Труды по россиеведению. Выпуск 4
Шрифт:
В 2008 г. Владимир Путин совершил правильный и беспрецедентный для российской истории шаг – в соответствии с Конституцией добровольно ушел с высшего поста, причем не под давлением революционных масс и не из-за распада государства, а вопреки истерической кампании лизоблюдов под лозунгом: «Третий срок!»
Четыре года спустя его возвращение на шесть, а может быть, и на 12 лет было с восторгом воспринято большей частью постсоветской номенклатуры, как сигнал: «business as usual». Эти круги приняли и поддержали приход Путина как гарантию сохранения своей власти и богатства с опорой на сложившуюся систему верховенства коррумпированного чиновно-капиталистического аппарата на всех уровнях (с фасадными демократическими украшениями), основанную на экспортно-сырьевой экономике. Ибо любая другая
Но именно поэтому наиболее образованная часть населения – новый средний класс, «креативная» интеллигенция, активные средние и мелкие предприниматели, которых давит и душит эта система, – выступила против прихода Путина, осуждая беспардонные подтасовки на парламентских и президентских выборах 2011 и 2012 гг. Вместе с примкнувшей к ним левацкой и националистической молодежью зимой 2011 г. и в течение 2012 г. они выходили на протестные манифестации в Москве, Петербурге и других городах России. В этом движении не было единства, программы, руководящего центра – оно явилось истинно массовым и спонтанным (в отличие от встречных верноподданнических демонстраций, организованных властью).
Протестное движение объединилось под главнейшим и единственно верным лозунгом: «За честные выборы». А значит – за парламент, ответственный перед избравшим его народом, а не назначившим его начальством, способный противостоять бюрократии исполнительной власти. Иными словами – за разделение властей, при котором только и возможны независимые суд, арбитраж и правоохранительные органы, соблюдающие законы, собственный бизнес, гражданское общество, свободные СМИ и самодеятельные организации для защиты конкретных интересов простых людей – будь то сохранение парков и лесов, борьба с загрязнением воды и воздуха или грабительскими ценами ЖКХ. Все это было в вопиющем противоречии с тысячелетней российской традицией, и все это поддержал Запад, давно живущий по таким нормам и к тому же, за исключением отдельных политических лидеров (Джордж Буш-мл., Герхард Шрёдер, Сильвио Берлускони, Николя Саркози), с предубеждением относившийся к Владимиру Путину.
Поэтому вполне логично и закономерно, что реакция нового правящего класса, основанная на самом сильном инстинкте – инстинкте самосохранения, была нацелена на жесткое противодействие. Ужесточение авторитарного режима началось с уголовных дел или акций запугивания отдельных активистов протестного движения (Сергея Удальцова, Алексея Навального и др.), был проведен показательный процесс против эксцентричных шансонеток группы «Пусси Райот» – с налетом средневекового духа «охоты на ведьм» (не случайно обвинение ссылалось на резолюции вселенских соборов «темных веков»). Затем Дума с сервильным энтузиазмом приняла пакет антидемократических законов: о статусе «иностранных агентов» для некоммерческих организаций с зарубежным финансированием (прежде всего правозащитных), о поправках к Уголовному кодексу РФ, расширяющих трактовку понятия «государственная измена», о закрытии интернет-сайтов, об ужесточение правил уличных митингов, о запрете американским гражданам усыновлять российских сирот (в ответ на «Акт Магнитского» Конгресса США), появились предложения о возвращении выездных виз и пр. Во всем этом все более явственно проступали черты традиционной российско-советской системы.
Отстаивая эти традиции, парламент, лояльные средства массовой информации и многочисленные псевдонаучные центры и советы развернули истерическую кампанию о необходимости борьбы с «враждебным окружением России», «зловещими замыслами Вашингтона» – одновременно с пророчествами о «неминуемом закате Европы» в результате экономического и демографического кризиса. Утверждалось, что этот кризис он (Запад) попытается «обнулить» разжиганием всевозможных конфликтов и даже глобальной войны (подробнее об этом ниже). Пещерный антиамериканизм и шельмование европейских ценностей и институтов напомнили о худших временах холодной войны. Прославлялись достоинства православной российской государственности и ее предшественницы – Византии, якобы преданной и проданной туркам коварным Западом в лице Венеции.
Немало российских геополитических теоретиков, отыгрываясь за ущемленное догмами истмата советское образование, с восторгом неофитов открывают для себя столетней давности идеи Маккиндера и просвещают других по части «извечной борьбы морских и континентальных держав» и вражды «западнохристианского материализма» к «восточноправославной духовности».
Еще более постыдно и прискорбно, что, не достигнув удовлетворительных для себя статуса в мире и порядка внутри страны, значительная часть новой элиты встала на путь реабилитации сталинизма как символа величия и державности
России. Массированная пропаганда последних лет повлияла на общественное сознание.Растущие разногласия Москвы с США и Западной Европой вокруг российских внутриполитических проблем косвенно подталкивают ее к сближению с другими государствами, которые не ставят неудобных вопросов и зачастую сами становятся объектами подобной критики. Такого рода влияние идеологии и внутренней политики на внешнюю – не новость, и в истории России это иногда играло пагубную роль.
Например, назначенный победителем конкурса «Имя России» князь Александр Невский в 40-е годы XIII в. боролся с военно-идеологическими вылазками западного католичества, но продемонстрировал полную лояльность Орде. Она не покушалась на православие, но еще два с половиной столетия унижала, грабила и насиловала Русь. Не проводя никаких прямых аналогий, вспомним также, что в 1930-е годы Сталин был готов к сотрудничеству с германскими фашистами, а не с социал-демократами и демократическими Британией и Францией. Чем это закончилось 22 июня 1941 г. – общеизвестно.
В связи с разочарованием Запада в российской внутренней политике и ответной реакцией большей части российских политических кругов откладываются интеграция в большую Европу, реализация «Еропейского выбора России». Эти задачи ставились в 1990-е годы и в первый президентский срок Владимира Путина – на Петербургском саммите России–ЕС в мае 2003 г.
На смену им пришла – уже как официальная – доктрина «евразийства» (проект Евразийского союза). Она предполагает первоочередную интеграцию России с постсоветскими республиками: прежде всего Белоруссией и Казахстаном, желательно – с Украиной, по возможности – с Киргизией, Таджикистаном и др. Однако дело вовсе не ограничивается Таможенным союзом и планами Единого экономического пространства, на определенных условиях экономически полезными. Да и это не позволит решить главную российскую проблему – перейти с экспортно-сырьевой на высокотехнологичную инновационную модель развития. Тут помощи от Белоруссии и Казахстана (и тем более других кандидатов в Евразийский союз) ждать не приходится: первая живет за счет экспорта нефтепродуктов из льготной российской нефти, а второй сам процветает на экспорте углеводородов.
Но важнее всего то, что «евразийство» – реакционная философия, как грубый макияж, прикрывающая политическую отсталость России, бесправие народа, чиновничий произвол. Понятно, что такой мировоззренческий, идеологический проект диктует и курс внешней политики – отчуждение от самых передовых, демократических стран мира (опять-таки под лозунгом «евразийства»).
Вот уже два столетия в России идет нескончаемый спор о национальной идентичности: кем являются россияне – европейцами или евразийцами (начался он с «западников» и «славянофилов» в XIX в.)? Наверное, в стране есть и те и другие, а их влияние на политику периодически меняется. Эта идентификация ничуть не зависит от национальной или религиозной принадлежности; более того, она вполне может быть предметом свободного индивидуального или коллективного выбора. Главный водораздел состоит в том, как трактуются отношения народа и государства, кто кому служит и в чем выражается величие державы – в богатстве и свободе своего народа или в покорении других, утверждении своего державного могущества за рубежом. Совмещать то и другое России, в отличие от иных империй, не удавалось никогда.
Основной порок «евразийства» в том, что он подменяет спецификой географического положения базовые принципы социально-экономического и политического развития страны. Показательно, что даже на официальном уровне медведевскую концепцию «партнерства (с Западом) ради модернизации (России)» сменил лозунг опоры на собственные силы – «реиндустриализации» с локомотивом в виде «оборонки» и использованием «положительного опыта» СССР 1930-х годов (при этом, правда, не уточняется, какой именно опыт имеется в виду: индустриальные сталинские пятилетки, коллективизация или массовые репрессии).
Между тем в современном мире географическое положение определяет главным образом внешнюю политику, безопасность, экономические связи, но не стратегии внутреннего развития. Турция, например, тоже расположена между Европой и Азией, однако ее азиатскую природу едва ли можно поставить под сомнение. В Турции одерживает верх исламский фундаментализм (благодаря предпочтениям массы населения, а не прозападной элиты), и она, видимо, примкнет к исламскому миру.
Индия, Япония, Южная Корея расположены в глубине и на дальней окраине Азии. Но при всей национальной специфике Индия быстро идет по европейской магистрали развития, и именно поэтому, не имея больших природных ресурсов, может стать демократической сверхдержавой XXI в. А две другие страны, возродившись из руин разрушительных войн, давно уже встали в ряд ведущих экономик и демократий Запада.