Труды по россиеведению. Выпуск 4

Кремлевские политтехнологи сконструировали бутафорские суррогаты гражданского общества в виде назначенных начальством партий в парламенте (правящих и оппозиционных), общественных палат, советов, форумов и разных общественных организаций и движений. Эти конструкции создавали видимость участия общества в управлении государством, но не имели никаких законных прав – их влияние всецело зависело от благорасположенности начальства. Хуже всего – они оттесняли на периферию и без того ограниченные в правах и зависимые от исполнительной власти конституционные законодательные институты, «засоряли» каналы взаимодействия общества и власти, освобождая руководство от обязанности чувствовать настроения народа и адекватно на них реагировать.

Конституционные органы, призванные систематически и профессионально выполнять эти функции, были основательно «поприжаты» ради достижения большей управляемости государства. В первую очередь это относилось к парламенту – Государственной Думе и Совету Федерации. После выборов 2003 г. они превратились в синекуру для отставных чиновников и генералов, спортсменов и артистов, а также в трамплин для молодых политических карьеристов, стремящихся выслужиться перед начальством и подскочить на теплое местечко в исполнительной власти.

Выборы только по партийным спискам, высокий проходной барьер в 7%, запрет на предвыборные блоки партий и всеобъемлющий административный ресурс, отмена выборности глав субъектов Федерации – все это привело к тому, что 90% депутатов проходили в Думу, только будучи назначенными своим партийным начальством и одобренными в Кремле. О Совете Федерации говорить вообще не приходилось – «сенаторы» не выбирались, а фактически назначались региональными губернаторами и президентами, которые, в свою очередь, назначались высшим московским начальством.

Свертывание российского парламентаризма – главный порок внутренней политики минувшего десятилетия. Ведь парламент есть основной и незаменимый элемент демократии (с него она, собственно, и началась еще в Античности). Сильный и независимый парламент – главное связующее звено между властью и обществом, противовес бюрократическому произволу, кузница самостоятельных (а не услужливых) государственных деятелей, наконец, залог устойчивости государства даже в кризисных ситуациях.

Созданная в России в первые два срока президентства Путина система обеспечивала лишь иллюзию управляемости и стабильности. Чрезмерная концентрация власти на высшем уровне (когда без настойчивого вмешательства президента или премьера не проведут водопровод к деревенской бабушке, не построят госпиталь для моряков отдаленной базы и не выплатят зарплату протестующим работникам остановившихся заводов) – абсолютно тупиковое устройство государства и экономики большой современной страны. Эта практика окончательно парализует и без того неповоротливый и малоэффективный (когда дело не касается личной выгоды) чиновничий механизм; высшие же руководители физически не способны посетить все провинциальные города и перезапустить все остановленные предприятия. В современном обществе – это верный путь к новым потрясениям.

Исполинская федеральная бюрократия России (превысившая в полтора раза советскую) никак не уравновешена сильными законодательной и судебной ветвями власти, местными органами самоуправления, независимой прессой и общественными организациями. Бюрократия, которая в Советском Союзе хоть как-то контролировалась партийным аппаратом и КГБ, стала в современной России самодовлеющей силой. Она легко и незаметно подменяет национальные цели своими групповыми интересами и подчиняется высшей политической власти только тогда, когда линия последней этим интересам не противоречит.

Президент и премьер могут росчерком пера уволить любого чиновника и все правительство скопом, распустить Думу и местные органы власти, прижать к ногтю самого богатого олигарха. Но они не в состоянии избавиться от нового класса российской посткоммунистической номенклатуры, не могут заставить его действовать вопреки корпоративным интересам.

Ключевое звено в установлении эффективного контроля политического руководства и гражданского общества над бюрократией – сильный и независимый парламент. Только он создает политическую «разность потенциалов», в которой действуют нормальные законы, независимый суд, арбитраж и объективная правоприменительная практика. Только в такой среде возрождается энергия предпринимателей, отечественные и зарубежные инвестиции приходят в свою (а не в зарубежную) экономику и питают инновационные отрасли хозяйства, а не экспортно-сырьевой комплекс, сервис и спекулятивный банковский бизнес.

Несомненная заслуга администрации Путина, армии и других войск – в том, что удалось нанести сильный удар по организованному терроризму. Пришлось, правда, заплатить высокую цену – более 20 тыс. убитых и раненых среди федеральных войск во вторую чеченскую кампанию в 1999–2000 гг. (потери местного населения так и не подсчитаны), разрушения в Грозном, взрывы домов и самолетов, трагедии терактов в московском театре в 2002 г. и в бесланской школе в 2004 г.

Но массовое кровопролитие в Чечне прекратилось, остались лишь отдельные, хотя и частые случаи террористических актов. Восстановлен Грозный, возрождено разрушенное хозяйство, выплачены компенсации пострадавшим жителям. Вместе с тем положение на Северном Кавказе едва ли стало стабильным. Терроризм из Чечни расползся во все республики региона. Численность активно действующих мятежников из года в год оценивалась на одном и том же уровне: 500–700 человек. Значит потери террористов постоянно восполнялись, причем в основном из местного населения, поскольку пограничники надежно закрыли внешнюю границу. Это вызывало большие вопросы об устойчивости положения руководства Чечни, Ингушетии, Дагестана и других республик и их методов управления. Да и в отношении действенности там федеральных законов и конституционных норм тоже были большие сомнения.

Власть в кавказских республиках держалась на лояльности Москве и жестоком подавлении любой внутренней оппозиции под предлогом борьбы с терроризмом, даже если оппозиция и правозащитники никак не связаны с экстремистами. При этом процветали клановость и злоупотребление властью, безработица достигала 40–50%, уровень коррупции и преступности был чрезвычайно высоким даже по российским стандартам. Все это создавало питательную почву для исламского экстремизма и терроризма – как внутреннего, так и международного. Подавить его только репрессивными мерами было невозможно.

Путин и его соратники весьма решительно расправились с олигархической вольницей 90-х годов. К тому времени олигархи набрали такую силу, что способны были создать альтернативный центр политической власти, а для авторитарного чиновничьего режима это недопустимо (и в этом его отличие от демократического, имеющего правовые механизмы интеграции всех групп интересов – например, институт легального лоббирования). Непосредственно пострадали далеко не худшие из олигархов – Михаил Ходорковский и другие руководители ЮКОСа попали на большие сроки в тюрьму, а сама компания была пущена с молотка. Заметим, это была самая передовая, прозрачная и уважаемая за рубежом частная российская корпорация с самой развитой системой социальных программ. То, как с ней обошлись, включая манеру проведения судебных процессов (точно названную «басманным правосудием»), нанесло удар по правовой и коммерческой репутации России в мире. Но было вполне в духе российских традиций: ради решения частных политических задач не останавливаться перед экономическим и имиджевым ущербом для страны.

Остальные российские капитаны большого бизнеса (включая поживившихся за счет ЮКОСа) мгновенно усвоили урок: по-прежнему все позволено в части дикого бизнеса и коррупции – в обмен на прекращение политической деятельности и лояльность власти. Вот тут-то и сказались «первородные грехи» российского капитализма – все крупные бизнесмены были «на крючке» прошлых (и неизбежных) махинаций и быстро подчинились власти. В результате положение сравнительно с 90-ми годами изменилось мало: тогда олигархи вертели чиновниками, теперь – наоборот, но от перемены мест слагаемых суммарный характер олигархического государственно-монополистического капитализма не изменился. Пошли даже дальше: высшие чиновники получили руководящие посты в крупнейших государственных компаниях.

Коррупция обрела еще больший размах и стала национальным бедствием, беспрецедентным даже для России. Но это не досадное отклонение от нормы. Коррупция явилась неизбежным и глубоко встроенным элементом сложившейся системы, закономерным следствием комбинации незрелой рыночной экономики (к тому же до недавнего времени утопавшей в нефтедолларах) и сверхцентрализованной бюрократической модели власти.

Советская бюрократия управляла планово-государственной нерентабельной экономикой и мало чем могла поживиться. Она довольствовалась номенклатурными привилегиями (скромными по нынешним стандартам), обустройством детей, приличной пенсией и почетным местом на кладбище. Нынешняя ее преемница – российская бюрократия – не заботится о персональной пенсии и спецпайках. Здесь и сейчас она снимает пенки с огромных доходов приватизированной или госмонополистической экономики.