Тутмос

Царский сын Куша Менту-хотеп сидит в кресле, изукрашенном затейливой резьбой, которая невольно привлекает внимание огорчённого чати. Такие узоры не используют резчики Кемет. Должно быть, из Куша привёз Менту-хотеп это кресло. Или это дар царя Хатти? Краешек сердца Рехмира слегка обглодан нехорошим, простонародью присущим чувством, недостойным человека золотой крови. Но как не завидовать, когда в доме Менту-хотепа глаз постоянно натыкается на что-то редкое, изысканное и красивое! Говорят, это особый дар — окружать себя такой тонкостью, чтобы она казалась простотой. Менту-хотеп это умеет… (И всё же, почему у великого, могущественного чати нет такого кресла?!)

Они ведут беседу уже несколько часов, два самых могущественных человека в государстве, разумеется, после его величества… Откровенно говоря, не так уж часто приходится им беседовать подолгу, так как Менту-хотеп большую часть времени проводит в Куше. Но священный праздник Амона собирает в столице всех влиятельных лиц государства, всех, кому небезразлично, что подумает о них благочестивый фараон. Он, пожалуй, ещё может простить пренебрежение кое-какими дворцовыми церемониями, но непочтительное отношение к Амону — никогда! Хотя на этот раз, кажется, Менту-хотеп в столице не только для того, чтобы пасть ниц перед золотой статуей царя богов. До Рехмира доходили кое-какие слухи — насмешливые, упорные. Говорят, жена царского сына Куша, изысканная красавица Ирит-Неферт, оказала слишком большие почести полководцу Себек-хотепу, когда он очутился в Куше после покорения нескольких местных племён у четвёртого порога Хапи. Глядя на Себек-хотепа, трудно поверить — вовсе он не красавец и не соблазнитель женщин, а уж думает, похоже, только о военных походах, новых походах, о которых только и речь в царском дворце. Менту-хотеп явно озабочен не только государственными делами, хотя и пытается это скрыть. Только что он может предпринять? Если дело уже свершилось — назад не воротишь. Отнимать жену у царского сына Куша Себек-хотеп не станет, дело это хлопотное и небезопасное, да и не такова его любовь, чтобы решиться на такое безумство. У самого Себек-хотепа хорошая жена, тихая и скромная, хоть и не такая красивая, как Ирит-Неферт, трое детей, не станет же он, в самом деле, менять всю свою жизнь только из-за того, что провёл несколько приятных часов с красивой женщиной под лазурным небом Куша! А остальное — дело такое обычное, что и рассуждать-то всерьёз об этом стыдно. Велика важность — слухи! Если Менту-хотеп так любит свою жену, то пусть радуется — она тоже не настолько глупа, чтобы покинуть роскошный дворец в Куше, ни одна женщина на это не способна. Жаль, что нельзя высказать откровенно всё это. Вот если бы Менту-хотеп попросил дружеского совета… Но гордость царского сына Куша возросла с тех пор, как оказалась уязвлённой. И показать, что знаешь кое-что о его семейных делах — значит кровно его обидеть. А. чати нужен союзник, если уж не друг, то по крайней мере — союзник. У кого же ещё просить золота?

— Досточтимый Менту-хотеп!

— Что? А, твоё дело, Рехмира… Мне нужно обдумать ещё кое-что.

(«Что же? Уж не то ли, не носит ли случайно твоя жена чужого ребёнка? По лицу твоему вижу, что думаешь ты не о моих делах! Разве мало у тебя было времени, чтобы поразмыслить, чем ты отличаешься от Себек-хотепа и почему Ирит-неферт так не хотела, чтобы ты ехал в столицу? О великий Амон, внуши этому безумцу, что его размышления не принесут ему ничего хорошего!»)

На полу лежат узорные тени от листьев редких и дорогих пальм, посаженных в кадки и украшающих жилище царского сына Куша. Если присмотреться внимательно, в тенях можно разобрать какие-то письмена. Можно этим заняться, пока Менту-хотеп упивается своим горем. Но у Рехмира мало времени, точнее говоря — совсем нет. До истечения срока, назначенного фараоном, осталось восемь дней. Правда, кое-что сделать всё-таки удалось. Жрецы оказались благосклонны и согласились пожертвовать кое-что из богатств своих храмов, начальники областей тоже оказались гораздо более сговорчивыми, чем об этом принято судачить в кругу высшей знати. Но без золота Куша всё-таки не обойтись. Пусть золото одной покорённой страны служит для покорения других, это будет только справедливо в отношении Кемет, которую столько лет грабили чужеземцы. Миролюбивый фараон Тутмос II всё-таки достиг больших успехов в Куше, и сейчас эти успехи будут кормить войско его сына. Если удастся заручиться согласием Менту-хотепа, то… Но что чати может предложить ему взамен? Собственные поместья, виноградники, пашни, дорогих коней из Ретенну, красивых наложниц? Всем этим не удивишь Менту-хотепа. Пообещать ему поддержку влиятельных людей при дворе в случае, если фараон на него разгневается? Но Тутмос, кажется, очень доволен наместником Куша, и если уж его гнев обрушится на кого-то, то скорее на самого Рехмира. Пообещать помощь в борьбе с врагами, если таковые найдутся? Но у царского сына Куша нет таких врагов, он слишком далёк от двора, в своём Куше имеет всё, что только можно пожелать, он почти царь маленькой страны. Откуда же взяться врагам? Хотя… («О, великий Амон, неужели ты отнял мой разум и вернул его только что? О, владыка богов, ты снизошёл к твоему недостойному слуге, чтобы…»)

— Достойный Рехмира, я подумал над твоим предложением…

(«Предложением!»)

— Богатства Куша не так велики, как думают во дворце его величества. Правда, страна богата слоновой костью и кое-где есть месторождения золота, но вспомни, ведь недалёки те времена, когда страна Куш лежала распростёртой, поверженной в пыль, дома её и дворцы были сожжены, плодовые деревья вырублены, каналы засыпаны песком. Теперь она возрождается под скипетром его величества — да будет он жив, цел и здоров! — но всё же недостаточно богата, чтобы платить лишние подати, которыми и так обременена сверх меры. Благополучие Куша выгодно для Великого Дома, её разорение никому не принесёт пользы. Ты знаешь, достойный чати, сколько времени мне пришлось кормить войско, посланное его величеством для покорения нескольких мятежных племён. Мне пришлось кормить царских военачальников в собственном доме…

(«Вот оно!»)

— Это известно его величеству, достойный Менту-хотеп. Щедрость твоя была беспримерна, и военачальники преисполнены благодарности. Почти все…

— Почти?

— Кроме одного.

У Менту-хотепа дрогнули губы — слишком явственно, он даже судорожно облизал их кончиком языка. По спокойному, даже как будто непроницаемому лицу пробежала тень, в глазах промелькнул быстрый огонёк, которого не заметил бы никто, кроме ожидающего его чати. Но этого злого мимолётного отблеска было достаточно, чтобы он понял: стрела угодила прямо в цель. И тогда хитрый чати начал поворачивать стрелу в ране, аккуратно, не делая резких движений, но упорно, не переставая.

— Это было для тебя тайной, достойный Менту-хотеп?

— Что?

— Неблагодарность Себек-хотепа.

— Кого, ты сказал?

— Себек-хотепа. Военачальника Себек-хотепа, опытного в боях. Признаюсь: и я был так же слеп, как ты. Я считал его достойным человеком, особенно после того, как он удостоился милости его величества. Но в груди Себек-хотепа свила гнездо ядовитая змея.

Как слушает Менту-хотеп! Даже лицо заострилось, как лезвие меча, и глаза уже приобрели блеск отточенного металла. Грудь вздымается под тяжёлым драгоценным ожерельем, и пальцы впились в подлокотники кресла, вызвавшего зависть чати. И на лбу, там, где парик схвачен золотой лентой, появилась синеватая вспухшая жилка.

— Я всегда был тебе другом, достойный Менту-хотеп. Два высших сановника Кемет должны быть друзьями, это угодно Великому Дому, чтобы опора его всегда была крепка. И я никогда не завидовал тебе, хотя ты знаешь сам — много, много есть у тебя такого, чего нет у других, даже у меня.

Ложь промелькнула как змея, с лёгким шелестом, появилась и скользнула в паутину словесной травы.

— Именно поэтому мне было тяжело слышать оскорбительные для тебя речи Себек-хотепа. Если военачальник позволяет себе отзываться так непочтительно о царском сыне Куша, кто помешает ему отозваться столь же дерзко не только обо мне, чати, но и… Ведь ты понимаешь меня, Менту-хотеп? Военачальники в последнее время чувствуют себя, как птицы в полёте, и смотрят на нас свысока…

— Неудивительно! — Менту-хотеп даже скрипнул зубами.

— Его величество — да будет он жив, цел и здоров! — ведя постоянные войны, конечно, нуждается в опытных военачальниках. Но прежде всего он нуждается в войске, которое нужно кормить. Военачальники не помогут ему в этом. Поможем мы, высшие сановники Кемет, и его величество увидит истину. Военачальник — то же самое, что простой воин. Войско в бою направляет воля его величества.

— Несомненно!

— Нам же пристало позаботиться о благе его величества, достойный Менту-хотеп. Кто позаботится о нём, если не мы? Вот сейчас нужно золото на содержание войска, и кто даст его? Военачальник Себек-хотеп? А может быть, молодой Дхаути? Сила войска сейчас заключена в нас и — об этом нельзя забывать — в служителях богов.

Они оказались достаточно щедры, ведь богам угодно, чтобы Кемет вознеслась на высоты могущества. И всё же его величество Тутмос рассчитывает именно на нас, своих верных семеров [101] . Богат раздающий своё достояние, благословен терпящий недостаток в собственном доме, чтобы тем самым укрепилась мощь Великого Дома. Мы с тобою, достойнейший Менту-хотеп — да не будут мои слова дуновением ветра, не коснувшимся твоего слуха, — мы сила войска Кемет, и нами движется оно. Ты хорошо управляешь Кушем, это мне известно. Тебе не составит труда принести кое-что в казну Великого Дома, как и мне не составило труда пополнить её доходами с моих собственных земель.

101

…своих верных семеров. — Семер (смер) — здесь: высший сановник.

Вторая змея сверкнула блестящей чешуёй, прошелестела и скрылась.

— Когда его величество поставит на колени все царства Ханаана и Митанни, он не забудет своих верных слуг, щедрость его не минует их. И мы получим награду за то, что в трудные дни стали опорой трона, поддержали могущество его. Ведь ты понимаешь меня, ты отлично меня понимаешь, достойный Менту-хотеп! Кто ныне в Кемет могущественнее нас? Неужели военачальники? Нет! Не возражай мне, я знаю — нет! Его величество может обойтись и без них, как сделал он это под Мегиддо. А без нас…

Царский сын Куша качает головой.

— Ты ошибаешься, достойный Рехмира. Военачальники знают, чем привлечь внимание его величества, стук мечей о щиты заглушает наши голоса.

— Пока ещё нет!

— Но ведь ты говоришь, что Себек-хотеп…

— Что я говорю?

— Ты упомянул о недозволенных речах Себек-хотепа.

— Да, о недозволенных речах. Но что нам за дело до этой мелкой птицы, Менту-хотеп? Мы говорим о важных делах. Скажи, когда ты прикажешь доставить слитки золота в казну Великого Дома, когда я могу доложить об этом его величеству?