Трудные дети

Я сковородку откинула на стол, словно мне стало невыносимо противно, ладонь потерла об грубую ткань куртки, и тут же зашипела. Боль дала о себе знать, но все-таки она была не настолько сильной, чтобы заглушить мою справедливую жажду мести. Левой рукой я по-прежнему удерживала нож у горла Толика, и мужик, прижав окровавленные пальцы к ране, теперь лишь поскуливал, не делая и попытки вырваться. Лёня, перемазанная непонятно в чем, на коленях согнулась и начала биться головой об пол. Второй мужик на ощупь двинулся к раковине, включил воду на всю и просунул под кран голову.

— Тихо всем!

– заорала я и для убедительности двинула ножом.
– Хватит скулить! Рита!

Рита не приходила и не подавала никаких признаков жизни. Лёня некрасиво утерла лицо рукавом халата, размазав слезы и сопли.

— Что ж ты делаешь, иродка?
– заикаясь, прорыдала она.
– Бог тебя накажет.

— Меня бог накажет?!
– неверяще хохотнула.
– Я сейчас башку тебе откручу, сука, ты поняла меня?! Заткнись, тварь! И дружка своего заткни.

Мужик у раковины и не думал поворачиваться в нашу сторону.

— Рита!
– громко и требовательно позвала я.
– Быстро сюда!

Наконец девушка, пугливо прижимаясь всем телом и руками к стене, подошла к нам, с ужасом поглядев, на лужу крови, которая хлюпала у меня под ногами, на скрючившуюся Лёну и подвывающего алкаша.

— Что они взяли?! Что они взяли, Рита?! Быстро!
– приказным тоном повторила я.

— В-вещи. Деньги.

— Где они, Лёня? Где мои деньги?

Баба зашлась от плача и уткнулась лбом в пол, раз за разом повторяя одну строчку из какой-то молитвы. В молитвах я не понимала ровным счетом ничего.

— Если ты не заткнешь свой рот, - полным хладнокровия голосом пообещала ей, - то я одним движением перережу ему глотку. А затем тебе. А затем вашему дружку. И пусть ты тысячу раз помолишься, вас даже похоронить некому будет. И никто вас не хватится и не найдет. Вы будете тут лежать, гнить в собственной крови и кишках до того момента, когда кто-нибудь через долгое-долгое время случайно не вспомнит про вас и не придет опохмелиться. Еще не факт, что этот алкаш что-то сделает. Итак, Лёня, хочешь ли ты так нелепо сдохнуть? Я могу устроить.

— Я…я милицию вызову, - прохрипела баба, лихорадочно цепляясь за что-нибудь. Друзья не помогли, бог не выручил, и она искренне надеялась, что меня остановят менты. Дура.

— Вперед, - с циничной и полной иронией усмешкой подбодрила ее.
– Звони. Я даже тебя пропущу к телефону. Только есть пару неувязок. У тебя нет телефона. Это раз. А два…ты всерьез думаешь, что поверят трем пьяным алкашам под кайфом - а это, хочу сказать, любой мент заметит, - а не милой девочке, особенно если эта девочка, - кивком подбородка указала на стоявшую справа от меня Риту, - в таком состоянии? Они вам навешают срок лет пятнадцать строгого, и ты это знаешь. Поэтому вперед. Звони, - когда баба не двинулась с места, я сурово продолжила: - Где мои деньги?!

Я говорила серьезно и не шутила, и чтобы доказать это, прижала пальцы к Толиной ране, надавив на самые края. Мужчина задергался от боли, но тут же замер, гипнотизируя блестевшее лезвие, пусть и покрытое кровью.

— Я жду.

— В боч-чонке.

— Рита, зайди в их комнату и найди бочонок. И побыстрее. Где остальные наши вещи?

— В комнате.

На сей раз девушка беспрекословно подчинилась. Несколько минут мы провели в полной тишине, если не считать причитаний мужиков и судорожных всхлипов Лёньки. Второй алкаш наконец-то открыл лицо, которое напоминало переваренное рыхлое мясо. Глаза он открыть не смог.

Наконец, Рита вышла, таща на себе мольберт, мою одежду и треснувший бочонок.

— Будь другом, открой его и пересчитай, - пока говорила, не спускала с подобравшейся бабы цепкого взгляда. Я знала, что не досчитаюсь какой-то суммы, все зависело от того, как много я потеряю.
– Сколько там?

Купюры в Риткиных руках дрожали. Затем девушка неуверенно озвучила сумму.

— Здесь нет трети, - нежно улыбнулась.
– Лёня, ты хоть представляешь, что я могу с вами сделать? Куда вы все потратили?

Выяснилось, что покупки весьма банальны - водка, еда и магнитофон с барахолки.

— Забери его.

— Кого?
– не поняла Рита.

— Магнитофон.

Девушка с опаской прошла мимо Леониды, нервным движением уцепилась за пластмассовую ручку и прижала технику к груди.

— Молодец, - похвалила ее.
– Теперь собирай вещи.

— Наши?

— Да. Кстати, Лёнь, ты своего хахаля любишь?

Та с отчаяньем и злобой подняла голову.

— Что?

— Я спрашиваю - ты любишь его или его голова стоит тех денег, что вы у меня украли?

— Ты не посмеешь, - неверяще выдохнула она. Я мрачно улыбнулась и просунула кончик ножа в вновь открывшуюся рану. Толя уже ничего не соображал от боли.

— Уверена? Я посмела в жизни многие вещи. Поэтому спрашиваю еще раз - как ты вернешь долг?

Баба облизала потрескавшиеся губы и неохотно прошептала.

— В комнате…Крестик золотой есть и цепочка. Меня в них крестили.

Эти подробности меня не волновали.

— Где?

— В синем ящике. Ты собираешься его забрать?

— И заберу, - заверила я.

— Это же крестик.

— Вы же продали ее иконы. Почему я не могу забрать крест? А меня потом ваш же бог и простит. Тебя же прощает всегда.

Рите потребовалось пятнадцать минут, чтобы собрать свои и мои вещи. Теперь уже девушка уходила не с двумя чемоданами, а только с одним, к тому же полупустым. Мой неизменный пакет остался со мной. Я попросила девушку принести из синего ящика золото, и Лёня после моих слов дернулась всем телом.

— Саш, - робко подала голос Рита из другой комнаты.

— Да?

— Тут еще сережки и мои триста рублей.

— Твои триста?
– переспросила я.

— Да! Они у меня взяли. Мне их забирать?

Несмотря на острую, жгучую боль в правой руке, я усмехнулась.

— Забирай.

— И деньги?

— И их тоже.

В общем, пока я держала на привязи троих алкашей, Рита под моим руководством обчищала их комнату. Но конечно, найти что-то путное оказалось сложно. Кроме креста, сережек и трехсот рублей ничего ценного у них не оказалось. Ах да, еще магнитофон.