Туз в трудном положении

Барнет кивнул – почти печально.

– Так я и думал, – сказал он. – Мы следуем различными путями, сенатор.

Он двинулся к своему номеру, сжимая Библию в правой руке.

Грег опустил руку.

– Вы не пожимаете руку врагам, преподобный?

Вопрос Грега прозвучал резко, с привкусом желчности Кукольника. Флер, направившаяся следом за Барнетом, покраснела от гнева. Барнет же просто одарил Грега своей очередной грустной и скрытной улыбкой.

– Люди ждут от служителя Господа библейских цитат, сенатор, – сказал он. – И это неудивительно: ведь в Библии находится нужное слово для любого случая. Сейчас мне вспомнились слова из Первого послания к Тимофею: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским чрез лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей». Ну, это немного гиперболизировано, сенатор, но мне кажется, что – возможно, втайне от вас самого – ваши слова внушены демоном. Мы не враги, сенатор. По крайней мере, я так не считаю. Но даже будь мы врагами, я все равно молился бы о том, чтобы вы пришли к свету и очистились. Всегда есть надежда на спасение. Всегда.

Барнет одарил Грега долгим немигающим взглядом. А затем за ним звучно щелкнул засов.

Бренди все время попадал на его рассеченную губу – и каждый раз вызывал вскрик. И ухмылку барменши. Тахион решил было послать ее подальше, но потом вдруг понял, как он сейчас должен выглядеть. Следы ногтей Сары, оставленные вчера вечером, красными бороздами прочертили белую кожу его щеки. Его нижняя губа была разодрана и чуть припухла после ногтя Флер. Какой же он удивительно неудачливый ловелас! Не приходится удивляться, что девица за стойкой ухмыляется. Ох уж эти женщины! Они всегда стоят друг за друга.

– Привет! Можно сесть с вами?

Джош Дэвидсон устроился на соседнем табурете. Тах повернулся и с искренней радостью ответил:

– Да, конечно!

– Когда мужчина сидит у барной стойки сгорбившись, обычно это значит, что он хочет остаться один, но мне показалось, что у меня есть шанс.

– Я рад, что вы так решили. Можно вас угостить?

– Конечно.

Между двумя мужчинами установилось неловкое молчание, прерванное только заказом Дэвидсона. А потом они вдруг повернулись лицом друг к другу и одновременно сказали:

– Я всегда восхищался…

– Я всегда вами восхищался.

Они рассмеялись, и Тахион сказал:

– Ну, не славно ли? Очевидно, что у нас обоих прекрасный вкус. – Тахион замолчал, чтобы сделать глоток бренди. – Почему вы сюда приехали?

Дэвидсон пожал плечами:

– Интересно.

– Что именно?

– Политический процесс. Может ли один человек что-то изменить?

– О да. Я в этом уверен.

– Но вы принадлежите культуре, которая высоко ценит достижения индивидуума, – отметил Дэвидсон, крутя рюмку между ладонями.

– Я так понимаю, что вы с этим не согласны?

– Не знаю. Я сомневаюсь, что можно позволить видению и мнению одного человека определять политику.

– Но в данной политической системе этого не бывает. Даже в моей аристократической культуре абсолютный деспот – это выдумки. Всегда имеются конкурирующие интересы.

– Да, но как вы делаете между ними выбор?

Хмурясь, Тахион ответил:

– Вы принимаете решение.

– Это звучит так просто. Но какое право вы имеете замещать вашим мнением… э…

– Волю народа? – подсказал Тахион.

– Да.

Тахион свел пальцы рук у себя перед губами, запрокинул голову и устремил взгляд на винные бокалы, свисающие с подставок стеклянными сталактитами.

– «Представитель отдает народу не только свои труды, но и свои суждения – и он предает их, если жертвует ими ради их мнения». Эдмунд Берк.

Смех Дэвидсона был резким и звучным. Тахион застыл.

– Доктор, вы меня поражаете.

Тахион не стал отвечать. Он знал, что поражает людей. Он поражал их с самого момента своего прибытия на эту планету. 23 августа 1946 года. О, идеал! Как летит время!

Сорок два года. Он прожил на этой планете почти столько же, сколько на своей собственной. Дом…

– Эй! Где вы были?

Темные внимательные глаза были полны тревоги.

– В мире, которого для меня больше не существует.

Тоска по дому колючим комом застряла у Тахиона в горле.

«Так дни, недели, месяцы и годыТекли бы к предопределенной цели,Ведя к могиле седину мою.Ах, мне мила, желанна жизнь такая!И не отраднее ли тень кустаДля пастухов, следящих за стадами,Чем вышитый роскошно балдахинДля королей, страшащихся измены?» [2]

2

Шекспир. Генрих VI, часть III. Акт 2, сцена 5, перевод Е. Бируковой.

Взгляды мужчин встретились.

– Это похоже на Такис? – негромко спросил Дэвидсон.

– И на Землю. Предательство, наверное, это единственная постоянная в непостоянной вселенной. – Тахион резко встал. – Прошу меня извинить. Вы были правы: мне действительно нужно побыть одному.

23.00

День получился неудачным. Спектор растянулся на кровати, подложив под спину две подушки. В одной руке он держал дистанционный пульт от телевизора, в другой – бутылку виски. Это был его ежевечерний ритуал, и благодаря ему он чувствовал себя не таким выбитым из колеи.

В этом здании ему Хартманна не достать – если только не привалит невообразимая удача. А все его везение ушло на то, чтобы сюда добраться. У него не было доступа в те части отеля, где будет Хартманн, если не считать пресс-конференций. Но он заметил, что политики редко смотрят в глаза другим людям – если только те не задали им вопрос. Он не настолько туп, чтобы привлечь к себе такое внимание.

Он сделал глоток виски и наугад выбирал каналы. Атланту снова разгромили – на этот раз «Кардиналы». В новостях было полно политической болтовни, конечно. Трахал ли Хартманн ту суку, идиотку-журналистку? Действительно ли Лео Барнет считает, что с ним говорит Бог? Спектор был бы рад, если бы ему заказали их всех. Политиками обычно становятся те люди, которым не хватает морально-этических принципов, чтобы оставаться адвокатами.

В конце концов он остановился на старом кинофильме. Это была историческая лента, действие которой происходило во Франции во время революции. Там был парень, который разговаривал как Оди Колон из мультфильма «Король Леонардо». Спектору показалось, что у актера была двойная роль, но он смотрел недостаточно внимательно, чтобы быть в этом уверенным. Все цвета были совершенно не такими, как в жизни. Какие-то пастельные тона, которые размывались и перетекали друг в друга, когда кто-то делал движение. Фильмы Теда Тернера были не лучше его бейсбольной команды.

Как странно было столкнуться с Тони! И еще более странным оказалось то, что он – шишка в команде Хартманна. Тони был славным парнем, и Спектор всегда хорошо к нему относился, но он всегда был сентиментален.

Актер оказался в полной ж…, и его ждала гильотина. Не похоже было, чтобы его это сильно огорчало. Спектор бы орал и рвался. Уж он-то знает, каково умирать.

Если другого способа не найдется, можно попытаться добраться до Хартманна через Тони. Спектор всегда гордился тем, что ни разу не накалывал друзей. У него никогда не было много друзей, так что особых проблем с этим не возникало. Однако дело на первом месте.