Туума

Брат и сестра поднялись и вышли через дверь, ведущую на задний двор. Виктор сжал губы и поспешил за ними. Полковник принялся расхаживать вокруг беседки, словно строгий ревизор во время проверки. Виктор вновь попытался убедить его помочь, но в ответ услышал раздраженное: «Нет, я сказал!»

– Смотрите, там кто-то есть, – сообщила Ольга, показывая пальцем в сторону леса.

За забором стоял смуглый мужчина, вероятно, кавказец. Одет он был в полосатую пижаму. Увидев, что к нему приближаются, кавказец нырнул в кусты и растворился.

– Ушел, – задумчиво произнес Гамов.

– На вашу помощь я могу не рассчитывать, верно? – еще раз спросил Виктор, понимая, что полковник от своих слов не отступит.

– Уже вечер, – ответил Гамов, глядя на темнеющий лес. – Здесь опасно. Сами видели, ходят тут всякие…

– Вы что, не слышите? – вскипел Виктор. – Я же вам говорю: потерялся ребенок. Если здесь опасно, то тем более нужно его найти.

– Идите куда хотите, я же буду заниматься своим делом, – отмахнулся Гамов.

– Может, мы все-таки поможем ему, Кирилл? – вмешалась Ольга.

Гамов повернулся к ней, вздохнул и ответил:

– Сестра, я тебя не отпущу. Это не обсуждается. Иди за мной. А вас, – он перевел взгляд на Виктора, – попрошу покинуть территорию. Я вам не доверяю.

– Не буду мешать, – Виктор развернулся и пошел к воротам.

Не дойдя, он услышал голос Олега, выглядывающего из окна второго этажа:

– А что если у нее получилось?

– Вы о чем? – спросил Виктор, подняв голову.

– Вдруг она все-таки вскрыла себе вены и умерла, но не помнит этого? Вдруг мы все уже мертвы, и это – загробный мир?

– Я пытаюсь выяснить, что с нами произошло на самом деле. Вы пойдете со мной?

Но Олег не ответил и отошел от окна, бормоча под нос: «Надо проверить, надо проверить…»

Оказавшись на дороге, Виктор посмотрел по сторонам.

– Антон, где ты? – позвал он, но безрезультатно.

Виктор зашагал по тротуару, изучая дворы. Солнце, деревья, цветы, дачи, огороды – все это должно было складываться в жизнь, но из-за безлюдной пустоты разило смертью.

Тишина заполнила все его нутро, и Виктор согласился бы терпеть любой шум, любой скрежет, любую какофонию, лишь бы не чувствовать ужаса беззвучия. Пусть скрежещет металл, визжат сверла, грохочут тяжёлые молоты, перфораторы вонзятся в стены, хором вопят громкоговорители – только бы заполнить тишину.

Погода изменилась. Туча, напирающая издалека, ввергла небо в мрачное ожидание. Отяжелевшая от тысячи дождей, которые она несла в себе, туча грозилась упасть и раздавить микроскопического человека.

Угрюмое небо подчиняло себе настроение мира. Дома помрачнели, а чернеющая оконными проемами стройка, мимо которой проходил Виктор, зазвенела колокольчиками, словно праздничная лошадка.

– Эй! – позвал Виктор, встав перед ее фасадом, похожим на отвалившуюся голову каменного колосса. – Меня кто-то слышит?

Из окна выглянула коровья голова. И снова – звон колокольчиков.

– Чертовщина, – прошептал Виктор.

Все цвета почти исчезли, смазались, потемнели. Впереди материализовался тот самый кавказец, которого Виктор видел недавно, и быстро-быстро запрыгал на месте, размахивая руками, словно пытаясь отогнать от себя пчелиный рой. В его мелькании было что-то от танца, но больше – от припадка.

– Что с вами? – крикнул сквозь ветер Виктор.

– Акракка!

– Что? Повторите!

Но кавказец не ответвил и скрылся в сумерках.

Холод волнами царапал тело. Над головой взорвались невидимые бомбы. Порой небо бывает деликатным, начиная дождь редкими каплями и давая человеку возможность спрятаться, но в этот раз оно не церемонилось. Небесный зверь, вздрагивая молниями, явился как сила, которая не считается ни с кем и ни с чем.

Виктор оцепенел, запрокинув голову. Конец света наступил. Их было двое: зверь, необъятный, словно библейский левиафан, и человек, маленький, хрупкий, застывший между ужасом и восторгом.

Сквозь первозданный шум пробился чей-то крик:

– Я здесь! Сюда!

Мутный светлячок прорвался через водные стены, и Виктор потянулся к нему. Он падал, сбиваемый с ног грозой, бьющей в глаза гигантской фотовспышкой, рокочущей незримым космодромом, гремящей небесными заводами, – но, превозмогая, с рычанием поднимался и шел. Важно было только одно: идти.

Зверь взбеленился от такой наглости. Ветер швырнул Виктора на асфальт, и он потерял сознание.

2

Я слышал о древней идее, что Бог спит, а мы – его сон. А во снах нет никакой логики. Мы – сны, сошедшие с ума.

Побывав в Бездне, я не знаю, что шире, глубже, сложнее – окружающий мир или мой внутренний.

Она проснулась в лунном мире с серебряным воздухом и болезненно плывущими предметами. Нет, предметы не двигались, но видела она их так, словно они лежали в аквариуме. Это напоминало сказку, но сказку наоборот – этакую анти-сказку, где все недоброе, противное и тошнотворное. Головная боль орехоколом сжимала мозг, запрещая шевелиться, а тело страдало так, будто его месили неумелые силачи-массажисты.

Опасливо спустив ноги с кровати, она осмотрела лунную комнату: тяжелое трюмо с овальным зеркалом, похожее на стул великана, а рядом странная картина, на которой нагой парень протягивает руку парящему старику в белой футболке – так она восприняла композицию Микеланджело. Все было большим, все ей нравилось. Но тут же в воображении возник сюжет, в котором вся эта масштабность обрушивается и расплющивает ее. «Боже, что со мной? – мысль подшипником ударила по вискам. – Ничего не помню… Накачали меня чем-то, что ли?»

Она подошла к трюмо, покрутилась перед зеркалом и осталась довольна своей внешностью: стройная белокурая девочка лет шестнадцати. Внезапно у нее закружилась голова, девочку стошнило. Упершись ладонями в колени, она сделала глубокий вдох. Пришло облегчение: мир перестал качаться, а руки и ноги налились силой. Девочка подошла к выключателю и ударила по нему пальцами, но свет не загорелся. Она нашла на полу сумочку и высыпала ее содержимое на кровать: помада, потертый айфон, полторы тысячи рублей разными купюрами, зеркальце, большие ножницы, связка ключей и четки с крестом. Айфон поманил, и девочка с нетерпением включила его. Яркость экрана беспощадно резанула по глазам, и пальцы выпустили айфон. Когда же девочка подняла его, он отказался включаться. Измучив кнопку частыми нажатиями, она со злостью отбросила бесполезный гаджет.