Туркестанский крест
Шрифт:
Из казавшейся бездонной корзины были извлечены три запотевших бутылки «Столичной», московского, между прочим, разлива и три таких же запотевших бутылочки лимонада.
– Это – для ребёнка, – сказал Денис, взглянув на Злату с печальной улыбкой Пьеро.
Неоткупоренные ёмкости в ожидании своего часа были сложены в авоську и опущены в холодные волны Фирюзинки. Глядя на заставленный снедью стол, стало понятно, почему Ровшан не спешил ставить мясо на угли мангала…
Бойцам накрыли на расстеленных на траве полотенцах, яства были те же, что и на командирском столе, кроме водки, разумеется. Советские офицеры никогда не приступали к трапезе, не накормив солдат. Денис, на правах хозяина, разлил спиртное по стопкам.
– За встречу и знакомство! – произнёс он короткий тост.
Мужчины выпили, Злата пригубила. Разговор не завязывался. Денис разлил по второй. Выпили за дружбу. Канва
– Давайте-ка, выкладывайте, что там у вас стряслось. По вашим лицам сразу видно, что произошло нечто из ряда вон выходящее, – обратился он к Максиму.
Лейтенант, не вдаваясь в детали, ввёл его в курс последних событий.
– Да уж… В наших диких краях, к сожалению, такое иногда случается, но вы, Златочка, не переживайте, мы Вас в обиду не дадим. Ворота погранзаставы «Фирюза» для Вас всегда открыты! Здесь с Вашей головы не упадёт и волосок. Лично я готов драться за Вас хоть с самим дьяволом! A la guerrе, comme a la guerre, мадмуазель, – Денис поднял вверх сжатый кулак, – на войне, как на войне!
– Au besoin on connait l’ami, et au danger on – les braves, – одарив пограничника благодарным взглядом, произнесла в ответ Злата.
– Друзья познаются в беде, а храбрые – в опасности, – перевела она для Максима и Язвицкого.
Изумлённый Денис вышел из-за стола и подошёл к девушке, картинно склонив голову. Злата элегантно и непринуждённо протянула ему руку для поцелуя, и тот почтительно коснулся её губами.
«Однако, совсем не дурные манеры для круглой сироты и воспитанницы детдома» – отметил про себя Максим.
Дальнейшее обсуждение темы похищения наложниц временно свернули из-за недостатка исходных данных, решив дождаться следующих шагов со стороны воров.
– Вообще-то, в идеале девушка должна быть толстой и некрасивой, тогда её никто и никогда не украдёт! – высказал оригинальную, но весьма спорную мысль, Денис, разливая по стаканам водку.
Третью стопку, не чокаясь, выпили за тех, кого уже нет. Даже Злата выпила до дна свою мизерную дозу, налитую ей в начале застолья. Григорий Семёнович, наверно, вспомнил фронтовых однополчан, а у лейтенанта перед глазами закружился свой печальный хоровод лиц, навсегда оставшихся молодыми. Счёт потерь в ходе операций, в которых ему довелось участвовать, к маю 1980-го выглядел внушительно. Штурм дворца Амина, первая Кунарская операция, Печдаринское ущелье… Он догадывался, какой ад сейчас творится в долине реки Кунар от Асмара до Джелалабада. Но в данный момент Максим, вне всяких сомнений, находился в раю, и молча опрокинув стопку, мысленно поблагодарил судьбу, так кстати улыбнувшуюся ему милой улыбкой Эсмеральды. Лейтенанту сейчас было наплевать на все бандитские козни. Над его головой разгоралась счастливая звезда, зажженная неведомыми силами, непонятно за что его полюбившими. Вера в удачу всё прочнее и прочнее укреплялась в его душе.
Глава 4
Тишину, возникшую после третьего тоста, первым нарушил Ровшан, подав к столу партию покрытых румяной корочкой аппетитно дымящихся шашлыков. Под это дело из Фирюзинки была выловлена вторая бутылка водки. Застолье набирало обороты.
– Расскажи-ка нам, братан, что там за Амударьёй и Пянджем творится? По официальной информации невозможно понять реальную картину происходящего, а слухи ходят самые разнообразные. У нас уже началось комплектование специальных команд для переброски в северные провинции Афганистана. Что их там ждёт? К чему готовиться? – спросил Денис.
Столовые приборы легли на скатерть. Солдаты переместились поближе к офицерам и тоже приготовились слушать. Это интересовало всех, ведь правдивых данных о тех событиях в открытом доступе не существовало.
– У каждого, побывавшего за речкой, свой Афган. В моём видении – это обыкновенная война, только без линии фронта. Она – как работа, трудная и опасная, та самая боевая работа, которой обучали в училище. Работа тяжёлая, но, если относиться к ней, как к приключению, становится чуть легче, – Максим прикурил, щёлкнув зажигалкой, – правда, это не всегда и не у всех получается, да и помогает, как правило, лишь до первого убитого…
Кольченко перешёл к описанию афганских событий, тщательно подбирая слова, обходя засекреченные темы. Например, про службу в отряде спецназа говорить разрешалось, а про штурм Тадж-Бека – нет. Подписка о неразглашении – вещь серьёзная. Поэтому в его сумбурном рассказе многое выглядело каким-то необъяснимо бестолковым, не до конца понятным: отряд прилетел в Баграм, перебрался в Кабул и к десятому января практически в полном составе вернулся на свою базу в Союз. Если бы лейтенант мог рассказать об
операции «Шторм», о погибших при выполнении задачи по осуществлению государственного переворота в чужой стране, то всё бы логично встало на свои места, но повествование Максима, сдобренное колоритными афганскими подробностями, всё же как-то умудрилось проскочить через это уязвимое место без лишних вопросов. Скорее всего, его не глупые слушатели понимали секретность ГРУшной миссии в Кабуле и именно поэтому не лезли со своими уточнениями.Хотя, если честно, рассказывать про штурм ему было бы неловко; ведь он в нём не участвовал, находился в резерве. А резерв так и не понадобился, как-то обошлись и без него. Трупы погибших улетели на родину первым рейсом «Чёрного тюльпана», а чуть позже во взъерошенный Кабул незаметно пришёл Новый год. Високосный. Олимпийский. Тысяча девятьсот восьмидесятый.
В одну из промозглых ночей огромный город засыпало снегом. Для столицы древнего Хорасана, находящейся на высоте двух километров, снег зимой – обычное дело. Той ночью Максиму показалось, что выпавший снег забинтовал обожжённый и израненный в ходе захвата Тадж-Бек, запеленал белой марлей юркие боевые машины десанта, грозные установки «Град» и свирепые танки, уставшие от нескончаемых перевалов и серпантинов. Он укутал пушистой ватой чёрную землю, развороченную стальными гусеницами. Мир ненадолго стал похож на странную новогоднюю сказку. Без Снегурочки, без Деда Мороза, с призрачной надеждой на хэппи-энд. Но вскоре южное солнце прогрело горный воздух, и сквозь белоснежные бинты, как кровь через повязку, просочились гарь и копоть недавнего боя. Карета снова стала тыквой. Снег, только что искрившийся под лучами утреннего солнца, превратился в мерзкую грязную жижу, чавкающую под сапогами.
«Мусульманский батальон» со дня на день ждал отправки в Союз на переформирование. Должностей для артиллеристов в его штатном расписании не предвиделось. Впереди маячила унылая перспектива возвращения в Кизыл-Арват, а Максим за последние полтора месяца как-то свыкся с мыслью, что ему удалось вырваться из цепких лап каракумского ада. От безысходности его начала одолевать хандра, и тут судьба уготовила ему неожиданную встречу. После обеда, скользя по раскисшей глине, у одной из штабных палаток лейтенант нос к носу столкнулся с подполковником Ковалевским. Они были знакомы по Кизыл-Арвату. В довоенной жизни играли в одной команде на гарнизонном турнире по волейболу. Именно Ковалевский, будучи начальником отдела кадров дивизии, вручал Максиму предписание в мусбат. Офицеры разговорились, подполковник рассказал своему младшему товарищу, что 16-го декабря его самого срочно откомандировали в Ташкент и назначили начальником управления кадров 40-й армии. Пользуясь моментом, Кольченко задал мучавший его вопрос – неужели ему предстоит вернуться в выжженный белым солнцем пустыни гарнизон? Ковалевский пообещал разобраться и помочь.
Утром лейтенанта вызвали в управление кадров. Начальник управления сказал, что есть возможность прикомандировать его на время к штабу армии: командарм потребовал срочно скомплектовать группу из молодых офицеров для обучения наведению вертолётов на цели, чтобы как-то организовать взаимодействие с авиацией в возможных боестолкновениях. Кольченко согласился; ТуркВО в те времена был незаменяемым округом, и маршрут выхода из ада Кизыл-Арвата пролегал через ад афганский.
Батальон улетел в солнечный Чирчик, а лейтенант остался в холодном и грязном Кабуле. К двадцатому января группа была укомплектована и приступила к занятиям. Ничего сверхсложного, просто надо было понять, что цели с высоты выглядят иначе, чем видятся с земли. Пришлось полетать, привыкая смотреть на поле боя глазами пилота. В том январе пришло письмо от Светланы, и Максим узнал, что в конце лета станет отцом.
Обучение завершилось двадцать второго февраля, и в тот же день вся команда перебралась с аэродрома под бочок штаба армии, в Дар уль-Уман. Тогда, в феврале, прошёл слух о выводе армии в СССР, ведь заходили-то войска в Афганистан, согласно приказу, на три месяца. Но к тому времени большинство провинций уже были охвачены мятежом. Афганская армия полками переходила на сторону мятежников. Без военной поддержки шурави новый режим не продержался бы и дня. А когда в конце февраля практически всё взрослое мужское население Кабула вышло на улицы, протестуя против властей и нашего присутствия, стало совершенно очевидно, что мы здесь задержимся надолго. Протест был подавлен при помощи оружия и боевой техники. Над афганской столицей на предельно низких высотах пролетали советские истребители и штурмовики. Когда они преодолевали звуковой барьер, город сотрясался от страшного грохота. Тогда пролилось много крови, а кровь на Востоке не прощают. С этого момента затяжная война стала неизбежной.