Троя

— Нет, — сказал избранник Ады.

Женщина указала на верхнюю точку огромного купола, но Харман догадался: на самом деле она имела в виду темно-синие небеса, где медленно кружились полярное и экваториальное кольца.

— Миллион орбитальных банков памяти, — сообщила Мойра, — каждый из которых посвящен одному человеку старого образца. Всякую ночь твоей жизни, Харман-Прометей, на небосводе меж громоздких машин, телепортационных устройств, использующих энергию черных дыр, спутников глобальной системы навигации, сканеров, преобразователей, компиляторов, приемников и передатчиков, обращалась звезда, нареченная твоим именем.

— А почему миллион? — спросил муж Ады.

— Таким задумывалось минимальное живущее поголовье, — пояснила двойница Сейви. — Подозреваю, что на сегодняшний день оно сильно сократилось. В мое время на Земле оставалось девять тысяч триста четырнадцать представителей вашего вида со встроенными и активированными наногенетическими функциями да несколько сотен тысяч вымирающих людей, устаревших даже по сравнению со «старомодными», взять хотя бы моего возлюбленного Ахмана Фердинанда Марка Алонцо Хана Хо Тепа, последнего в царской династии.

— Кто такие войниксы? — проговорил похищенный. — Откуда они взялись? Почему так долго молча служили нам, а потом, когда мы с Даэманом разрушили остров Просперо и лазарет, начали нападать на людей? Как их остановить?

— Столько вопросов сразу… — Мойра вздохнула. — Если хочешь получить ответы на все, тебе нужно знать контекст. А значит, придется прочесть эти книги.

Харман резко запрокинул голову и окинул взором изогнутые стены с нескончаемыми полками. Не имея возможности подсчитать количество томов на квадратный фут, он вслепую с ужасом прикинул: их тут не менее миллиона.

— Какие книги? — уточнил мужчина.

— Все книги, — промолвила разбуженная и отпустила его руку, чтобы описать ладонью широкий круг. — Знаешь, тебе это под силу.

— Мойра, не надо, — вмешался маг. — Ты убьешь его.

— Чепуха, — поморщилась женщина. — Он достаточно молод.

— Ему девяносто девять, — возразил старик в синем халате. — Тело Сейви, когда ты клонировала его для собственных целей, было на семьдесят пять лет моложе, и оно уже хранило воспоминания. Они и теперь с тобой. Наш друг — не tabula rasa. [80]

80

Tabula rasa — от лат. чистая (вытертая) доска для письма, в переносном смысле нечто совершенно лишенное собственного содержания.

Та, кого маг называл своей дочерью, пожала плечами.

— Он здоров и полон сил. Сам посмотри.

— Ты уничтожишь его, — повторил Просперо. — А с ним и одно из лучших наших орудий для победы над Сетебосом и Сикораксой.

Харман кипел от ярости и возбуждения.

— О чем вы тут говорите? — воскликнул он и быстро отдернул руку, когда женщина попыталась вновь накрыть ее своей ладонью. — Хотите, чтобы я «проглотил» все фолианты до единого? Это займет месяцы… годы. А то и декады.

— Не «проглотил», — поправила Мойра, — но съел их.

— А, съел, — протянул мужчина, соображая, свихнулась ли его собеседница, прежде чем сойти во временной саркофаг, или же мозг ее разрушили столетия воспроизведения — циклического, бесконечного, по клеточке, по нейрону.

— Вот именно, — подтвердила дама. — В том смысле, что подразумевался в Талмуде. Книги нужно не читать, а есть.

— Не понял.

— Тебе известно, что такое Талмуд? — осведомилась разбуженная.

— Нет.

Мойра указала опять на верхнюю точку гигантского полушария в нескольких этажах над головой.

— Там наверху, мой юный друг, в крохотном куполе чистейшего стекла спрятан чертог из жемчуга, хрусталя и золота, открытый в мир и маленькую ночь с чудесной маленькой луной.

— Вроде твоего саркофага? — уточнил Харман.

— Да нет, между ними нет ничего общего, — рассмеялась дама. — Этот гроб — лишь еще один узел в системе факсов, он веками воспроизводил меня, пока не настало время проснуться и взяться за дело. А мы говорим о машине, с помощью которой ты прочтешь эти книги и глубоко проникнешься ими, прежде чем вагон Эйфелевой дороги покинет вокзал Таджа через… — она покосилась на запястье, — пятьдесят восемь минут.

— Остановись, Мойра, — предостерег маг. — Разве он пригодится нам в войне против Сетебоса, если умрет или превратится в слюноточивого идиота?

— Замолчи! — рявкнула женщина. — Взгляни, ведь он уже идиот. Кажется, будто со дней Сейви всю их расу подвергли лоботомии. Но если мой замысел удастся и молодой человек выживет, он еще сумеет послужить и себе, и нам. — Она снова взяла Хармана за руку. — Чего ты желаешь больше всего на свете, о Харман-Прометей?

— Вернуться домой к жене, — ответил похищенный.

Мойра вздохнула.

— Не обещаю, что хрустальный чертог, вернее, глубокое познание всех этих книг, собранных за столетия моим бедняжкой Ахманом Фердинандом Марком Алонцо Ханом Хо Тепом, позволит тебе свободно факсовать обратно к супруге… Как ее имя?

— Ада.

Произнеся два коротеньких слога, Харман едва не зарыдал. Слезы душили его по двум причинам: во-первых, от жгучей тоски, во-вторых, из-за собственного предательства.

— К Аде, — закончила женщина. — Но можешь поверить, что ты никогда не увидишь ее живой, если упустишь эту возможность.

Мужчина поднялся и шагнул на лишенный перил каменный выступ в трех сотнях футов над холодным полом из мрамора. Запрокинув голову, Харман присмотрелся, но так и не разглядел вершины купола в семи сотнях футов над головой. Он увидел лишь неясную мглу, где повисли тонкой, почти невидимой черной паутинкой мостки переходов.

— Послушай, друг Никого… — начал Просперо.

— Заткнись, — оборвал его Харман. И бросил Мойре: — Идем.

57

— Ну вот, я провел квантовую телепортацию по твоим наводкам, — ворчит Гефест. — И где мы, провалиться мне в бездны Аида?

— На Итаке, — поясняет Ахилл. — Это скалистый остров, отменные ясли для мальчиков, мечтающих стать мужами.

— А по-моему — душный вонючий сортир, — бормочет бог огня, хромая по пыльной, усеянной острыми камнями тропинке вверх по крутому склону мимо пастбищ, где бродят стада коз и овец, навстречу постройкам, крытым алой черепицей, сияющей под немилосердным солнцем.