Труды по россиеведению. Выпуск 5
Шрифт:
Сегодня мы пожинаем поздние плоды этой интервенции. В середине 80-х в Кремль придет, видимо, последний в истории социалист с человеческим лицом. И позволит странам Центрально-Восточной Европы, более того, даже странам империи СССР то, что обещал, но никогда бы не выполнил человек, к светлому имени которого постоянно апеллировал Михаил Сергеевич: самоопределение вплоть до отделения. Что и произошло. Но в сознании советско-постсоветских людей так навсегда и осталось: это наша земля – мы ее своей кровью сделали нашей. Здесь мощные корни и возможности для актуальных русских реваншизма и империализма.
Следующую дату можно просто назвать датой дат. 5 марта 1953 г. советскому народу сообщили, что умер Сталин. Правда, как мы видим сегодня, он совсем и не умер. И в каком-то смысле дело Сталина по-прежнему живет и побеждает. И все-таки, как с исчерпывающей точностью сказано в «Раковом корпусе»: «Людоед сдох» 12 . Открылась возможность для новой эпохи в русской
12
Солженицын А.И. Раковый корпус. – М.: Азбука-Аттикус, 2012. – 480 с.
Событие, которое произошло за десять лет до смерти тирана, тоже связано с его именем: наша победа в Сталинградской битве. Не хочется в миллионный раз повторять: это был переломный момент в истории Второй мировой войны, Отечественной войны. Действительно, был. Второй раз в этой войне мы оказались на абсолютно последних рубежах: в конце 1941-го – под Москвой и тогда – на Волге. Оба раза выстояли.
В 1938 г. родились Владимир Высоцкий и Алексей Герман. Два русских гения, которые с полным правом могли сказать о себе пушкинское: «И неподкупный голос мой был эхом русского народа». Расцвет их творчества пришелся на годы правления людей, выдвинувшихся в эпоху Большого террора. Сами они были детьми этой эпохи, а их творчество – ответом на нее. В том смысле, что Пушкин – это ответ Петру Великому (по Герцену). Мы не будем обсуждать великого эстетического качества их искусства. Скажем о другом. Поэзия одного и кино другого реконструировали, восстановили, вернули нам время, которое, казалось бы, должно было исчезнуть, раствориться в нескончаемом насилии над обществом. Другими словами, своим творчеством они оживили уже было погибшую Россию 1930-х – начала 1950-х годов. Их вклад в самоэмансипацию русского народа в конце века бесценен.
Восемьдесят лет назад закончилась коллективизация. Видимо, это была черта под русской революцией. Начавшись за примерно семьдесят лет до этого освобождением б'oльшей части народа, она завершилась его новым закрепощением. С этого момента стало ясно: никакого возвращения к прошлому больше не будет, никаких надежд на более или менее сносное будущее нет. Нам представляется, что это была главная победа сталинской диктатуры над русским народом. Убийственно другое: откуда же взялась эта диктатура? Если террор гражданской и 20-х можно списать на инородцев (читай: жидомасонов), то в начале 30-х уже произошла русификация большевизма. При этом речь идет не только об этническом происхождении, но больше о социальной повседневности, которая вдруг стала вполне узнаваемой: Киров, Ворошилов, Молотов и др. – это нормальные среднестатистические русские люди. И они же учинили над своим народом такое…
Это означает, что в известном смысле сам русский народ покончил свою жизнь самоубийством. Думать так, писать так – уже почти невозможно. Тем более принять это, согласиться с этой мыслью. Но ведь мы должны найти хоть какое-то объяснение. То, что предлагается, как нам кажется, – констатация. К объяснению мы еще должны прийти. Но нельзя перекладывать ответственность за наше самоубийство на какого-то другого.
Утром 6 января 1918 г. было разогнано Учредительное собрание. Это и есть подлинный день большевистской революции (до этого они все-таки были временные). Почти сто лет шло к этому событию русское освободительное движение. И дойдя, рухнуло в одночасье. Этот день завершил два цикла: русской революции, начавшейся 9 января 1905 г., и революционный 1917 г. Помимо прочего, однодневная история Учредительного собрания показала: русская демократия не умеет и не может сопротивляться злу. Дело свободы было отложено на конец ХХ столетия.
1913 год, если можно так сказать, самый символичный из всей русской истории до 1917 г. При этом год был действительно хорошим – хотя бы потому, что последним предвоенным. Но «особый статус» обрел в советской пропаганде и в сознании советских людей, поскольку советские меряли себя именно с этим – последним предвоенным. Для большинства граждан СССР фраза «по сравнению с 1913 г.» стала столь же привычной, что и «пасмурно» или «солнечно», «плюс 13» или «минус 6», или «в VIII пятилетке предполагается увеличение ввода нового жилья на 12 млн м2 больше, чем в VII». То есть «по сравнению с 1913 г.» присутствовало в сознании самого нерафинированного гражданина Советского Союза, уступая, пожалуй, лишь «говорит Москва».
Но если совсем всерьез, то наряду с 1912
или 1911 гг. 1913-й был лучшим годом русской истории вообще. В своей ранней прозе Б. Пастернак напишет о лете следующего, 1914, года, но мы совершенно свободно адресуем это лету 13-го: «Это последнее лето, когда любить что бы то ни было на свете было легче и свойственнее, чем ненавидеть» 13 .1903 год. Сто лет назад в Брюсселе и Лондоне на II съезде РСДРП произошел раскол на большевиков и меньшевиков. Старшее поколение наизусть должно было знать причины этого раскола. А они просты. Те, кого назовут большевиками, были готовы на революционные изменения любой ценой. Будущие меньшевики не отказывались от большой платы, но на любую все-таки не соглашались. То есть это был не политический, но антропный раскол. И он стал нормативным для ХХ столетия. Причем не только русского, но и всяческого. Действительно, трудно делать политику в белых перчатках. Зато удобно душить жертвы в перчатках. Собственно, в этом и есть все различие в политической практике. Для одних реальная проблема – политика в перчатках. Для других норма – перчаток не снимать. Следы останутся.
13
Пастернак Б.Л. Повесть. – М.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1929. – 188 с.
Вождь большевиков Ленин, как всегда точно, зафиксировал: большевизм как идейное и политическое течение существует с 1903 г. Просим заметить: именно с этого, 1903-го, большевики вышли за рамки политики, перейдя в поле криминально возможного. Это не означает, что они всегда были таковыми. Однако они разрешили себе быть таковыми. Потому всякий разговор о феномене большевизма имеет не только исследовательское измерение, но и дознавательное. В самом прямом смысле этого слова: требуется Пуаро.
Ну, а сто двадцать лет назад произошло совсем незаметное событие. Императору Александру III внушили, что практически ежегодный передел земли в общине негативно влияет на эффективность сельхозпроизводства. Это было так. Передельная община предполагала эгалитарный принцип владения землей. Каждая семья по количеству едоков получала равную долю на общинную землю. Именно на этом и строилась передельная община со времен Екатерины II. И вот в царствование реакционного Александра III в России произошла одна из самых сокрушительных революций в ее истории. В целях подъема сельхозпроизводства решили производить передел земли один раз в двенадцать лет. В результате раз в двенадцать лет, совпадая с годом передела, в нашей стране стали происходить события, меняющие привычные русло ее развития и ее ритм: 1905, 1917, 1929.
В 2014 г. случилось огромное количество юбилейных дат и «полудат», которые тесно связаны с нашими днями. Связаны содержательно, а не только «круглыми» цифрами.
Двадцать лет назад в Россию вернулся А.И. Солженицын. Тогда шутили, что Александр Исаевич, подобно солнцу, двинулся к Москве с востока. А одна из журналисток написала: слава Богу, что во времена Толстого не было телевидения. Но это все так, интеллигентские издержки. А ведь событие было действительно грандиозным. На родину вернулся главный могильщик (наряду с «Солидарностью») коммунизма. Перефразируя Герцена, скажем: Солженицын был ответом исторической России на явление Ленина. И что же? Разочарование с обеих сторон. Солженицын не принял Россию девяностых, а тогдашняя Россия не приняла Солженицына. Причем, если Александр Исаевич с горечью, болью и неразделенной любовью, то родина просто не заметила его, несмотря на внешнее почитание, официальные благодарности и т.п. А ведь если говорить всерьез, это трагедия. По крайней мере, не меньшая, чем уход Толстого. Теперь ясно: подобно Льву Николаевичу, Александр Исаевич разминулся с современной ему Россией. Как это символично! Литература, создавшая во многом новейшую Россию, почти никогда не совпадает с ее наличным состоянием.
Двадцать пять лет назад, весной 1989 г., прошли выборы в новый институт власти – Съезд народных депутатов. Вообще-то новый следовало бы поставить в кавычки. Это «либеральным сотрудникам» ЦК так казалось. А ведь способ комплектования съезда напоминал практику формирования Земских соборов. Там в основу были положены сословный и региональный принципы, т.е. на соборе должны были быть представлены все социальные группы (за исключением крепостных крестьян) и все регионы. Однако важнее другое. После 70 лет безальтернативного рабства мы пережили тогда относительно свободные выборы. Кроме того, работа съезда транслировалась по ТВ. Это событие мирового исторического значения, вполне сопоставимое, ну, скажем, с Реформацией. Более мощную антитоталитарную прививку трудно себе и представить. Если Сталин возбуждал неограниченную любовь и неограниченный страх, а его наследники были идеальным материалом для анекдотов, то в 1989 г. почти трехсотмиллионный советский народ стал участником политического процесса, демократом, поскольку демократия – это участие в политике. В этом смысле за прошедшие двадцать пять лет мы сделали огромный шаг назад. Тогда жили настоящим, тем, что действительно происходило, от чего действительно зависела наша судьба. Кто-то из нас был счастлив теми изменениями, которые вошли в нашу жизнь, кто-то наоборот. Но всех нас связывали чувства боли, тревоги, надежды и сопричастности.