Трудовые будни барышни-попаданки 5

«Для дел больших большие деньги надобны», — любил напевать муж строчки либретто еще не написанной оперы. Но на большие дела мы вышли не сразу. Первые месяцы из пяти неполных лет после моей декабрьской победы пришлось заниматься массой насущных проблем. В первую очередь — стараться не потерять достигнутое.

Николай Палыч отошел от испуга, слегка захандрил, пытался понять: самодержец он или нет. Его еще подначивали варшавский брат и маменька. С маменькой вышло по принципу «не было бы счастья…». Вдова-императрица от неожиданных нововведений серьезно заболела. Ей пришлось согласиться на «сонную манипуляцию», что по выздоровлении существенно снизило уровень критичности с ее стороны.

Что же касается Константина, ему напомнили: у него в Варшаве есть сейм. Теперь его аналог — Большой Госсовет — будет и в Петербурге. Несостоявшийся император язвительно заметил, что в Польше рекруты служат восемь лет, а не двадцать пять, как в России.

Отлично! Немного работы с царем — и на торжественной коронации в Москве был объявлен срок службы: десять лет. Унтер-офицеры могли остаться и служить за жалованье.

Коронация прошла весной и сопровождалась множеством милостей. Например, была решена проблема Пестеля и других членов Южного общества, названных в осведомлении доносчика Майбороды, а также агента Шервуда Верного.

С последним вышел курьез: покойный император велел ему докладывать Аракчееву, но временщик так загрустил из-за зарезанной любовницы, что донесение поступило с опозданием. А это, как в памятной истории, так и в творимой мною, дало повод царю деликатно отстранить Аракчеева от всех дел. И сразу же возвращать военных поселенцев в их прежнее состояние.

Так вот, хоть на юге восстания и не произошло, все же тамошние заговорщики, в отличие от северных, с повинной не явились, поэтому следствие началось. Продолжалось до коронации, тогда же и прекратилось. Участники всех тайных обществ дали подписку больше таковые организации не создавать, но открыто обсуждать пути улучшения государства и подавать проекты. Причем не только непосредственному начальству, но и в специальную комиссию.

Тогда же, во время коронации, удалось провести немало небольших, но очень важных реформ. Например, отменить кнут и клеймение. Насчет последней меры вышли споры; оказалось, что знаки ставят во многих странах. Но супруг составил дайджест историй о том, как злоумышленники сводят клеймо, и предложил подобие бертильонажа — подробное антропологическое измерение и описание. На дактилоскопию выйдем тоже, но не сразу.

Кое-что сделали еще до коронации. Например, Карамзин был отправлен в Италию — спасать здоровье. Из ссылки вернулся Пушкин, простить Александра Сергеевича, между прочим, просили оба маленьких Саши — мой и царевич. А еще супруг провел ревизию всех мест заключения и обнаружил несколько узников, заточенных в разные времена по высочайшим указам и забытых. Все получили свободу.

А все благодаря новым возможностям Миши. В начале 1826 года скончался канцлер Николай Румянцев — кстати, отчасти из-за этого и заболела вдова-императрица, они дружили. И хотя эта должность ассоциировалась с Коллегией иностранных дел, царь предложил пост моему супругу. А тот его принял, став чиновником I класса и самым могущественным человеком в государстве.

* * *

По столичным салонам ходили шутки, посвященные моим капиталам и новым возможностям супруга. Я только посмеивалась.

В плане коммерции проще не стало. Огромные деньги по-прежнему уходили не столько в торговлю-производство, сколько на различные проекты. Не самым дорогим оказалось новое училище для талантливых девушек. «Для неблагородных девиц», — шутили в салонах, а также добавляли, что супруга канцлера принимает смолянок, исключенных за дерзость.

И пусть. Зато уже через четыре-пять лет появятся первые выпускницы, способные стать учительницами и врачами. А где им работать — уже понятно: в новых школах и больницах, последние становились также амбулаторными пунктами. Мы с Мишей так и не решили, что хуже — открывать учреждения без кадров или выпускать специалистов без доступных вакансий. Лучше синхронизировать процессы. А если в казне не предусмотрены средства, доплачу.

Приходилось тратиться и когда дело дошло до реализации и масштабирования идей, которые были прежде игрушками в моей усадьбе. Конечно же, железных дорог.

Мы с Мишей решили не столько менять историю, сколько ускорить. Первая чугунка, связавшая Питер и Павловск, была построена за казенный счет на десять лет раньше, чем в реальности. Еще до открытия начали прокладывать трассу между столицами. И ее — за казенные деньги. Но одновременно акционерное общество принялось строить железку Нижний Новгород — Москва. Которая, вместе с дорогой Москва — Питер, даст суперэффект: все товары, все грузы со средней Волги будут поступать в столицу и ее порт напрямую. А не обходной северной дугой, по рекам и Мариинской водной системе. И это уже будет не шаг — прыжок вперед.

Вот только купечество призадумалось: стоит ли закапывать капиталы в насыпи и чугунные полосы? Пришлось мне внести пай — 40 процентов от требуемой суммы. Плюс еще Миша постарался — прекратил гонения на староверов, что приободрило бородатых толстосумов.

* * *

Но все же в приоритете у нас была ликвидация крепостного права. «Без спешки, без рывков, но неотвратимо и неуклонно», — сказал Миша. А я добавила, что если мы не можем мгновенно отменить рабовладение, то временно поменяем его на упорядоченный феодализм.

Так и действовали. Исключили любые возможности продажи людей — купить можно деревню целиком. Но и купив, нельзя переселить жителей из-под Торжка в Таврическую губернию.

Ограничили произвол «насильственной лозы». Сразу помещичьи розги отменить не смогли, но каждый случай наказания должен быть занесен в специальный журнал, по особому формуляру, а в конце года — выписка в уезд. Если крестьянин или дворовый не согласен на наказание — пусть барин везет их в уездный суд, а там помещик заплатит пошлину за судебное решение, крестьянин же в любом случае, накажут его или нет, ничего не платит.

И за любые злоупотребления — немедленно имение в опеку. Так еще и половина доходов идет в специальный фонд, из которого их вернут помещику, только если в суде будет доказана его невиновность.

Между прочим, рекрутская служба в десять лет тоже стала хорошим путем выхода из крепости. Ведь солдатчина «очищала» крестьянина: снял шинель — уже не помещичий. Так еще казна стала принудительно выкупать солдатских жен, если те остались у барина. Мы помогали этим женщинам переселяться из деревень в города, поближе к месту службы супруга. Дело доброе, но большие расходы…

Офицеры, между прочим даже недавние члены тайных обществ, считали эту новацию едва ли не блажью. А пару лет спустя мнение изменили. Ведь недавно крестьяне не жалели денег, чтобы купить молодожену рекрутскую квитанцию, и вместо широкоплечих молодцов полки наполняли квазимоды и печальная мелюзга. Теперь же стать рекрутом — значит и самому от барина уйти, и жену с детьми освободить. Как заметил князь Трубецкой, кстати занятый разработкой военной реформы, рекрутов гренадерского роста стало поступать больше, чем егерского.