Тряхнем стариной!

— Ну, вот… — А как дальше-то? Как ко мне яблоко попало? Не был же этот мужик из подпола ими уже фарширован? Как гусь. В принципе, идея с местными обычаями не лишена привлекательности. Но я пока решила, что и так сойдет, выдумывать ничего не буду. — А у молодца яблочки были с собой… молодильные… недозрелые…

Уже когда я про яблочки заикнулась, Анчутка соскочил с лавки и принялся по бане такие круги наворачивать, да с такой скоростью, что я на всякий случай закрыла глаза, чтобы башка не пошла кругом тоже. А Анчутка топал копытцами, оставляя на полу заметные такие вмятинки, махал хвостом и причитал не как бес, а как заправский пономарь в фильмах. У меня, конечно, так бы носиться не получилось, и не потому даже, что мне триста лет, а потому, что потолок низкий. А вот он пар, что называется, от души выпускал.

— Хватит мне хату портить! — рявкнула я больше от зависти к его расторопности, и Анчутка застыл. — Вон чо натоптал, — я потыкала пальцем в пол. — Все рябое теперь!

Анчутка посмотрел на меня обиженно, потер свиное рыльце ручкой, даже всхлипнул.

— Тебе, Ягушка, баня дороже брата, да?

— Черт с тобой! — фыркнула я и — вот это да, сама не ожидала! — все вмятинки, которые Анчутка наделал, тотчас затянулись. — А…

Пока я таращилась на неведомо чудо, Анчутка вдруг повернулся ко мне, сложил лапки молитвенно — а можно так о черте сказать или это как «вода сыпется»? — и очень серьезно произнес:

— Спасибо, матушка-Ягушка. Нечасто ты меня словом балуешь.

Он даже посвежел как-то, а я, похлопав глазами, собразила. Это там у нас это как проклятье звучало, а здесь, да еще и к бесенку, это, наверное, как лучшее пожелание. Только вот со словами-то надо быть осторожнее, а то прокляну ненароком кого не следует, а кого следует — ну, выйдет как с воеводой, а то и похуже.

— Так что ты рассказать-то хотел? — напомнила я. — Про воеводу?

Анчутка подошел к моей лавке, уселся рядом, лапки опять на коленках сложил — милый какой чертик, говоря откровенно, и пахнет от него не серой, а лесом после дождя… Очень даже приятно. Это хорошо, когда мужчина приятно пахнет.

Эй, старая, ты чего! Я аж язык прикусила. Нормальные такие мысли пошли? Это я что, на чертей начала засматриваться? Это вот что, какой-то побочный эффект? У тебя там мужик в подполе, пнула я себя, а это вообще родственник, пусть и дальний, нехорошо!

— Э-хе-хе, — закряхтел Анчутка. — Как же ты так, Ягушка, оплошала! Это что же, совсем ничего не помнишь?

Да, видать, что-то бабку приложило настолько сильно, что она рискнула сожрать неведомо что, не проверив состав и срок годности. Судя по реакции моего родственника, эффект от незрелых молодильных яблок тут знали все до последнего червяка, значит, Баба Яга точно была в курсе. Но рискнула. Причем так: даже не стала дожидаться, пока дозреет. И из чужих незнакомых рук! Мужик… Ну, мужик как мужик, красивей видали. Но это я. Баба Яга, может, и не видела, вот ее и проняло? Хотя за триста лет уж каких только мужиков можно было увидеть и даже съесть. Или что-то другое причиной стало?

— Не помню, — согласилась я печально. Признала свой косяк. Ну а что? Каждый ошибиться может. Главное ведь — начать исправлять. Кот уверял, что это еще не конец и все поправимо. 

Вот: один кот — и такой умный. А сорок котов — сорок мозгов. А то все «останешься одна с котами» — да на здоровье! Страшилка нестрашная, вот это что. Лучше коты, а то все беды, вон, точно от мужиков.

— Не кручинься, — успокоил Анчутка. — То не беда, что поправить можно. Колдовать можешь?

— Угу. 

— Вот и славно. — И тут же перешел наконец к делу. — Понятно, что Кудымский царь сюда совался. Я ж как раз в его краях с дивами был, — и он подмигнул.

— С какими дивами, ты же черт! — вырвалось у меня. Хотя… дивы разные бывают, некоторые дивы, инстаграмные или эстрадные, всю жизнь козлов себе планомерно выбирают, а чем, собственно, черт-то хуже? По крайней мере, он свою суть не скрывает. Или как? Красным молодцем притворяется?

— С обычными, — фыркнул Анчутка. — А чего ты, старая, сразу взъелась-то? Они же мне тоже родня!

Он от обиды насупился, сморщил рыльце, и я поспешила исправиться. Во-первых, я вспомнила, что дивы — это такие же черти, только где-то в другой мифологии, а во-вторых, мне совсем не хотелось, чтобы родственник перестал снабжать меня информацией. Пусть тусуется с кем ему хочется, у меня на него никаких планов нет, по крайней мере, матримониальных. 

— Пришел бы ко мне, выпили бы, — продолжила я, усиленно делая вид, что реплика моя относилась не к претензиям по части женской солидарности, а к чисто родственной обиде. — Нет, он все по супостатам бегает! Нехорошо.

— Да, нехорошо, — согласился Анчутка. — А мне не сидится на месте. Вот и батя все ругает. Что тут дел полно, вон по лесам всякое шастает, люди шалят, проучить надобно, а что я сделаю? Скучно мне!

— Ты давай про воеводу.

Кажется, сейчас я узнаю, где собака порылась. И если не все, то хоть что-то это мне прояснит.

— Цесаревича они ищут, — громким зловещим шепотом выдал Анчутка. — Знаешь ведь, в Тридевятом цесаревич пропал?

Глава девятая

Вот это дела. Раз Анчутка выглядит серьезно, то и мне стоит нахмуриться. 

— Какой цесаревич? — переспросила я, а потом до меня дошло.

Цесаревич — это же как королевич, то есть принц. А если его у меня искали, то… Мама моя дорогая, я могла его съесть?! Ой, заберите меня отсюда, пожалуйста! Меня же засудят или чего-то хуже...

Я всю жизнь не то что была далека от политики — да я до прошлого года была уверена, что в Америке президент другой! Не тот, который этот. Ну не люблю я, оно мне страшно и непонятно, а еще — никогда не хотела ничего в политике понимать. Открыли-закрыли, запретили-разрешили, мне-то что, я ни на что не влияю и, главное, не хочу!

Да я даже не выборы никогда не ходила!

А тут меня от осознания, во что я вляпалась, холодный пот от затылка до пяток прошиб сразу, несмотря на жар, даже пекло. И да, какая-то мысль мелькнула, что бабка-то здорова сидеть при такой жаре! Вот что значит — трехсотлетняя выдержка!

А Анчутка только плечиками пожал и закрутил носом:

— Так известно какой — тридевятый.

— Не тяни, миленький, — чуть не заплакала я, — говори что знаешь! Ну!

Анчутка почесал рожки, вытянул хвост, уставился на него задумчиво. Я спрятала руки за спину, чтобы ему этот самый хвост не намотать на рога…

— Мутное то дело, — наконец сказал Анчутка. — Как царевич-то сгинул, царь-батюшка ихний осерчал, Змея сразу к себе вызвал, и никто после Горышеньку-то и не видал…

Меня теперь для разнообразия кинуло в жар.

— Какого Змея? Горыныча?

— Агась, свет очей моих. Его-его. Тоись сидел себе Змеюшка столько лет тише воды, ниже травы, а потом как! — Анчутка всплеснул ручками. — Ну, загулял. Ну, залетал. Ну, украл пару девиц, так не сожрал же, хотя и мог. Одарил да отпустил, они еще и довольны. Да и когда это было! Ну, а вот царь тамошний и решил, что царевич — его рук дело. Вот и вот.