Троя. Пепел над морем

— Ты же сам сказал, что царю Сифноса нужен строитель и скульптор! — с безумной надеждой посмотрел на него парень.

— Ну да, говорил, — кивнул Кулли. — Только не знаю, подойдешь ли ты ему. Он храм своему богу строит. А еще хочет статую изваять.

— Я все сделаю! — вцепился в его хитон Анхер. — Я все что угодно построю! Клянусь своим посмертием!

— Э-эх! — с сомнением посмотрел на него купец. — Ну, ни в чем я другу не могу отказать. Ладно, приходи в порт завтра до рассвета. Найдешь лодку и подплывешь к моему кораблю. Спрячу тебя среди мешков с зерном.Не опаздывай, парень! Иначе я уйду без тебя, и твою девчонку продадут какому-нибудь князю для утех.

— Я приду, — сжал губы Анхер. — Всеми богами клянусь…

* * *

Как оказалось, увезти из Египта хоть что-то совсем непросто. Проклятые портовые писцы вынули из Тимофея всю душу. Ведь на каждый корабль выдавался Уджат-несут, царский указ, дозволяющий вывоз зерна. Писцы в порту составляли Шес, опись груза с указанием количества и качества товара, а сам корабль получал Имет — лист папируса, где указывали маршрут, имя капитана корабля и всех сопровождающих лиц. Каждый лист был в отметках от печатей чиновников, которые они носили на пальце в виде перстня или на шее, на витом шнурке. После проверки каждой печати, которые портовый писец только что не обнюхивал, сравнивая с образцами оттисков, начиналось самое веселое. Весь товар взвешивали у причала на царских весах, и не приведи боги, если вместо зерна сорта шедет, обычного, ты везешь неджес, отборное. Еще хуже, если зерна будет меньше или больше заявленного. Могут и груз отобрать, и огромный штраф наложить, и даже палок всыпать. А еще муки Тартара покажутся раем, если потерять глиняную печать, которую вешают на каждый мешок. Но вот ты прошел всех писцов, получил нужные печати и взвесил товар. После этого стража обыщет трюмы, личные вещи и даже проткнет мешки длинным щупом в поисках контрабанды. В общем, к концу этого дня у Тимофея даже глаз начал дергаться, а купец Рапану ведет себя как ни в чем не бывало. Оказывается, им сильно повезло. Если бы зерно было храмовым, то им пришлось бы получить еще несколько папирусов с разрешением на вывоз.

— На весла, бездельники! — заорал Тимофей, видя, что корабль Рапану уже скрылся вдали. Он немного подождет, у него по дороге будет неучтенный груз, за который в Египте полагается лютая казнь(1). Какая-то девчонка, стоившая целых три мины серебра.

— Как все прошло? — спросил афинянин, когда из зарослей камыша к ним подплыла лодка с двумя перепуганными женщинами, у горла которых держали нож.

— Сделали все, как ты сказал, старшой, — кивнули парни. — Посадили в носилки и притворились, что мы эту сучку богатенькую охраняем. Никто и глазом не повел.

Это было весело, и Тимофей давно так не хохотал. Все-таки Рапану — это голова. Вон чего удумал! Двое его воинов служили раньше в шарданах(2), потому-то он и брал их с собой. Ведь без людей, знающих местную речь, даже таможню не пройти. А сами зазнайки египтяне не опускаются до того, чтобы учить варварское бормотание. Этих-то ребят он и пустил вслед за девчонкой и ее служанкой, чтобы проследили за ними от самого дома и до того момента, когда они выходили с рынка. Все получилось просто. Красотке пообещали порезать лицо, а ее служанке — выпустить кишки и набить в брюхо грязи, если они хотя бы пикнут. Они и не пикнули и, трясясь от ужаса, сделали все, что им велели. Их посадили в лодку, которая ждала у берега, и увезли в заросли тростника, которых в Дельте Нила видимо-невидимо.

Тимофей сплюнул за борт, меланхолично посмотрел на то, как его плевок исчезает с поверхности мутной нильской воды, а потом заорал.

— Чего гогочем? Девку в трюм! Знаете, как тут простолюдинов казнят?

— Как? — с любопытством спросили гребцы.

— С затеями! Вот как! — важно поднял палец Тимофей. — Их крокодилам скармливают! Поплыли быстрее! Того и гляди за нами погоню пустят!

Перспектива быть съеденными крокодилами была оценена правильно, и вскоре тридцативесельный корабль стрелой мчался по речной глади. Ну, как мог, так и мчался. Купеческая же лохань с круглыми бортами, а не длинный и узкий кораблик, на котором парни привыкли пиратствовать. Тимофей спустился в трюм, где две бабы выли в голос, размазывая по лицу дурацкую краску, которой египтяне зачем-то обводят свои глаза. Служанке лет под сорок, старуха уже морщинистая. Она Тимофея не заинтересовала. А вот девчонку он разглядел более внимательно. Она была хороша, и даже потеки туши на лице не могли скрыть нечеловечески правильную красоту и нежную, почти прозрачную кожу. Худовата только, с небольшой острой грудью, которую она изо всех сил пытается спрятать, старательно сутуля тонкие плечи.

— Главк, переводи! — рявкнул Тимофей, низ живота которого наливался звериным желанием. А ведь он поклялся, что девка нетронута будет.Вот проклятье!

— Говори, старшой! — воин из бывших шарданов спустился в трюм и сел на мешок с зерном.

Им есть что обсудить, ведь уплыть из порта Пер-Рамзеса — это совсем не значит, что ты уже сбежал из Египта. Это ведь восточный рукав Нила, граница с Ханааном, откуда идет одно войско морского народа за другим. Тут даже с собаками чужаков ищут. Устье рукава охраняют и малые корабли-разведчики «тешен», и многовесельные «кебенет», набитые до отказа лучниками. И через узкие протоки Нила не пройти, там спрятаны засады стрелков. Тут же подадут дымовой сигнал, и на выходе тебя будет ждать целый флот, который сожжет твои паруса огненными стрелами, крючьями вытащит корабль на мель, а потом перестреляет всех к эриниям. Раненых добивать не станут, их прямо на берегу посадят на кол, для услаждения взора проплывающих купцов. Или сначала утопят, а потом посадят на кол. Тут давно разучились понимать шутки. Но три мины серебра — это три мины серебра. Двадцать обычных баб можно купить за такую гору колец. Что бы и не рискнуть.

— Слушайте меня внимательно, — Тимофей придавил несчастных свирепой женщин тяжестью взгляда. — На корабль скоро поднимется воин вашего царя. Он осмотрит груз и документы. Вы будете лежать под грудой мешков и дышать через раз. Если вас услышат, то заставят разгрузить корабль. А для нас это верная смерть. Так вот, пока мои парни будут биться с воинами, я буду медленно резать вас на ленты. И когда нас возьмут, от вас не останется ни одного куска больше моего ногтя. И каждый этот кусок будет перед смертью страдать.Поняли?

Главк перевел, и служанка, мертвенно побледнев, часто-часто закивала. Она поняла все и сразу. А вот девчонка смотрела с такой растерянностью и обидой, что у Тимофея даже ненависть в груди вскипела, словно в котле. Он всей душой ненавидел таких девок. Богатых, гладких, выросших в довольстве и неге. Они даже помыслить не могли, что с ними случится что-то плохое. Сколько таких истошно визжало потом под Тимофеем, и не сосчитать.

— Ты что, сучка, не поняла? — заревел он и схватил ее за волосы, пытаясь запрокинуть голову. — А-а-а! Это еще что такое! Вот тварь!

Вычурная прическа волшебной красотки осталась у него в руках, а сама она оказалась совершенно лысой, обросшей коротеньким ежиком смоляных волос. Тимофей брезгливо отбросил парик в сторону, словно дохлую крысу. Он ведь и не знал о таких обычаях. Как-то и в голову не приходило спросить. Он свирепо посмотрел на Главка, который катался от хохота по мешкам с зерном и прорычал.

— Объясни этой дуре так, чтобы поняла, Главк! А потом засунь их под мешки! Иначе нами крокодилов накормят! Вот ведь стерва! Все желание сразу пропало! Тьфу! И как они с лысыми бабами спят? Чуть не сблевал!

* * *

Великий и славный Энгоми полыхал жарким костром. Когда они приплыли, все уже было кончено. Целая свора басилеев и командиров ватаг не собиралась мириться с тем, что кто-то считает себя умнее других. Небольшая торговля Гелона и его племянника закончилась навсегда вместе со страной Алассия, которая исчезла, как будто и не было ее вовеки. Стволом срубленного дерева вынесли ворота, а потом в город ворвались тысячи озверевших за месяцы осады воинов.

Кулли плыл вдоль берегов бывшей страны Амурру. Большой и сильный караван царя Сифноса не по зубам морским разбойникам. Совсем скоро они окажутся дома, лишь сделают остановку в Угарите, где оставят часть зерна и жалование воинов. Этот город понемногу приходил в себя, хоть там и десятой части прежнего населения не осталось.

Кулли смотрел на море и слушал один небезынтересный разговор, который прямо сейчас шел в трюме.

— Я помню тебя! — это говорила Нефрет. — Ты тот парень с рынка.