Тщательная работа

Когда наступил вечер, Галлахер повез Камиля по местам, связанным с расследованием. Холодало. И все же в Келвингроув-парке люди прогуливались в футболках с короткими рукавами — душераздирающая попытка поверить в наступление лета. Погода, разумеется, делала что могла. Они прошли туда, где обнаружили тело Грейс Хобсон, и Камиль решил, что место идеально соответствует описанию у Макилвенни.

Квартал Глазго-Кросс, где жила жертва, выглядел как спокойный центр города, с высокими строгими зданиями, и у каждого перед входом с улицы высилась решетка, выкрашенная густой черной краской, не единожды обновленной. Галлахер спросил Камиля, не желает ли тот встретиться с родителями жертвы, — приглашение, которое Камиль дипломатично отклонил. Это было не его расследование, и он не хотел, чтобы сложилось впечатление, будто он заново начал плохо проведенное дознание. Они продолжили осмотр, поехав в «Метрополитен», бывший кинотеатр, переделанный под дискотеку. Как и у большинства подобных заведений, его внешний вид, с флюоресцирующими трубками и бывшими витринами, закрашенными красной краской, сводил на нет все попытки описания.

Камилю забронировали отель в центре города. Из номера он позвонил Ирэн, которая была у родителей:

— Луи тебя проводил?

— Конечно нет, Камиль. Я взяла такси, как большая. Вернее, как толстая…

— Устала?

— Немного. От чего я больше всего устаю, так это от родителей, ты ж понимаешь…

— Могу себе представить. Как они?

— Все такие же, и это хуже всего.

Камиль всего три-четыре раза ездил в Бургундию повидаться с тещей и тестем. Отец Ирэн, бывший преподаватель математики, историограф деревни и президент практически всех ассоциаций, был местной знаменитостью. Самодовольный до полного истощения, он забавлял Камиля на несколько минут своими ничтожными успехами, незначительными победами и триумфами, после чего предлагал зятю шахматный реванш, проигрывал три партии подряд и дулся исподтишка все оставшееся время, объясняя свое состояние несварением желудка. Мать Ирэн, которая никогда не могла взять над ним верх, обожала Камиля именно по той причине, что он всегда обыгрывал мужа в шахматы. Она изумительно готовила, и ее стряпня гораздо больше, чем успехи мужа, была достойна страниц местной прессы. Ирэн любила их и при этом очень с ними скучала. Единственная дочь — по причинам, которые она никогда не могла себе объяснить, — она еле-еле терпела беседы с матерью и выходила из себя от общения с отцом.

— Папа хотел бы, чтобы нашего сына звали Уго. Поди знай почему…

— Ты его спрашивала?

— Он говорит, что это имя победителя.

— Не поспоришь, но спроси, что он думает о «Цезаре».

После короткой паузы:

— Мне тебя не хватает, Камиль.

— И мне тебя…

— Мне его не хватает, а он мне привирает… Какая там у тебя погода?

— Здесь говорят «mixed». Что значит «дождь шел вчера и пойдет завтра».

Вторник, 15 апреля 2003 г.

1

Самолет из Глазго приземлился в четырнадцать с чем-то. Едва пройдя раздвижные двери, Камиль заметил, что Мальваль выглядит еще хуже, чем обычно.

— Бесполезно спрашивать, не случилось ли чего плохого. Достаточно глянуть на твою физиономию…

Мужчины совершили обмен: Мальваль взял чемодан Камиля и протянул ему газету.

«Ле Матен» — Вместе с «Лэйдлоу» Романист подписывает свое третье «произведение».

Было только одно объяснение: Лезаж.

— Мать-перемать!

— Вот и я так сказал. Луи был более сдержан, — прокомментировал Мальваль, трогаясь с места.

На мобильнике Камиля три пропущенных звонка, все от Ле-Гуэна. Он даже не сделал попытки прослушать сообщения и убрал телефон в карман.

Может, он был не прав, ответив подобным образом журналисту? Сумел бы он выиграть еще немного времени?

Но в уныние он впал не из-за этого. Из-за неизбежной реакции, которую вызовет статья, а также, без всякого сомнения, все другие статьи на ту же тему, которые появятся уже завтра. Он не счел необходимым до отъезда проинформировать Ле-Гуэна или судью о совпадениях между убийством в Глазго и книгой Макилвенни, и был не прав. Его начальство из прессы получило сведения, которыми он владел уже два дня. Его отстранение теперь не было под вопросом, оно стало делом решенным. Как видно, он постоянно попадал впросак, отставая от всего и всех, — с самого начала этого расследования. Совершено уже четыре убийства, а он все еще не может похвастаться ни одним следом, высказать ни одного весомого предположения. Даже журналисты казались более информированными, чем он.

Его расследование оборачивалось полным крахом.

Никогда за всю свою карьеру Камиль не чувствовал себя столь беспомощным.

— Отвези меня домой, пожалуйста. — Камиль произнес это убитым голосом, почти неслышно. — Все кончено, — добавил он, будто про себя.

— Мы найдем его! — заявил Мальваль в прекрасном порыве энтузиазма.

— Кто-то его найдет, но только не мы. Во всяком случае, не я. Мы сойдем со сцены, и не позже сегодняшнего вечера.

— Как это?

Камиль в двух словах обрисовал ему ситуацию, и отчаяние его сотрудника стало для него неожиданностью, — казалось, тот подавлен еще больше, чем он сам, и без устали твердил:

— Вот дерьмо, быть не может…

Вернее не скажешь.

Камиль читал статью, естественно подписанную Бюиссоном, и его уныние перерастало в ярость.

…После Джеймса Эллроя в Трамбле и Брета Истона Эллиса в Курбевуа полиция обнаружила, что Романист свирепствует не только во Франции. Согласно хорошо информированным источникам, он также автор убийства молодой девушки, совершенного в Глазго 10 июля 2001 г., которое на этот раз явилось точным воспроизведением преступления, придуманного Уильямом Макилвенни, шотландским писателем, в его произведении под названием «Лэйдлоу».

Несколько раз Камиль отрывался от чтения, пару мгновений размышлял, а то и говорил вслух:

— Нет, но каков говнюк…

— Да они все такие, вот что я думаю.

— Ты о ком?

— О журналюгах!

— Нет, я сейчас думаю не о нем, Мальваль.

Мальваль сдержанно замолчал. Камиль посмотрел на часы:

— Мне кое-куда надо заскочить, прежде чем ехать домой. Сверни направо.

2

Говорить, в общем-то, было не о чем. Едва Камиль решительным шагом вошел в магазин с газетой в руке, Жером Лезаж встал и вытянул вперед обе руки, словно желая воздвигнуть невидимую стену:

— Мне очень жаль, майор… Уверяю вас…

— Сведения, которыми вы располагали, разглашают тайну следствия, мсье Лезаж. Вы можете быть привлечены по закону.

— Вы пришли арестовать меня, майор? А где же ваша благодарность?

— Что за игру вы ведете, Лезаж?

— Информация, за которой вы ко мне обратились, возможно, разглашает тайну следствия, — сказал книготорговец, — но никаких литературных тайн она не разглашает, вовсе нет. Остается только удивляться тому…

— Тому, как низок наш культурный уровень, не правда ли? — язвительно предположил Камиль.

— Я бы так далеко не заходил. Хотя… — Легкая улыбка скользнула по губам книготорговца. — В любом случае… — начал он.

— В любом случае, — прервал Камиль, — вы не побрезговали воспользоваться этой вашей культурой, чтобы обеспечить себе небольшую рекламу. У вас мораль торгаша.

— Все мы делаем себе рекламу, майор. Заметьте, однако, что мое имя названо не было. В отличие от вашего, если мне не изменяет память.

Его ответ задел Камиля, потому что на то и был нацелен. Он ощутил, насколько напрасен его визит в книжный магазин. И пожалел о своем порыве, импульсивном и необдуманном. И бросил газету на стол под нос хозяину.

Камиль не стал объяснять Лезажу, каковы будут для хода расследования неизбежные последствия его поступка, побудительных причин которого он, кстати, так до конца и не понял. Разочарование и усталость взяли свое. Он вышел, не говоря ни слова.

— Я брошу чемодан и переоденусь, — сказал он Мальвалю, садясь обратно в машину, — а потом в штаб, пробил час отставки.

Включив мигалку, Мальваль припарковался во втором ряду. Камиль достал почту из ящика и тяжело поднялся по лестнице. Без Ирэн квартира показалась ему невероятно пустой. И все же он улыбнулся, увидев в приотворенную дверь пребывающую в ожидании хозяина детскую. Совсем скоро у него будет время заняться ими.