Троя. Пепел над морем

— На тунца, — кивнул я. — Как тунец уйдет, будем каменные загоны для него строить. Тунец, он глупый. Он каждый год одной тропой ходит. Весной в одну сторону, а осенью — в другую.

— Каменные загоны? — округлил глаза паренек. — Для рыбы? Владыке это сам морской бог сказал?

— Он самый, — с серьезным видом ответил я. — Бог Поседао хочет нас немного подкормить. Беги к господам… Сардоку, Абарису, Паллагону и Хуварани. Пусть на закате своих людей около жертвенника строят. Воины клятву давать будут.

Проклятье! Надо воинские звания придумывать, а у меня все руки никак не дойдут. Тянул до последнего. Взять греческие классического периода? Там отряд воинов назывался словом лох. Аж с души воротит! Нет, не хочу! Не буду ничего придумывать, тем более что сейчас наречие совершенно другое, лишь отдаленно напоминающее классический греческий язык. Пусть будет десятник, полусотник, сотник… А потом что? Ведь у меня уже одних лучников триста человек. И щитоносцев две сотни. Пусть старшие командиры таксиархами называются. Все подразделения, что состоят из сотен, будут называться таксисами. Уф-ф!

— Ювелира сюда! — крикнул я, и Корос побежал в город, потешно тряся пухлым задом. У меня эта семейка похудеет скоро.

Солнце скоро закатится за горизонт, а огромная толпа людей, из которых едва ли шестая часть похожа на настоящее войско, с шумом и гамом начала строиться в шеренги. Для тех, кто пробыл здесь хотя бы неделю — это дело привычное, а вот с новичками сложно. Десятники, которые сами прослужили чуть больше полугода, с помощи брани и зуботычин выстроили кое-как бывших козопасов, ни один из которых не отличал правой руки от левой. Тяжело будет, а времени у меня почти нет. Я за три месяца должен из этой толпы сделать настоящее войско. Или, скажем так, его бледное подобие. Они должны держать строй, знать сигналы рога и слушаться команд. И уже одно это поставит их на голову выше всех армий этого мира. За исключением Египта и Вавилона, пожалуй.

Рядом со мной целый сундук, набитый серебром и золотом, а моя казна в который раз показала дно. Но без этого никак. Царь не может быть скрягой, иначе за него не станут умирать. Он бьется в одном строю вместе со всеми и ест то, что едят воины. Вождь делит взятое в бою согласно обычаю, и тогда воины преданы ему. Жадничать нельзя, и потому господа таксиархи уже щеголяют в немыслимо роскошных ожерельях, заменяющих им погоны. Десятники получат простые серебряные обручи, полусотники — витые, а сотники — такие же, но сделанные из золота. Ничего другого мне в голову не пришло, потому как одежды тут большую часть года не носят, а как сказал классик, общество, не имеющее цветовой дифференциации штанов, обречено. Тут дифференциация такая, что мое почтение. Только слепой звание перепутает.

— Первая сотня! Первый десяток! Воин Хрисагон! Выйти из строя!

Из рядов фаланги вышел смущенный мужик лет двадцати пяти и, печатая шаг, подошел ко мне и склонил голову, прижав руку к сердцу. Он смотрел с недоумением и легким страхом, не зная, для чего его поставили перед всем войском. Я надел ему на шею серебряную гривну и прокричал.

— Воин Хрисагон славно бился! Он на моих глазах сразил двоих насмерть и двоих ранил! Он вытащил раненого товарища с поля боя, рискуя жизнью! Он чтит своего командира и ни разу не был наказан. За свои заслуги Хрисагон назначается десятником, а его жалование удваивается. Серебряный обруч на шее станет знаком его власти. Носи его с честью, десятник! Встать в строй!

Воин, который чуть в обморок не упал, пошел на подгибающихся ногах на свое место, а навстречу ему уже шел следующий. Я вручал новые знаки отличия, называя каждого по имени и вспоминая о его подвигах. Корос, стоявший позади меня с листом папируса, шептал мне нужные слова. Я почти всех знал, но упомнить столько подробностей не мог никак. Я же не Александр Македонский, который, как говорят, помнил имя каждого своего воина из сорока тысяч. Врут, наверное, у него тоже свой писец был.

Вскоре сундук опустел, а солнце совсем скрылось за краем неба. Здесь быстро темнеет. Не успеешь оглянуться, как вокруг тебя пронзительно-черная южная ночь, пахнущая солью и ветром. Я поднял руку, и огромный жертвенник, стоявший за моей спиной, озарился вспышкой яркого пламени. Воины прикрыли глаза, многие даже закричали что-то в испуге, но десятники и сотники быстро водворили порядок, раздав положенные пинки и затрещины. Я уже успел ввести в действие постулат Фридриха Великого: «Солдат должен бояться своего капрала больше, чем врага», и он был встречен с полным одобрением. У нас здесь нет никого из потомственной воинской знати, и новые порядки прижились.

Теперь самое главное. То, для чего я собрал всех этих людей. Состоящая из нескольких народов толпа, разноязыкий сброд, порой ненавидящий соседа, должен превратиться в единое целое.

— Воины! — крикнул я. — Вам предстоит принести клятву своему царю и великому богу, который послал нам сейчас знамение этим огнем. Кто-то называет этого бога Поседао, кто-то Ванака, а кто-то Йамму или Баал. У бога много имен, но у него одна воля. И это она собрала нас всех вместе. Вы пришли сюда, и нет у вас теперь другого дома, кроме войска. И нет другой семьи! У вас нет больше отца и матери! Ваш товарищ по десятку — родной брат, а товарищ по сотне — брат двоюродный. Я ваш царь, и теперь я вам отец. Я клянусь в верности вам, своим детям. А еще я клянусь, что воин, который прослужит дюжину лет и три года, получит хороший надел на берегу реки. Он возьмет за себя самую красивую бабу, которая родит ему крепких сыновей. Никогда ваши дети не будут голодать, потому что у вас будет своя земля и рабы, которые скрасят вашу немощь. Но за это я многое попрошу. Сегодня вы должны забыть свою старую жизнь и старые обиды. У вас нет больше семьи, кроме тех людей, что стоят рядом с вами! У вас больше нет прошлого, потому что вы родились заново! Родились только что, на глазах великого бога, который прямо сейчас смотрит на вас! Нет теперь ни критянина, ни ахейца. Нет пеласга или карийца. Нет дарданца и лелега. Вы теперь один народ! Народ моря!

Корос, стоявший позади жертвенника, скрытый упавшей тьмой, плеснул в чашу масла, которое дало новую вспышку огня. Воины выдохнули в испуге и зашептали молитвы.

— Тот, кто не готов принести клятву верности, пусть уйдет! — крикнул я. — Он будет ловить рыбу и растить зерно. Но те, кто эту клятву дадут, не отступят от нее никогда. Потому что наказание за это — смерть! Клянетесь?

— Клянемся! — выдохнула тысяча крепких мужиков, которые очень хотели своих рабов, красивую бабу и надел у реки. Не ушел ни один.

— Абарис! — повернулся я к дарданцу. — Прикажи завтра же всем десятникам вырезать палки. У нас очень мало времени.

1 Прессос — город на востоке Крита, был населен потомками минойцев и практически до рубежа новой эры сохранял их древний язык.

Глава 2

Год 1 от основания храма. Месяц пятый, не имеющий имени. Острова.

В том времени, в которое меня занесло, да и в последующие три тысячи лет война частенько объединялась с полевыми работами. Войско кормит себя само, а потому собирает там, где не сеяло, и ест то, что не растило. Так уж заведено. Мы же объединим войну и рыбалку. Благодаря Криту у меня теперь в достатке хорошего леса, а потому пришло время удивить этот мир еще парочкой фокусов. Наксос! Он станет следующим. Во-первых, он больше и богаче, а во-вторых, с владыкой Пароса есть шанс договориться. Он вроде бы проявлял робкие признаки вменяемости.

Неслыханная для этих мест орда разнокалиберных кораблей вышла в поход. Мне нужно обкатать армию в настоящем бою. А на ком мне еще тренироваться? Не на аристократии же Аххиявы, в самом-то деле? У меня ведь новобранцы необстрелянные, микенцы от них мокрого места не оставят. И даже модные линотораксы, которые день и ночь делают все женщины острова, мне не помогут. Толпу бывших рыбаков и крестьян воины-профессионалы разгонят пинками, и даже не вспотеют. Из моих воинов большая часть человечьей крови в глаза не видела. Единицы только с отцами на морской разбой ходили. А разве это война?

Мы обошли острова с севера, глядя, как соседи на Паросе забегали по берегу, пряча скотину, баб и детей. Они нам не нужны. Мы просто заночуем на северном берегу, а на рассвете тронемся в путь. Мы не прячемся, давая возможность узнать о себе всем вокруг, и на это есть веская причина. Впрочем, паросцам эта причина осталась неясна. Они проводили нас недоуменными взглядами и облепили все высокие скалы. Им страсть как было интересно, куда это мы плывем. И мы удовлетворили их любопытство, направив свою армаду прямо в гавань Наксоса, которая с соседнего острова видна расчудесно. Там же километра четыре по прямой.