Туз в трудном положении

На диванчике, поставленном под одним из окон, сидел мужчина в окружении трех смеющихся женщин. Самая юная сидела у него на коленях. У него за спиной стояла ее сестра, наклонившаяся, чтобы обвить его шею руками. Рядом на диване пристроилась хорошенькая седовласая женщина. Ее темные глаза ласково смотрели в лицо мужчины. В этой сценке ощущалось необычайное тепло, затронувшее пустоту, которую Тахион ощущал в собственной жизни.

– Ну же, папа! – просила младшая, – всего один небольшой монолог! – Ее голос чуть изменился, приобретая звучность и глубину. – «Скажи ты мне, что сообщить хотел… Коль речь твоя общественного блага Коснется, и ты выбор мне предложишь Меж честью или смертью – выбор мой, Поверь, недолго ждать себя заставит: Я честь люблю, то знаете вы, боги, И к ней любовь сильнее страха смерти!» [1]

1

Шекспир, «Юлий Цезарь», акт 1, сцена 2, перевод П. Козлова.

– Нет, нет, нет!

Мужчина сопровождал каждое слово решительным качанием головы.

– «Юлий Цезарь», наверное, не лучший выбор для съезда политической партии, – негромко сказал Тахион. На него устремились четыре пары темных глаз. Мужчина почти тут же отвел взгляд, и его пальцы нервно прошлись по пронизанной сединой бороде. – Извините за вмешательство, но я невольно вас подслушал. Я Тахион.

– Джон Дэвидсон. – Мужчина представил женщину рядом с собой. – Моя жена, Ребекка, и мои дочери, Шила и Эди.

– Счастлив познакомиться.

Тахион прикоснулся губами к тыльной стороне трех женских рук.

Эди засмеялась, переводя взгляд с отца на сестру. Вокруг небольшой группки так и кружили эмоции. Тут под поверхностью скрывалось нечто такое, что Тахион не мог уловить, но скрывалось намеренно. У людей бывают секреты, а то, что Тахион обладает способностью их узнавать, еще не означает, что он имеет на это право. А еще одним уроком, усвоенным за сорок лет на Земле, была необходимость фильтрации. Какофония необученных человеческих разумов быстро свела бы его с ума, если бы он не скрывался постоянно за щитами.

– Теперь я вас узнал, – сказал Тахион. – В «Кукольном доме» вы были великолепны.

– Спасибо.

– Вы – делегат?

– О боже! Нет! – Тут пожилая женщина засмеялась. – Моя дочь Шила стала нашим представителем.

– Папа немного циник в отношении политики, – пояснила старшая из сестер. – Нам повезло, что он вообще согласился приехать.

– Присматриваю за тобой, юная леди.

– Он считает, что мне все еще десять лет, – поведала она такисианцу, подмигивая.

– Отцовская прерогатива. – Дэвидсон смотрел на Тахиона так пристально, что тот задумался, не решил ли этот отец адресовать ему предостережение: «Только тронь моих дочерей – без яиц останешься!» Ради развлечения Тах решил пойти чуть дальше. Адресовав красивым дочкам Дэвидсона сияющую улыбку, он спросил: – А нельзя ли мне пригласить всех леди Дэвидсон завтра на ленч?

– Сэр! – сурово ответила Шила, хотя глаза у нее смеялись. – Ваша репутация всем известна!

Тах прижал ладонь к сердцу и пролепетал:

– Ах! Моя слава, моя злополучная слава!

– Вы ею довольны, – заметил Дэвидсон, и взгляд его выразительных глаз стал каким-то странным.

– Возможно, это нас с вами объединяет, мистер Дэвидсон?

– Нет. О нет, не думаю.

Под негромкие вежливые фразы Тах двинулся дальше. Он ощущал взгляд, буравивший ему спину, но оглядываться не стал. Поощрять этих милых девушек не следует. Он обречен на то, чтобы их разочаровать.

17.00

Грег, конечно же, в свое время сделал большинство кандидатов своими марионетками. Это не представляло особой сложности. Грегу достаточно было просто на несколько секунд к ним прикоснуться. Долгого рукопожатия вполне хватало: Кукольник успевал воспользоваться мостиком и заползти в голову другого человека, а там бродить по пещерам скрытых желаний и эмоций, пробуждая к жизни всю имевшуюся там грязь.

После того как связь была установлена, Грег больше не нуждался в физическом контакте. Достаточно было марионетке оказаться в нескольких сотнях метров – и Кукольник совершал прыжок.

Грег искусно использовал Кукольника в ходе кампании, заставляя кандидатов спотыкаться при ответе на какой-то вопрос или слишком резко и открыто высказывать свои позиции. Он делал это до тех пор, пока в конце процесса выдвижения кандидатов Гимли не начал вмешиваться, сделав Кукольника слишком непредсказуемым и опасным.

Но, даже имея удобный шанс, он не тронул Джесси Джексона. Преподобный был харизматичен и решителен и к тому же оказался прекрасным оратором. Грег даже восхищался преподобным: в ходе кампании он один был столь открыто прямолинеен, совершенно не опасаясь делать смелые заявления. В отличие от остальных Джексон был идеалистом, а не прагматиком. Это работало против него.

К тому же Грег по опыту знал, что предубеждения совершенно реальны. Обычно человеку легко выражать сочувствие на словах и очень сложно действовать.

Предубеждение против джокеров было реальным. Предубеждение против чернокожих – тоже. И без помощи Кукольника Джексону не стать президентом, даже если его выдвинут кандидатом от партии.

В этом году – не стать. Пока – нет.

Грег не осмеливался говорить об этом публично, но знал он и то, что Джексон это понимает, что бы он при этом ни говорил. И потому Грег не мешал Джексону идти своим путем. В чем-то благодаря этому кампания перед первичными выборами стала только интереснее.

Теперь, когда Кукольник выл где-то в глубине его разума и стал слишком неуправляемым, чтобы снова получить свободу, Грег был вынужден признать, что, возможно, совершил ошибку. Иначе сейчас все было бы намного проще.

Преподобный Джексон сидел напротив Грега в массивном кожаном кресле, скрестив ноги в безупречно отглаженных черных брюках, в туго затянутом на шее дорогом шелковом галстуке. Находящиеся в штаб-квартире Джексона помощники притворялись, будто не смотрят на них. Двое сыновей Джексона сидели по обе стороны преподобного на венских стульях.

– Барнет превращает вопрос о правах джокеров в насмешку, – говорил Грег. – Он распыляет внимание, привлекая все заинтересованные группы, какие только может придумать. Проблема в том, что в одиночку я его остановить не смогу.

Джексон сжал губы и постучал по ним указательным пальцем.

– Сейчас вы пришли просить меня о помощи, сенатор, но как только дебаты по платформе закончатся, все вернется на круги своя. И, несмотря на все мое несогласие с Барнетом по основным вопросам, я понимаю политические реальности. Пункт о правах джокеров – это ваше дитя, сенатор. Если этот пункт не будет принят, вы перестанете казаться подходящим лидером страны. Ведь это же ваш основной вопрос – а вы не можете заставить к себе прислушаться даже вашу собственную партию.

Казалось, Джексона эта перспектива почти радует.

«Я с этим справлюсь. Просто выпусти меня!»

Кукольник был злым, раздраженным. Способность пыталась вырваться из оков, стремясь наброситься на уверенного в себе Джексона.

«Оставь меня в покое. Всего на несколько минут. Дай мне с этим разобраться».

Грег запихнул Кукольника обратно в глубь сознания и откинулся на спинку кресла, чтобы спрятать мимолетный внутренний конфликт. Джексон наблюдал за ним: очень внимательно и пристально. У него был взгляд хищника, гипнотизирующий и опасный. Грег почувствовал, как у него на лбу выступает пот, и понял, что Джексон это тоже заметил.