Трудные дети

— Чтобы ты отстал от меня.

— По мелочам ты размениваться не любишь, - гортанно хохотнул мужчина.
– Впрочем, как и я сам. Такая цель слишком незначительна. Я спрашиваю в общем. Глобально, так сказать. Чего ты пытаешься добиться?

— Того, что никогда не получу от тебя.

— Я могу дать тебе все.

Лукаво прищурившись, я покачала головой.

— Э-э, нет, ласточка моя, не можешь. Я точно знаю. Поэтому не вижу смысла говорить тебе о том, что я хочу. Но я знаю еще кое-что - другой мужчина меня с лихвой удовлетворит.

Несчастная салфетка полетела на пол.

— Я тебя никуда не отпущу, ласточка моя, - передразнил Марат, напрягаясь от сдерживаемой, стремительно нахлынувшей ярости от одной только мысли о моей измене и другом мужчине. Какой восприимчивый, однако. Впрочем, как всегда.

– Из-под земли достану, но найду.

Я звонко рассмеялась, привлекая внимание редких, но богатых посетителей ресторана.

— Никогда не замечала в тебе тяги к некрофилии, хороший мой, - грациозно поднялась, обошла круглый стол, склонилась над неподвижным, пытающимся справиться со злостью мужчиной, и мягко поцеловала его в щеку. Выпрямилась и сразу же холодно улыбнулась.
– Поехали, Залмаев, у меня пара. А у тебя - важная встреча. Время не ждет.

Мне не нужно было открытое столкновение, хотя бы потому, что Марат по-прежнему сильнее, и я его не переиграю. Если я буду в открытую дразнить его или Оксану, то снова окажусь избитой. Или на грани нервного срыва, чего совершенно не хочется. Но что мне мешает их подзуживать по отдельности? С Маратом получалось вполне неплохо - нащупав слабое место, я нежно и аккуратно его штурмовала и колола, с Ксюшей же…Что ж, я твердо решила сделать так, чтобы оба пожалели о том, что притащили меня в дом розовой мечты. В конце концов, мне восемнадцать лет, можно сказать, что я трудный подросток после нервного срыва. И разве мне не полагается дух бунтарства и неповиновения? То, что мне чуждо вести себя безрассудно, еще не означает, что я не могу себя так вести. Хотели - получите и распишитесь. Теперь без обид.

Я дразнила и действовала на нервы. Не словами - действиями. До вечера пропадала в универе, на удивление сильно сблизилась с сокурсниками, втянулась в их компанию и чувствовала себя в ней вполне органично и расслабленно. Вся эта “золотая молодежь” оказалась на удивление простой, настолько, насколько могут быть простыми дети без царя в голове, наделенные властью, деньгами и возможностями. Они очень жестоки были, по-детски эгоистичны и легко управляемы, и ничто из этих факторов не являлось для меня проблемой. Я умнее их всех, следовательно, с легкостью могу манипулировать, плюс еще играет роль тот факт, что меня принимают за “свою”, что, безусловно, играет только на руку.

Но бегать с ними на тусовки, в клубы и напиваться в стельку - впрочем, как и ширяться - я не планировала. Пока. Все еще впереди, а действовать приходилось постепенно.

После учебы меня привозили домой, где, как счастливая семья с картины королевской мечты, милые и неимоверно сюсюкающие Марат и Оксана ужинали, переговаривались друг с другом, Ксюша что-то с восторгом и нескрываемой радостью рассказывала мужу, который внимательно ее слушал, но особенно загорался, когда она начала делиться мыслями о ребенке. Их совместном ребенке. Это все было до тошноты противно, так что действительно хотелось блевать от сладости и приторности, и я старалась как можно быстрее свалить в выделенную для меня комнату, и сразу же, стоило оказаться в спасительных четырех стенах, резко щелкала замков, закрывая его до предела.

Я не думала, что все окажется настолько…трудно и больно. В конце концов, я сильная, я точно знаю, что хочу от жизни, а гадкая семейная идиллия, в которой мне нет места и от которой буквально воротит - не предел моих мечтаний. Далеко не предел. Только вот, пусть я все прекрасно понимаю, все равно сердце бьется где-то в горле, как заведенное, мешая вздохнуть полной грудью. С каждым разом, после созерцания подобных сцен, выносить их оказывалось все сложнее. И требовалось время, много времени, чтобы утихомирить расшатанные нервы, чтобы снова натянуть маску презрительной вежливости, с которой я, наверное, почти срослась. Но я всегда - всегда!

– находила в себе силы улыбнуться себе в зеркале, с удовлетворением подмечая признаки выздоровления (так сказать, налицо), высоко поднять голову и отпереть дверь.

— Как в университете?
– ободренная негласной поддержкой рядом сидящего мужа, решилась спросить Оксана.
– Все хорошо?

Глупый вопрос.

— Конечно. Как иначе?
– я поставила тарелку с ужином в микроволновку, чтобы подогреть, и взяла из подставки нож и вилку.
– Ксюш, у нас нет подноса?

— Зачем? Посиди с нами. Ты совсем не мешаешь, - заверила девушка, но послушно засуетилась на просторной кухне в поисках нужной мне вещи.
– Правда, Саш.

— Откуда у тебя вообще такая дурная привычка появилась - есть в комнате?
– недовольно поддакнул Марат, правда, не стараясь довести все до конфликта.

Пользуясь тем, что Ксюша повернулась к нам спиной и искала поднос во всевозможных кухонных тумбах, я издевательски приподняла брови, безмолвно напоминая мужчине наши бесконечные завтраки и ужины, начинавшиеся в постели и заканчивавшиеся там же. Зрачки серых глаз расширились, и чечен сурово сжал челюсти, сдерживая собственные эмоции, вызванные воспоминаниями. Я отвернулась, вытащила тарелку и сделала вид, что мне все равно.

— Вот, нашла, - слегка задыхаясь, улыбнулась Оксана и протянула нежно-розовый пластмассовый поднос. Я благодарно кивнула.
– Может, все-таки с нами посидишь?

— Не хочу.

Мое поведение не являлось любезным. Одолжение, приправленное дымкой уважения - безусловно, но и дымка не могла скрыть всего. В любой другой момент Марат прибил бы меня и за меньшее, но существовало кое-что, вернее, кое-кто, из-за кого ему приходилось особенно сдерживать себя. Его жена.

Я проявляла свой бунтарский дух. Закрывала комнату на замок, раздевалась до нижнего белья и врубала музыку на полную громкость. Марат по высшему разряду оформил мою комнату, и да, здесь было все, чего только душа желает. И только самое лучшее, потому что на меньшее мы оба никогда бы не согласились. Лучший музыкальный центр, компьютер, телефон, ковер и прочее.

И если я врубала музыку на лучшем магнитофоне, то ее слышал весь дом. Стоит заметить, что в то время ценителем Чайковского и Бетховена я не была. А тонкая и нежная душевная организация Оксаны не выдерживала воплей КиШа, Рамштайна, даже того же Глызина и Кузьмина - и то не выдерживала.

— Саш, ты занята?

В то утро я кометой носилась по дому, пытаясь не опоздать в универ. На ходу застегивала штаны, одевала носки и пальцами причесывала волосы. Мягко скажем, было не до Оксаны.

— Чего?
– нелюбезно отозвалась, скручивая пучок на затылке.

— Я понимаю, что ты сейчас слегка… - “не в себе”, - расстроена, - заламывала руки девушка.
– Но можно тебя попросить не включать музыку так громко, особенно по ночам. Хотя бы до одиннадцати, но не до двух или трех…

— Это все?
– кисло посмотрела на нее, мимоходом прихватив рюкзак. Ксюша кивнула.
– Заметано. Я побежала.

Сделала ли я музыку потише? Не дождутся. Я не хамила и не дерзила, но я могла сделать их жизнь совершенно невыносимой, и единственный, кто мог бы меня остановить - это Залмаев. У которого на данный момент оказались просто связаны руки. Что ж, он должен был предвидеть мое поведение, догадаться, что я не стану сидеть и глядеть в окошко.