Тряхнем стариной!

Вот и вот. Я перевела на понятный мне язык: в соседнем царстве жил, видимо, так же, как я, некий — почему некий-то? — Змей Горыныч, по юности буянил, потом остепенился, но стоило ему когда-то чуток сорваться, как власть обвинила его в краже царевича.

Додумать я не успела.

— Только вот странно что, — повернулся ко мне Анчутка и заблестел глазками, — Змей-то, Ягушка, уж, почитай, старше тебя веков на пять будет. 

— Что странного? — удивилась я. — Седина в бороду, бес в ребро. Или он что, летать разучился?

Анчутка сочувственно захихикал.

— И летать разучился, а если честно, — тут он доверительно наклонился ко мне поближе, — он уже и ходит-то еле-еле. Мыслимо ли, таки бока нажрать! Он же это, все жирное да соленое, да прожаренное. А как обленился, ходит, переваливается. Какие ему нонче-то девицы? Да и зубов у него уже нет, а пламя ток на кострище для свинки и годится. Ну, Ягушка, сама подумай, матушка-сестрица, ну!

Ягушка подумала. Собственно, тут и думать было особо нечего.

— Думаешь, оговорили Змея?

— А то! — подскочил Анчутка. — Только царю сие было все одно, сама понимаешь, единственный внучок, наследничек… Сын-то егойный, единственный, батюшка цесаревича, еще три месяца назад в лесах сгинул, говорят, то ли кабан, то ли волки… А матушка, невестка царская, родами-то померла…

Так-так, а вот и плюсы того, что мне уже триста. Как-то про отсутствие медицины в этой сказочке я и забыла. Травы травами, а роды — штука непредсказуемая.

— А воевода? — напомнила я. Трагедия царской семьи меня, конечно, тронула, но не настолько, чтобы я забыла о главном.

— А воевода, да и прочие…

Тут еще и прочие замешаны? Мама моя.

— ...Те поумнее царя-то будут. Вот Кудымский царь, тот сразу смекнул, что Змеюшка почем зря в темнице томится. А где можно царевича спрятать?

Я хмыкула. Да в принципе где угодно, было бы кого прятать.

— В Нави, — многозначительно поднял палец Анчутка. — А Змеюшки-то нет, проводить в Тридевятом некому. А в Кудымском царстве Кощей за границей бдит, а этот — сама знаешь, за такое дело себе все царство потребует. Так что Кудымский царь пока ждет. 

Я смотрела на кончик анчуткиного хвоста. Тот немного нервно подергивался, и у меня внутри что-то екало тоже.

Выходит, что бабка-то в курсе была, зачем воевода пожаловал. Потому и отказала. Но потому — почему именно? Неужели все-таки сама замешана? Ай-яй-яй…

Хотя стоп! Вряд ли замешана, кот бы точно знал. А он вроде как наоборот, не понимал, чего я воеводу не пропустила. Видать, довольно обычное дело, и повод для невмешательства — ну или прикрытия задницы — у старухи был веский.

А ведь так все хорошо начиналось. Теперь вот… можно мне этот уровень заново, с того момента, как я от водника или как его там домой пошла? Лес большой, схоронюсь где-нибудь… 

— А что, — спросила я, — сам-то думаешь? Где цесаревич?

— Я откуда знаю, свет очей, — вздохнул Анчутка. — Знал бы, так сказал бы. Да хотя бы тебе. Но только что дивы, что наши все говорят — нет никого крещеного близ Нави. 

Хм. А вот воеводе, понятное дело, это знать неоткуда… 

— А откуда у них такая уверенность?

Анчутка посмотрел на меня, как на очень тяжело больного человека. Причем, что самое обидное, как на тяжело больного пациента психиатрической клиники. Такого, которому и черти… Тьфу, черт! Странное мерещится и голоса слышатся, мол, «шапку надень».

— Грань сдвинется, — зловеще зашептал Анчутка. — Кто же такое творит, от добра никто не станет, только вороги лютые могут! Не ходят в Навь без должных ритуалов, даров и стража граничного, да и то временно оно все.

Это он, наверное, прав… Кот вот тоже с младенцем-то как напрягся. То нельзя, это нельзя, и это мне, Яге, а что уж говорить про людей?

— А мог кто-то помимо… ну, нас с Горынычем в Навь пройти? — спросила я. — Так, чтобы мы об этом не знали?

Анчутка задумался. Причем серьезно. Рожки шевелились, хвостик дергался, копытца стучали, а я ждала ответ и тряслась — прямо как глядела на тест на беременность.

— Да как тебе сказать, свет очей моих…

Я зарычала. Нашел время тянуть кота за… хвост.

— Дурное дело нехитрое, дурак везде лазейку-то найдет. Но это если прям совсем-совсем без ума быть. И колдунство то непростое. Плохое. И мощное. Я таких среди людей не знаю, могу вон батю поспрашивать, он все их грешки собирает…

Я с готовностью закивала. Но Анчутка только тряхнул головой.

— Хотя нет. Было бы такое, батя бы нас туда всем скопом гонял. Уж что-что, а он, когда люди всерьез колдуют, ой как не любит. Не людское это дело — колдовство. Так что, сестрица, хошь не хошь, а вряд ли то человек был. Если и был, конечно.

— А если не был, где царевич тогда?

— А я почем знаю?

Мы уставились друг на друга, но вроде как ни в чем таком не подозревали взаимно. И правда, он чертенок, а я Баба Яга, у каждого тут свой функционал, зачем нам царевичи?

Это все нужно было срочно перетереть с котом. Неспроста же он Баюн, может, что услышал об этом цесаревиче. Такого добра нам не нужно.

— Так, — сказала я, — выметайся отсюда. Буду париться, а потом… потом ужинать. Будешь?

— А то как же! — облизнулся Анчутка. — А что есть?

А что есть… Ну, что-то меня то, что было, не впечатлило. Мясца бы, сальца, да под водочку, да… Что? Какое сальцо, какая водочка? Я так вторым Горынычем стану! И так вон… того гляди, лавка не выдержит!

— Не знаю, — буркнула я, — домовые как-нибудь разберутся. — А потом черт дернул меня за язык: — Мужик есть. 

— Какой мужик? — удивился Анчутка. Выходить из бани он явно не собирался, пригрелся тут, что ли?

— А черт его знает!

— Не-е, — протянул Анчутка, — батя бы сказал, коли б знал. Это вряд ли, матушка. А что там у тебя из мужика? Яйца Бенедикт али паштет печеночный?

У него глазки загорелись голодным огнем, а я аж икнула. Ну, паштет я себе еще представила живенько, а про остальное решила не уточнять.