько всего хранилось. – Архивариус махнул рукой. – Это кто угодно мог быть. Да-да, вот так. Если тогда не поймали, сейчас уже не дознаемся.

–А мог кто-то хотеть уничтожить документы военного времени?

–Конечно. Странно, что вы спрашиваете.

–Что ж тут странного?

–Сроду никому архивы военного времени нужны не были, а тут вдруг снова и снова ими интересуются.

Это было неожиданно.

–А кто ещё ими интересовался?

–Да буквально… ну, с месяц, может, тому назад приходили два парня, тоже всё выспрашивали про военные архивы.

–А вы что сказали?

–Да что я мог сказать? Оно ведь, если вы времена оккупации имеете в виду, то тут мало что было. У нас и хранилось мало, и уцелело почти ничего, вам и в Хмельницкий ездить смысла нет. Да-да, вот так. Это разве что в Луцк ехать, там столица генералбецирка была, или в Ровно, но и там мало что осталось. Немцы, когда отступали, почти все свои бумаги с собой прихватили. Разве что в Берлин можно попробовать обратиться, хотя с того времени и в Берлине не уцелело почти ничего.