Труды по россиеведению. Выпуск 4
Шрифт:
Одновременно относительно ослабли международные позиции США, Евросоюза, Японии – как из-за провалов во внешней политике администрации Д. Буша (особенно в Ираке и Афганистане), так и по причине мирового кризиса, спровоцированного безответственной финансово-экономической политикой американского правительства. Заявка на смену парадигмы сложившихся отношений неизбежно порождает противоречия – как между людьми, так и между государствами. Похожие конфликты возникали между США и СССР в конце 1950-х и начале 1960-х годов, между Советским Союзом и Китаем в конце 1960-х годов, между США и Западной Европой в 1970-е годы (конечно, в менее острой форме, присущей демократическим странам).
Этим объясняются повышенная дипломатическая активность Москвы на всех континентах, нежелание слепо идти в фарватере США в разрешении региональных кризисов (Косово, Палестина, Иран, КНДР), завязывание
Помимо соперничества в мировой торговле оружием Россия более не стеснялась открыто противодействовать США в отдельных военно-технических сферах (системы преодоления ПРО). Москва начала соревноваться с Вашингтоном в демонтаже договоров по разоружению (отказ от ДОВСЕ и угроза выхода из Договора РСМД) и выдвижении претензий к международным организациям (США – к ООН, а Россия – к ОБСЕ). В августе 2008 г. впервые за многие годы Москва применила военную силу на Кавказе.
Нельзя не признать, что более самостоятельная и активная линия России была объективно обоснована и вполне оправданна. Вопрос был в том, чтобы сохранить чувство меры, не поддаться неоимперским амбициям, избежать сверхвовлеченности в мировые дела и втягивания в беспочвенную и непосильную конфронтацию с США и их союзниками в Европе и Азии.
Наверное, президент Путин хотел не просто иметь хорошие отношения с Западом, но и говорить с ним на равных. Будучи истинным патриотом своего родного города и гордясь всем, что с ним связано, Путин, видимо, осознанно (а может быть, подсознательно) следовал модели отношений, которую воплотил в жизнь Петр I и его преемницы, Елизавета I и Екатерина II. В XVIII в. после почти 500-летней изоляции Россия ворвалась в европейские политические комбинации и войны, заставив уважать себя как великую державу Европы (что, однако, не равнозначно статусу европейской державы), стала для одних желанным союзником, а для других достойным противником.
Проблема, однако, была в том, что за минувшие 300 лет (и более всего – за последние несколько десятилетий) Европа фундаментально изменилась – не только в экономическом и международно-политическом отношениях, но еще больше благодаря наднациональному продвижению демократии, прав человека, гуманитарных ценностей. Возможно, в силу своей профессиональной подготовки, знакомства с весьма специфическими представителями Запада (из циничного и жестокого мира разведок и спецслужб) Путин недооценил глубину перемен. При этом в принципе относился к Европе с уважением и симпатией, считал европейский путь развития самым привлекательным для России, о чем не раз официально заявлял на различных форумах.
Однако для равноправных отношений с Европой (а не с отдельными политическими лидерами) недостаточно было изменить ельцинский стиль общения с западными руководителями, сделать несколько шагов по либерализации экономики, поддерживать внушительный ядерный потенциал, первенствовать по экспорту углеводородного сырья и заложить ряд престижных мегапроектов в духе Петра I (Сочи, Владивосток, скоростные поезда в Петербург и пр.). Намного важнее было запустить высокотехнологичную инновационную экономику, справиться с всеобъемлющей коррупцией, реально продвинуться в развитии демократии и защите прав человека, решительно поднять за счет беспрецедентных нефтяных доходов (подчас достигавших 1 млрд. долл. в день!) уровень жизни народа в провинции, дорожную и коммунальную инфраструктуру, качество здравоохранения, образования, науки и культуры. Безусловно, на такие мероприятия потребовалось бы немало времени, но уже сама нацеленность на решение этих вопросов, несомненно, вызвала бы огромное уважение, широкую симпатию и поддержку среди зарубежных политических и общественных кругов.
Понимал ли это Путин? И если да – знал ли, как этого добиться, не отказываясь от управляемой демократии и исполнительской вертикали?
Важно, что именно этого хотела передовая, образованная часть российского общества и именно в таких категориях она трактовала национальное могущество и престиж. За десятилетие стабильности и роста благосостояния в России сложился новый средний класс. Удовлетворив первоначальные материальные нужды, он стал все более активно выступать против того, что мешало прогрессу (и его собственному, и страны): засилья бесконтрольной бюрократии, всеобщей коррупции, произвола и криминализации силовых ведомств, манипулирования выборами всех уровней, зависимости
законодательной и судебной властей от чиновников, повсеместного пренебрежения правами и достоинством граждан. Именно эти цели, осознанно или нет, ставил передовой класс в политическую повестку. Он не хотел снова тратить ресурсы на военно-политические вылазки и конфликты с демократическими странами мира.В такой атмосфере на выборах 2009 г. пришел к власти назначенный Владимиром Путиным молодой и более либеральный преемник – Дмитрий Медведев, которого с энтузиазмом приветствовала почти вся демократическая Россия.
Одновременно произошли радикальные перемены в Вашингтоне. Провалы внешней политики США и самый тяжелый с конца 1920-х годов экономический кризис привели к смене в 2008 г. администрации. Новый президент Барак Обама, принадлежащий к одному с Медведевым поколению политиков, начал пересмотр американского внутреннего и внешнего курса, включая отношение с Россией.
Отвечая общественным настроениям, новый президент России провозгласил курс на демократизацию («свобода лучше, чем несвобода») и модернизацию экономики в целях перехода с экспортно-сырьевой на инновационную модель (тем более что в условиях кризиса цены на нефть пошли вниз). Определяя магистральный вектор российских внешних приоритетов, президент Медведев писал в своей программной статье 2009 г.: «Модернизация российской демократии, формирование новой экономики, на мой взгляд, возможны только в том случае, если мы воспользуемся интеллектуальными ресурсами постиндустриального общества… Наши внутренние финансовые и технологические возможности сегодня недостаточны для реального подъема качества жизни… Конечно, не бывает отношений без противоречий, – отмечал он. – Всегда найдутся спорные темы, причины для разногласий. Но обидчивость, кичливость, закомплексованность, недоверие и тем более враждебность должны быть исключены на взаимной основе из отношений России с ведущими демократическими странами» (11). В том же духе высказывался министр иностранных дел Сергей Лавров: «…важнейшим приоритетом российской дипломатии является формирование благоприятных внешних условий для поступательного внутреннего развития» (10, c. 16).
Со своей стороны, президент Обама взял курс на сотрудничество с Россией в борьбе с международным терроризмом и в деле укрепления режима нераспространения ядерного оружия, заявил о намерении прекратить войны в Ираке и Афганистане, призвал в своей пражской речи 2009 г. вернуться к идее полного ядерного разоружения. Вашингтон значительно урезал программу ПРО в Европе, отказался от одностороннего и произвольного (вне рамок международного права) применения силы, отложил в долгий ящик расширение НАТО на восток.
В контексте провозглашенной «перезагрузки» отношений России и США в 2010 г. был подписан новый Договор СНВ, стороны согласились сотрудничать в развитии систем ПРО. Расширился афганский транзит, были приняты меры для укрепления режима нераспространения ядерного оружия. Подошли к концу многолетние переговоры о вступлении России в ВТО (их формальный финал относится уже к нынешнему президентству).
Однако внутри двух стран дела обстояли менее благополучно. В США республиканская оппозиция начала жесткую борьбу с внутренней и внешней политикой Обамы (что, в частности, выразилось в отказе ратифицировать Договор СНВ, который удалось преодолеть с большим трудом).
В России противоборство вокруг внутренней и внешней политики имело менее открытый, но более глубинный характер. Императив социально-экономической модернизации, новые угроза и вызовы XXI в., противодействие которым требовало сотрудничества с Западом, предполагали выбор пути, о котором писал Медведев в своей нашумевшей статье. Тогда это было воспринято вполне серьезно.
Противники такой линии понимали, что новый президент победил в 2008 г. при поддержке Путина, был тесно с ним связан в политическом и личном отношениях, имеет весьма ограниченную свободу рук. Все силовые посты остались в руках путинских назначенцев, в законодательной власти сохранилась монополия путинской партии «Единая Россия», регионы возглавляли лояльные Путину губернаторы, мэры и президенты. Но консерваторы неплохо знали (или чувствовали) российскую историю, которая дала много примеров превращения незаметного и зависимого лидера в самостоятельную фигуру и его освобождения от бывших соратников (Сталин, Хрущев, Брежнев, Путин). Поэтому с приходом Медведева – лидера нового типа с современными и вполне демократическими взглядами – традиционалисты упреждающим порядком пошли на обострение, чтобы держать нового президента под постоянным давлением.