Троя. Пепел над морем
Шрифт:
— Царь Наксоса, наверное, сейчас под себя ходит, — глубокомысленно изрек Абарис, когда наш корабль ткнулся носом в гальку берега. — У него от силы две сотни воинов за стеной.
— Думаю, не ходит, — ответил я. — Он уверен, что отсидится. По крайней мере, я бы на его месте так считал. А воинов у него без малого триста человек, и все из старых родов, их с рождения воевать учили. Я очень надеюсь, что он уже успел их собрать за этой стеной.
Прибыли! Киль моей биремы издал противный скрип, и сотни людей посыпались с бортов как горох из дырявого мешка. Им бросили канаты, и вскоре корабли вытащили на берег, укрепив подпорками. Мы не станем разбивать лагерь, да и зачем? Я не собираюсь тут зимовать.
—
Минут через двадцать на холм взобрался парламентер, державший в руках пучок веток оливы. Хрисагон, десятник фаланги. Тот самый, что первым получил свою гривну. Понятлив, дисциплинирован не по-здешнему, а в пенсионный план из богатого надела, трех рабов и красивой бабы уверовал сразу и навсегда. Он сам вызвался на эту роль.
— Эй вы! — заорал десятник, размахивая ветками. — Главного давай сюда! Я посланник ванакса Энея!
— Какого еще ванакса? — заорали со стены в ответ. — Это который царек Сифноса занюханного? Откуда, бродяга, у тебя такой наряд чудной?
— Жена твоя соткала, когда я ее ублажил ночью! — заорал Хрисагон, не на шутку обидевшись за свой доспех. — Она еще сказала, что у нее муж — олух с отсохшим корнем! Это ты, если еще не понял. Зови царя своего, а то парни внизу уже терпение теряют. Если они в ваш городишко зайдут, тут стены кровью заплачут.
— Да вам сюда вовек не зайти! — раздался хвастливый бас. — Чего тебе надо, слуга безусого мальчишки?
Каллимах, здешний царь, поднялся, наконец, на стену. Здоровенный косматый мужик в бронзовом доспехе и круглом шлеме, он смотрел на воина как на насекомое. Впрочем, он тут на всех так смотрел, владея самым большим и самым богатым островом из всех Киклад. Наксос кормит тысячи людей. Тут с незапамятных времен строят каменные террасы, на которых разбиты поля, а торговля наждаком приносит царю неплохие доходы.
— Ванакс Эней предлагает тебе свое покровительство! — заорал Хрисагон. — Ты выйдешь из ворот и принесешь ему клятву верности! И тогда он не тронет ни тебя, ни твоих людей. Если не покоритесь, то город мы возьмем, и тогда живые позавидуют мертвым!
— Передай этому наглому щенку, — лениво ответил со стены здешний царь, — что в город ему вовек не зайти. Он половину своих босяков под этой стеной оставит и уйдет, трусливо поджав хвост.
— Твоей головой украсят храм Поседао, царь, — спокойно ответил Хрисагон и тут же отбил щитом стрелу, прилетевшую со стены.
Это было неслыханным нарушением обычаев, и воин лишь укоризненно покачал головой и медленно провел рукой поперек горла. Царь понял намек правильно, и со стены вновь полетели стрелы. Хрисагон прикрылся щитом и медленно попятился назад, пока не вышел из зоны обстрела.
Я глубоко вздохнул и посмотрел вправо, где команда плотников из Угарита собирала из маркированных частей первый в этом мире таран. Огромная телега с массивными колесами, острое бревно, окованное бронзой, и двускатная крыша, под которой спрячутся двадцать самых крепких воинов. Мы укроем его мокрыми кожами, и тогда сброшенный со стены горшок с углем или камень будет не страшен этому танку древнего мира. Против него научатся сражаться, но сейчас неожиданность на моей стороне. На сборку тарана уйдет примерно часов шесть. Как раз к полудню управимся. А пока мои таксиархи получат все необходимые вводные. План штурма этого городка я полировал всю зиму.
— Пращники! — заорал родосец Пеллагон, когда услышал сигнал. — Держать стену над воротами! Пятьдесят шагов в каждую сторону! Подходите по три десятка! Залп — дюжина камней, и отход. Десятники, не спать! У чьего воина камней в сумке не хватит, я с того сам гривну сниму! Первая сотня пошла! Чтобы ни одна сволочь не могла башку из-за стены высунуть!
Да,
такая тактика здесь тоже непривычна. Пращники будут атаковать волнами, возвращаясь к берегу, где уже подготовили себе кучи снарядов. Набили сумку и бегом назад, ждать своей очереди. Поток камней в зоне работы тарана будет непрерывным. Не пострелять со стены, которая, вдобавок ко всему, не имеет зубцов. Участь смельчака, который вздумает сделать выстрел, печальна. Только покажись, и тут же в твою сторону полетит рой камней, брошенных умелой рукой.— Да! — восторженно заорали пращники, когда первая шеренга снесла со стены сразу двух лучников, что посмели было высунуться. Неосторожные гибнут тут же. Вот и эти упали вниз с разбитыми головами. Думаю, больше так легко не будет.
— Кати! — заревел Абарис, и таран с добровольцами, которые получат тройную долю добычи, медленно поехал в гору, напоминая какого-то огромного зверя.
Тут совсем недалеко. Цитадель Наксоса стоит в трех сотнях шагов от берега, на крутом холме, по которому тянется единственная ниточка узкой дороги. Тут везде селятся так. Берешь гору, чем круче, тем лучше, и забираешься на самый верх. Обычно этого хватает, но богатые цари еще и обносят ее стеной из гигантских каменных блоков, и тогда взять такой город нельзя никак. Только осадой.
Огромные колеса, сколоченные из толстых досок, со скрипом катятся по каменистой дороге. Из-под крыши тарана я слышу натужное кряхтение воинов, а пращники раз за разом бросают камни в любого, кто смеет показаться над краем стены. Защитники полными дураками не были. Теперь они вставали на считаные секунды, пускали стрелу и снова прятались. Точность такого выстрела невысока, но теперь мы тоже несем потери. Вот товарищи потащили к кораблям раненого, который поймал стрелу в ляжку. Критяне потащили родосца, да еще и успокаивают его, лопоча что-то на своем наречии. Ишь ты! Неужто и впрямь уверовали, что они теперь один народ? Скорее всего, да, потому что в этом мире человек, не защищенный узами рода и властью царя, беспомощней, чем щепка, которую несет бурный зимний ручей. Быть изгоем хуже, чем быть прокаженным. Изгой — это несчастное существо, которое находится на грани сумасшествия. Он живет в постоянном страхе за свою жизнь, за свое имущество и за честь своих дочерей, которые становятся законной добычей для всех. Вот поэтому самое тяжелое наказание здесь не смерть, а изгнание.
— Бум-м! — раздался первый удар бревна, которое подвешено под крышей тарана на бронзовых кольцах. — Бум-м!
Десять шеренг пращников по тридцать человек, которые меняются каждые три-четыре минуты, реагируя на малейшее движение. Как только на стене появляется какой-то силуэт, в него сразу же летит несколько камней. Нечего владыке Наксоса противопоставить такой тактике, он просто не знает, что делать. За стену уже улетела пара тонн камней, и кучи на берегу понемногу становятся все меньше. Лучников, которые пока бьют баклуши, погнали собирать обточенные прибоем голыши по всему берегу, чтобы пополнить боезапас.
— Фаланга! В колонну по пять! — заорал Абарис, когда доски ворот многообещающе захрустели. — Лучники пошли!
Это мы спланировали тоже. Как только Каллимах поймет, что ворота вот-вот вынесут, то сначала он будет отбиваться через бреши, а потом выставит пехоту, пытаясь не дать нам зайти в город. В городе ему точно конец. Нас намного больше. Вот прямо так все и вышло, и первый из воинов, качавший бревно тарана, упал, ужаленный острием копья. Его унесли и положили на дорогу, а его место занял другой. Сверху со стены полетели камни, и крыша тарана отзывается натужным скрипом. Она сделана на совесть, из толстой доски. Она выдержит упавший под своим весом валун весом в талант. А бросить что-то покрупнее не дают пращники, которые заливают стену градом камней.