Твари распада

Мы опять остановились. Точнее остановился майор, и я чуть не врезался в спину солдата, шедшего передо мной. Внутри шевельнулся тиран, который не терпел прямого проявления власти над собой, даже если это проявление было оправдано. Пожалуй, главное отличие политика от военного, из-за которого последних не подпускали к власти в развитых государствах – это чрезвычайная прямолинейность. Я пригладил себя, как кота, заставив думать, что я сам добровольно отдал себя под командование этого человека. В конце концов, выжить с ним шансов было больше.

– Поднимаемся наверх, дальше идём по шоссе.

– А чего мы раньше не поднялись и как бараны шлёпали по этим лужам? – раздался гнусавый голос парня в спортивном костюме.

– Кхм.

Я понял, что майор кашлял так, когда испытывал неловкость или желание кого-то грубо заткнуть, но воспитание не позволяло. Он воспринимал такие выпады как эксцессы, не имеющие право на существование, так что слова «заткнись, сука, ты чо, охуел» заменял на скромный кашель.

Он взял себя в руки и внешне спокойным голосом, в котором, однако, слышалось клокотание ярости, сказал, как дурачку.

– Раньше было светлее, нас мог заметить кто угодно. Сейчас мы можем подняться и дождаться полной темноты в машинах. Если они заведутся, включим печки и обогреемся.

По колонне прошла волна воодушевления. Всем, и мне в том числе, хотелось скорее оказаться внутри салона. Никто даже не вспомнил о покойниках внутри. Это было как соревнование аборигенов, устроенное колонистам на потеху, где призом служило изобретение цивилизованного общества: все потеряли головы и ломились вверх по склону сквозь траву и невидимые в темноте лужи, желая поскорее занять тёплое место. Пока остальные скатывались обратно и мазались в грязи, майор Коненков и пара солдат размотали верёвку и привязали её к пистолету. Майор, что-то говоря, показал на колесо грузовика, свисающее с дороги – водитель, видимо выкрутил руль за секунду до смерти. Он раскрутил верёвку с пистолетом, и бросил её вверх. Верёвка, как заговорённая, влетела в промежуток между колесом и кабиной грузовика, майор потянул вниз и на себя, верёвка чуть подалась, а потом застряла. Импровизированный крюк за что-то зацепился.

Вверх полез самый щуплый из троих пацанов в форме. Он старался идти самостоятельно, не сильно натягивая верёвку, но один раз поскользнулся и поехал бы вниз, если бы не ухватился за неё. Майор крикнул ему снизу, что она держится крепко, так что лучше идти как скалолаз: постоянно пропуская верёвку назад, чем ещё раз упасть и вырвать её из гнезда. Парень помедлил, прикидывая как лучше держаться, а потом пошёл.

Наверху он показал большой палец вверх и устало улыбнулся. Затем залез под грузовик и долго возился там. Остальные уже оставили попытки забраться – только самые тупые, в том числе парень в спортивке, всё ещё карабкались.

Минут через пять, которые, когда ты переступаешь с ноги на ногу, словно хочешь отлить, кажутся невыносимо долгими, я услышал звон металла. Пистолет был наконец-то отвязан, потом, спустя ещё пару минут, верёвка задёргалась и улеглась. Парень вылез и крикнул «всё готово».

– Хорошо проверил? – крикнул майор в ответ.

– Да, вроде, – тихо сказал парень.

Времени уточнять это «вроде» не было. Майор махнул рукой, и остальные солдаты один за другим влезли наверх тем же методом, что и первый: упёршись в склон ногами и перебирая ладонями верёвку, подтягивая себя вверх.

Я был следующим, хотя кто-то, как в метро перед самыми дверями, пытался затесаться между мной и концом верёвки.

На последних шагах солдаты поймали и подтянули меня за руки. Когда дошёл черёд до женщин, майор снизу обмотал ту, что была с ребёнком за талию, что-то сказал ей, наверно в духе «держи младенца крепче» и махнул рукой снова. Солдаты потянули верёвку, что было не лучшей идеей, но сама она бы не забралась, потому что руки были заняты ребёнком. Тонкая, прочная верёвка впилась в её поясницу и девушка, кривясь от боли, начала неуверенно переставлять ноги. На середине склон стал круче, женщина закричала от боли: верёвка под давлением её собственного тела стала переламывать её в пояснице. Солдаты прекратили тянуть, но это не помогло: она по-прежнему стояла на склоне, медленно, но верно выгибаясь назад, и орала всё громче и громче. Младенца (или мёртвого младенца) она крепко прижимала к груди.

Последнее, что я видел перед тем как отвернуться от этой глупости – это, как один из солдат заскользил вниз по верёвке и встал сзади девушки, своим телом выпрямив её спину, а двое других упёрлись ногами в асфальт и отклонились назад, чтобы компенсировать возникший перевес.

Я осмотрелся. Вокруг было всё то же поле, отнятое у бескрайнего русского леса. Вырубленное тщательно: даже пни были выкорчеваны. Метрах в двадцати от дороги начинался этот самый лес. Растения были обычными: белые берёзы с уже явными отпечатками осени – жёлтыми листьями на длинных изящных ветвях, перемежались с тёмными елями, опустившими свои мохнатые, хвойные лапы почти до земли. В лесу теперь могло быть всё что угодно, только не олени, кабаны, лоси и даже не волки. Куда делись все животные?

Выбрать машину оказалось не сложно: одна жёлтая «Бугатти» стояла посреди разномастных, тоже не дешёвых, но выглядящих по сравнению с ней одинаковыми, машинок. Вдруг я полетел на асфальт. Это ублюдок в спортивных штанах и олимпийке подставил мне ногу и толкнул. Он, скалясь, как обезьяна, через плечо, скакал к этой машине, разбил стекло, матюгнувшись от боли, вытащил сжуренного бородатого водителя в коричнево-золотых мокасинах из кожи какой-то рептилии, скинул его ногой на другую сторону ската дороги, залез внутрь и захлопнул дверь.

Я встал, сделал пару шагов к машине, с намерением разбить лицо этому выродку, но меня остановила мысль о более изощрённой мести. Идиот не подумал, что отсутствие стекла не даст ему согреться: всё тепло, при условии, что он вообще сможет завести двигатель, будет улетать в окно. А когда он вылезет я слегка улыбнусь ему, посмотрев, как на дурачка.

Но он был наказан сразу: машина просто не завелась.

Смотреть на окрестности с узкого хребта дороги было приятно. Не хотелось уходить отсюда, потому что человек любит простор, а вид обширных полей после топкого болота давал чувство этого простора. Но дальше, с обеих сторон начинался лес. Мёртвый лес.

Не видел, как вытащили женщину с младенцем из оврага, слышал только крики и всхлипы. Но я был уверен, что она всё также прижимает к груди этот непонятный кулёк. Не стану забегать вперёд и рассказывать о том, как нам повезло, что этот ребёнок не был заражён вирусом смерти.

Остальные, забравшись наверх, стали обшаривать машины, почти не считаясь с покойниками, спёкшимися внутри целыми семьями. Люди вели себя как шакалы, которые добрались до дохлой туши бегемота. Расковырять железную шкуру багажников было не просто, но они активно старались. И я был среди них. Хотелось есть.

Вся еда, с которой мы с Жанной покинули мою квартиру, утонула ещё в том канале, из лагеря мы ничего захватить не успели, спасаясь бегством. Оставалось только сжать зубы и потрошить наполненные странным запахом, лишь отдалённо напоминавшим запах разложения, машины. Я всегда удивлялся: зачем при современном развитии технологий изобретать какие-то пули и бомбы, когда можно просто поставить какой-нибудь излучатель и без затрат на сборку одноразовых снарядов поджарить миллионы людей? Видимо, подобное посетило не только меня, и у военных нашлись средства на воплощение такой идеи.