Тверской баскак. Том Пятый

В это время Калида закончил с демонстрацией даров, и я продолжаю.

— Великий хан также озабочен несправедливой судьбой Конрадина, наследника великого рода Гогенштауффенов. Не подобает носителю крови Императоров Священной Римской империи влачить жалкое существование в безвестности.

Еще один общий вздох удивления! Никто в этом зале даже подумать не мог, что речь может пойти о Конрадине. Все поражены уже тем, что степным дикарям вообще знакомо это имя! Большинство были убеждены, что сегодня речь пойдет об ультиматуме и требованиях дани. Я даже уверен, что многие готовы обсуждать ее размер уже сейчас.

Мой наметанный глаз не упустил, что при упоминании имени Конрадина в глазах щеголя в рясе блеснул неподдельный интерес.

Мотаю на ус и перехожу от пряников к суровой реальности.

— Войско Великого хана разгромило армию королей Богемии и Венгрии, герцогов Саксонии, Малой Польши и Литвы. Ныне оно стоит в Праге, и от того, примешь ли ты, герцог, изложенные в послании требования, будет зависеть, куда направят копыта своих коней бесчисленные степные батыры, что выстроились сейчас у твоих границ.

Поклонившись, демонстрирую, что я закончил, а Калида, сделав шаг вперед, передает свернутый пергамент камергеру герцога.

Обязательная процедура исполнена, но я не хочу, чтобы герцог здесь и сейчас зачитывал ультиматум Бурундая. Общий зал, разгоряченная публика настроена негативно, а эмоции худший враг правильного решения. В такой ситуации люди частенько говорят лишнее, чего говорить совершенно не собирались. Отказаться потом от слов сказанных прилюдно бывает трудновато, и необратимый поток уже покатится бесконтрольно. Мне такое продолжение совсем ни к чему, поэтому, едва свиток оказывается в руках камергера, я подаю знак, и два моих стрелка вводят в зал пленного барона.

Руки у неудачливого грабителя связаны, на лице здоровенный кровоподтек от падения лицом вниз. Зал встречает его появление возмущенно-непонимающим гулом, из чего я делаю вывод, что многим здесь этот человек хорошо знаком.

Сидящий на троне герцог мгновенно напрягся и нахмурил брови.

— Что все это значит, посол?! Немедленно развяжите барона Регенсдорфа!

Его люди бросились к пленнику, но я остановил их поднятием руки.

— Не торопитесь! — Не отводя глаз, спокойно встречаю гневные молнии в глазах баварского владетеля. — Я мог бы повесить этого человека еще вчера и, поверьте, имел на это все основания, но посчитал для себя неприемлемым вершить правосудие на чужой земле. Поэтому я привез этого дворянина сюда, на суд к его сюзерену, но прежде, чем вы его развяжите, вы должны знать…

Делаю эффектную паузу, добиваясь полной тишины.

— Вы должны знать, что это барон промышлял разбоем в Форстенридском лесу.

— Форстенридский грабитель…! — Прерывая мою речь, по залу прокатился общий ошарашенный вздох, и я понимаю, что деяния моего пленника успели широко прославиться.

На общем эмоциональном фоне отмечаю невозмутимое лицо ранее выделенного священника. Его негромкий голос заставляет умолкнуть галдящих придворных.

— Такое обвинение требует доказательств.

Я готов к такому повороту и встречаю нацеленный на меня взгляд легким кивком головы, мол, конечно, вы абсолютно правы!

Выдержав пронизывающий взгляд священника, обращаюсь уже к герцогу.

— Ваше сиятельство, кроме барона я привез на ваш суд и членов его шайки. Я не стал тащить этих горемык сюда, но ваши люди могут забрать их в любое время. Первый же допрос покажет вам истинное лицо вашего вассала.

Сказав, я кланяюсь герцогу, демонстрируя что закончил. Ответом мне звучит гробовая тишина, и тогда, не дожидаясь реакции, я разворачиваюсь и решительно шагаю к дверям.

* * *

На добротном, но грубо струганом столе стоит моя спиртовая лампа и освещает лишь часть большой комнаты. Несмотря на размеры, своими узкими маленькими окнами и убогостью убранства она больше напоминает тюремную камеру. Стол, кровать, сундук — это все, что здесь есть. Единственное положительное отличие — отсутствие решеток на окнах и горящий камин.

В камине ярко пылает пламя, но такое ощущение, что весь жар улетает в трубу, оставляя мне лишь жалкие крохи. В комнате, мягко говоря, прохладно, и я кутаюсь в накинутую на плечи шубу. По нынешним меркам уже довольно поздно, но я не ложусь спать. Я жду посланника герцога. Вернее, я надеюсь, что он обязательно придет, иначе моя миссия грозит закончиться полным провалом.

Условия, изложенные в переданном мною свитке — это абсолютный ультиматум. Требование безоговорочной капитуляции, признание власти Великого хана, дань и все такое-прочее, иначе вторжение и полное уничтожение. Условия настолько жесткие, что я абсолютно уверен, герцог их не примет.

«Тогда что?! — Мысленно завожу сам себя. — Завтра ты уезжаешь, и получается, что приезжал только за тем, чтобы осыпать бедолагу Людвига богатыми дарами. Передать ультиматум мог и простой нукер Бурундая, зачем ты ввязался в это дело, если сидишь тут сиднем и ничего не делаешь?!»

Тут я немного лукавлю. Все мои эмоциональные претензии к самому себе имели бы основание, если бы не одно «но»…! Затронув на приеме имя Конрадина, я явственно дал понять, что ситуацию можно кардинально поменять в выгодную для герцога сторону. Мог бы, наверное, заявить об этом открыто, но тогда это было бы уже прямое предложение, полностью противоречащее требованиям Бурундая. Такая разноголосица внесла бы сумятицу в баварские головы, лишь укрепляя их в мыслях, что они могут поторговаться. Мне это ни к чему! Я хочу, чтобы в качестве просителя за малолетнего Конрадина первым выступил герцог, а не я. Тогда уже мне можно будет выдвигать условия, о которых Бурундаю знать ни к чему.

День прошел в ожидании, настал вечер, и я уже заметно нервничаю. Время идет, и с каждой минутой моя уверенность в правильности расчетов все тает и тает.

«Может не надо было так мудрить! Зачем всегда так сложно?! Сказал бы этим олухам прямо, мол так и так… — Мысленно крою себя и сам тут же не соглашаюсь. — Ну не идиоты же они! Ведь я явственно дал им понять — у вас есть козырь, с которого вы можете зайти. Если не поняли, так приходите, я вам растолкую!»

Меня бесит, что я так нервничаю, но тут ничего не попишешь, на карту поставлено слишком многое. Если сейчас я не реализую свою идею, то придется признавать, что я плохой стратег не только в политике и дипломатии, но и в военном деле. На меня давит тот факт, что расход боеприпасов оказался куда бо’льшим, чем я ожидал. Даже не просто бо’льшим, а по-настоящему катастрофичным! Еще парочка осад и мне попросту нечем будет стрелять! Запас пороха и ракет растаял как утренний туман всего в нескольких сражениях, а кампания еще только-только началась. Снабжение запаздывает! Куранбаса написал, что очередной обоз с огненным зельем вышел из Твери, но до меня он до сих пор так и не добрался. Цел он или кто-то уже наложил на него свою лапу, я понятия не имею. Возможно, вскоре все разъяснится и он таки прибудет, а возможно и нет! Но худшее не в этом, самое плохое в том, что даже когда обоз придет, он все равно кардинально не изменит ситуацию. Мои заводы на сегодняшний день попросту не состоянии обеспечить такой расход, какой потребует эта война, если я не сумею качественно изменить ситуацию.

Как я так просчитался, мне думать пока не хочется, посыпать голову пеплом всегда успеется! Вся моя жизнь в этом времени говорит мне, что не надо себя заранее хоронить и упираться только в одно, пусть и неплохое решение. В любой ситуации всегда требуется искать и находить альтернативные пути. Идея с Конрадином мне нравится не только своим политическим изяществом, но и тем что с ее помощью я сумею скрыть от Бурундая как свои истинные цели в этой войне, так и дефицит боеприпасов. Ему да и вообще Золотому Сараю незачем знать, что огненный наряд у меня не бесконечен и довольно быстро может истощиться. Хоть мы сейчас и в одной упряжке, но все может измениться в любой момент, и я об этом никогда не забываю.