Труженики моря (другой перевод)

Однако сколько неожиданностей еще поджидало его! Сколько опасностей! Сколько неудобств! Жиллиат слушал журчание воды. При сотрясении все должно было погибнуть. Какое несчастье! Быть может, уже поздно и ему не удастся ничего сделать.

Жиллиат горько упрекал себя. Он обязан был заметить пробоину раньше. Шесть дюймов воды в лодке должны были привлечь его внимание. Как глупо с его стороны вообразить, будто барку могли наполнить водой пена и дождь. Он упрекал себя в том, что спал, ел, укорял себя за усталость, даже за то, что была буря, и за то, что теперь темно. Во всем он винил только себя.

Но все эти упреки делал на ходу, не прекращая работать.

Он обнаружил течь. Теперь нужно было заткнуть ее. В данный момент не оставалось другого выхода. Под водой нельзя столярничать.

Благоприятным обстоятельством являлось то, что дыра приходилась как раз между двумя цепями, придерживавшими трубу с одной стороны. Можно было к этим цепям привязать паклю.

Вода прибывала. Ее уровень превышал два фута.

Она была Жиллиату выше колен.

Из глубины ввысь

В распоряжении Жиллиата находился большой просмоленный брезент с кольцами по углам.

Он взял этот брезент, привязал два его конца к цепям с той стороны, где была пробоина, и спустил брезент за борт. Ткань растянулась как скатерть между баркой и Малым Дувром и стала погружаться в воду. Вода затянула ее под барку, так что она закрыла дыру. Чем сильнее нажимала вода, тем плотнее прилегал брезент к борту лодки. Он отделил течь от волн. Ни одна капля воды не проникала больше в судно.

Течь была замаскирована, но не заделана. Однако это все же стало передышкой.

Жиллиат взял черпак и принялся выливать воду. Следовало облегчить лодку. Работа согрела его немного, но он валился с ног от усталости.

Жиллиат понял, что у него не хватит сил вычерпать воду до конца. Он почти ничего не ел и был изнурен.

Он следил за тем, насколько понижается уровень воды. Но работа шла медленно. Вода все еще доходила ему до колен.

К тому же приток ее прекратился лишь на время. Беда была отсрочена, но не устранена. Брезент под давлением волн выдулся в трюме пузырем. Он походил на просунутый в щель кулак. Крепкая, просмоленная парусина не пропускала воды. Но она могла не выдержать натиска, и тогда барке не избежать нового затопления.

Следовало засунуть тампон в пробоину изнутри. У Жиллиата в складе нашлись бы еще тряпки и пакля, но в темноте он не мог заняться поисками. У него была лишь одежда, которую он разложил сушиться на выступах Малого Дувра.

Он собрал ее и снес в барку. Затем свернул свой просмоленный плащ и, стоя на коленях, стал засовывать его в течь, выталкивая наружу вздувшийся брезент. Потом забил туда же овчину, рубашку и куртку.

Наконец, он снял единственное, что оставалось на нем – штаны – и тоже засунул их в щель. Новая втулка казалась достаточной.

Но трудно было предположить, что она продержится всю ночь. Обнаженный Жиллиат дрожал от холода. Он принялся опять вычерпывать воду, однако утомленные руки с трудом поднимали полный черпак.

Внезапно в его голове пронеслась мысль: быть может, где-нибудь поблизости покажется парус. Рыбак, проплывающий мимо Дуврских скал, мог бы оказать ему помощь. Наступил момент, когда ему требовалась помощь людей. Нужен был человек и фонарь, и тогда все было бы спасено. Вдвоем они быстро вычерпали бы воду. Барка поднялась бы, пробоина бы обнажилась, и он немедленно заменил бы затычку куском обшивки – временный пластырь постоянным. Иначе приходилось дожидаться рассвета, ждать целую ночь.

Жиллиата охватила лихорадка. Если бы вдали показался парус, Жиллиат мог бы подать ему сигнал с вершины Большого Дувра. Погода тихая, ветра нет, море спокойное, легко заметить человека, подающего знаки с вершины утеса. Капитан любого судна, хозяин барки, никто не может пройти ночью мимо Дуврских скал, не осмотрев их в подзорную трубу; этого требует предосторожность.

Жиллиат надеялся, что его заметят.

Он взобрался на обломки Дюранды, ухватился за веревку и полез на вершину Большого Дувра.

На горизонте не было ни одного паруса. Море выглядело пустынно.

Помощи ждать неоткуда.

В первый раз за все время Жиллиат почувствовал себя обезоруженным.

Темная судьба настигла его. Он был обречен на гибель в пучине вместе с баркой, с машиной и со своим мужеством. У него не осталось больше сил для борьбы.

Он победил одиночество, голод, жажду, холод, лихорадку, труд и сон. Все силы ополчились против него. После лишений – стихия; после прилива – буря; после шторма – спрут; после чудовища – призрак смерти.

Мрачная ирония конца! Из глубины подводных камней, откуда Жиллиат надеялся выйти с победой, мертвый Клюбен смотрел на него и смеялся.

Череп имел право на смех. Жиллиат чувствовал свою гибель. Ему казалось, будто он так же мертв, как и Клобен.

Он нашел средства против всех препятствий, встретившихся ему на пути. Но эта последняя ловушка сразила его. Как бороться с водой, медленно проникающей в барку и упорно тянущей ко дну плоды всех его нечеловеческих усилий?

Жиллиату казалось, что тело его окончательно изнемогает от холода, усталости, бессилия, тьмы, мольбы о спасении. Глаза его закрылись.

И неизвестность имеет уши

Прошло несколько часов.

Поднялось сверкающее солнце.

Его первые лучи осветили покоящееся на вершине Большого Дувра неподвижное тело. Это был Жиллиат.

Он лежал на утесе.

Окоченевшие члены не шевелились. Смеженные веки были бледны. Трудно поверить, что это не труп.

Солнце как будто разглядывало его.

Если этот нагой человек и не умер, он был настолько слаб, что малейший ветер, казалось, мог его убить.

А ветерок, между тем, начал дуть теплым, весенним дыханием мая.

Солнце поднималось по ярко-синему небу. Его лучи становились все менее косыми. Они начали сильно пригревать Жиллиата.

Он не шевелился. Если и дышал, то настолько слабо, что, лишь приставив зеркало к его губам, можно было что-то заметить.

Солнце пригревало Жиллиата все сильнее. Ветер стал совсем теплым.

Тело продолжало оставаться неподвижным. Но кожа казалась уже не такой бледной.

Солнце, приближаясь к зениту, теперь бросало на Жиллиата почти отвесные лучи. Яркий свет лился с небес. К нему присоединилось дыхание согретого моря. Утес начал накаляться, согревая человека.