Троя

Тучегонитель качает головой.

— Нет, ты видишь, Ахиллес? Они же больные, словно кокаинисты или законченные картежники. Свыше пяти веков миновало с тех пор, как я одолел титанов, этих первых оборотней, низвергнув Крона, Рею и прочих чудовищ в газообразную бездну Тартара; мы развили собственные божественные силы, распределили роли на Олимпе… спрашивается, ради ЧЕГО???

Сын Фетиды помалкивает: недвусмысленного приказа говорить еще не было.

— ПРОКЛЯТЫЕ ДЕТИШКИ С ИХ БИРЮЛЬКАМИ!!! — рычит Зевс, и герой опять затыкает уши. — От них не больше проку, чем от подсевших на героин или же от сопливых подростков Потерянной Эпохи, уткнувшихся в свои видеоигры. После долгой декады заговоров и тайной борьбы вопреки моему строгому запрету (а сколько раз они замедляли время, чтобы наделить своих любимцев нанотехнической мощью!) эти глупцы не успокоятся, пока не доведут игру до страшного конца, приложив все силы, лишь бы дать победу своей команде! КАК БУДТО, ЧеРТ ПОБЕРИ, ОТ ЭТОГО ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ ИЗМЕНИТСЯ!!!

Ахиллес уверен: какой-нибудь слабак — то есть любой другой смертный — на его месте уже повалился бы на колени, визжа от боли; впрочем, и быстроногому слегка не по себе от ультразвуковых волн могучего рокота.

— Все как один помешаны. — Рев Зевса становится более сносным. — Надо было пять лет назад записать их в общество Анонимных Илионщиков, тогда нынче не пробил бы час расплаты. Но Гера и ее союзники перешли все границы.

Между тем Пелид внимательно следит за ходом бойни. Изображение на стене так объемно, так правдоподобно, что можно подумать, из дома прорублена дверь прямо в шумные, залитые кровью долины Илиона. Ахейцы во главе с неповоротливым Агамемноном явно сдают позиции. Сребролукий Аполлон — похоже, самый опасный среди бессмертных на этом поле сечи, — теснит летающие колесницы Ареса, Афины и Геры обратно к морю, хотя, с другой стороны, это еще не окончательный разгром. И в воздухе, и на земле картина пока неясная. При виде горячей схватки в жилах героя вскипает кровь: его так и тянет ринуться в бой, бросить своих мирмидонцев в ответное наступление и убивать, убивать, убивать, покуда копыта коней и колеса его повозки не застучат по мраморному полу Приамова дворца, причем желательно, чтобы позади, оставляя багровый след, волочилось привязанное тело Гектора.

— НУ??? — грохочет Кронид. — Говори!

— О чем, о Великий Отец всех богов и людей?

— Какого… благодеяния… ты от меня ожидал, сын Фетиды? — осведомляется Громовержец, успевший за время просмотра полностью облачиться.

— Владыка, в награду за то, что я отыскал и разбудил тебя, прошу возвратить жизнь Пентесилее в целебных баках и…

— Пентесилее? — рокочет олимпиец. — Этой северной амазонке? Этой стервозной блондинке, что угробила родную сестру Ипполиту ради своего никчемного трона? Как же она умерла? И что за дело у нее до тебя или наоборот?

Герой скрипит коренными зубами, однако еще не поднимает пылающего яростью взора.

— Я люблю ее, Отец Зевс, и…

Бог разражается хохотом.

— Влюбился, говоришь? Сын Фетиды, я давно слежу за тобой — как очно, так и на расстоянии, через голографические пруды; помню тебя еще сопливым юнцом под началом многотерпеливого кентавра Хирона, но ни разу не видел, чтобы ты воспылал страстью к даме. Вспомнить хотя бы девчонку, родившую тебе сына и брошенную, точно бесполезная ноша, когда ее мужчину потянуло на подвиги — вернее, на грабеж и по бабам. А теперь он влюбился в безмозглую белокурую телку с копьем?.. Так я и поверил!

— Я люблю и хочу, чтобы она была здорова, — сквозь зубы цедит Пелид.

Все его думы занимает чудесный кинжал за поясом. Впрочем, Афина не стеснялась обманывать прежде, и если она солгала насчет свойств этого клинка… надо быть полным дураком, чтобы пойти против Громовержца. Конечно, мужеубийца уже показал себя кретином, явившись просить Зевса о подобной услуге. Однако он продолжает, не отрывая взора от пола, хотя и сжав руки в кулаки:

— Идя на битву, амазонка получила от Афродиты особые духи…

Кронид опять хохочет:

— Надеюсь, не Девятый Номер! Что ж, дружище, тебя поимели на всю катушку. И как умерла эта бабенка? Нет, погоди, я сам посмотрю…

Бессмертный машет десницей в сторону экрана; картинка затуманивается, перемещаясь во времени и пространстве. Подняв глаза, герой видит, как обреченные амазонки скачут во весь опор по красным равнинам у подошв Олимпа навстречу гибели. Клония, Бремуза и их сестры по оружию падают, пораженные стрелами и клинками врагов. А потом Ахиллес на экране, метнув надежное отцовское копье, пронзает Пентесилею насквозь и вместе с крепким конем пригвождает к земле, словно извивающееся насекомое.

— Отличный удар, — грохочет Зевс. — И теперь ты желаешь воскресить ее в одном из баков?

— Да, владыка, — отвечает Пелид.

— Ума не приложу, кто тебе рассказал о Чертогах Целителя, — ворчит Громовержец, расхаживая взад и вперед, — но знай: даже Сороконожке не под силу вернуть к жизни покойника, если тот кратковечный.

— Повелитель, — глухо, упрямо произносит быстроногий, — чары Афины сберегли тело моей возлюбленной от всякого тления, так что еще возможно…

— МОЛЧАТЬ!!! — Зычный рев Кронида отбрасывает Ахиллеса спиной вперед к экрану. — ДАЖЕ В ПЕРВОМ ПАНТЕОНЕ БЕССМЕРТНЫХ НИКТО НЕ УКАЗЫВАЛ ЗЕВСУ, ЧТО ВОЗМОЖНО И НУЖНО ДЕЛАТЬ, НЕ ГОВОРЯ УЖЕ О ЖАЛКОЙ, БРЕННОЙ КУЧКЕ МУСКУЛОВ!!!

— Да, Отец, — мужеубийца поднимает глаза на бородатого исполина, — но я надеялся…

— Молчать, — повторяет Зевс намного тише, и быстроногий убирает ладони от ушей. — Я ухожу. Пора уничтожить Геру, низвергнуть ее с сообщниками в бездонные глубины Тартара, покарать и прочих богов, да так чтобы впредь не забывали, а потом наконец-то стереть с лица планеты армию захватчиков-аргивян. Кичливые, льстивые греки, вы мне уже всю плешь проели… — Он медленно направляется к двери. — Ты на Земле Илиона, отпрыск Фетиды. Дорогу домой отыщешь сам, это займет несколько месяцев, не больше. Возвращаться под неприступные стены Трои не советую: живых ахейцев ты там не найдешь.

— Нет, — возражает Пелид.

Бог резко поворачивается к нему, улыбаясь в бороду.

— Что ты сказал?

— Я сказал — нет. Ты обязан исполнить мою просьбу.

Ахиллес надевает свой щит на руку, точно собираясь на битву, и вынимает меч.

Тучегонитель смеется, запрокинув огромную голову.

— А если не исполню… что тогда, незаконный сынок Фетиды?

— Иначе я накормлю изголодавшегося Одиссеева пса во дворе печенкой Зевса, — твердо отвечает герой.

Кронид усмехается и качает головой.

— Знаешь ли, почему ты жив до сих пор, насекомое?

— Потому что я Ахиллес, сын Пелея, — молвит ахеец и надвигается на противника, жалея о верном боевом копье. — Величайший воин и благороднейший из героев, неуязвимый в любой сече, друг убиенного Патрокла, никогда не склонявший голову ни перед кем из людей… или бессмертных.

Громовержец еще раз трясет головой.

— Ты вовсе не сын Пелея.

Быстроногий замирает на полпути.

— Что ты несешь, Повелитель Мух и Конского Дерьма? Отец мой — Пелей Эакид, кратковечный, разделивший ложе с богиней моря, потомок древнейшего рода царей, правящих мирмидонцами.

— Нет, — отрезает великан и теперь уже сам делает два шага навстречу Ахиллу, дабы возвыситься над собеседником. — Фетида произвела тебя на свет не от семени какого-то там Пелея, а понесла от меня.

— Да ты!.. — Мужеубийца пытается хохотнуть, но у него получается сиплый лай. — Бессмертная мать говорила мне как на духу, что…

— Твоя подводная мамаша врет и не краснеет, — ухмыляется Тучегонитель. — Примерно три декады назад я возжелал Фетиду — пусть и не совсем богиню, зато смазливее большинства кратковечных. Правда, Мойры, эти чертовы бухгалтерши со счетами памяти ДНК, предупреждали, что любое наше дитя принесет беду, сможет повлечь мою гибель и даже разрушить власть Олимпа.