Твое… величество!

— Учусь… — Берт обвисал в сильной руке, как нашкодивший кот.

— А чего сбежал?

Бертран хлюпнул носом. Никаких усилий для этого и прикладывать не пришлось, поди, поспи в мокрых штанах-то?

— Да я… это… у нас там монах был… брат Винс! — имя одного из тех двоих выскочило, словно само собой, мальчишку аж передернуло от воспоминаний.

Вот как, и ничего особенного те двое не сказали, а все равно… жутко. И страшно. И противно до ужаса…

— И чего тот брат?

Бертрану и изобретать особенно не надо было, случалось такое. Не с ним, он тогда вовсе мелкий был и невзрачный, а с одним из служек.

— Брат Винс… он мальчиков очень любит. А женщин не любит. Вот и начал… — Бертран попробовал прикрыть задницу.

— А ты, значит, не захотел зады повторять.

— Я что — извращенец?

Плотогоны переглянулись.

Так-то… слышали они о таком. Кому и морду чистили, бывало.

— И пустился в бега?

— А чего — ждать было? Или задницу подставлять? Батька у меня пьет, пока поймет, в чем дело… еще и не поверит. Мамке не до меня, у нее мал мала меньше… еще и порадуются, что одним ртом меньше стало.

— А чего к нам прицепился?

— Уйти подальше надо было, да так, чтобы не поняли, не заметили… как еще? Только водой.

Плотогоны переглянулись.

Звучало вполне здраво.

— У нас бездельников нет.

— Я кашеварить могу, миски мыть. Помогать могу… я постараюсь не быть обузой! — Берт даже руки перед собой сложил, отчего мужики рассмеялись. — Историй много знаю разных…

Может, требуй доброе дело от них побольше затрат, и выкинули бы они мальчишку за борт. Но… почему бы нет?

Денег от них не требуют, ложку каши не так уж жалко, плоты все равно идут вниз по течению, а любителей молодых мальчиков сильно не любили уже сами плотогоны. Кто ж их, извращенцев поганых, любит? Разве что такие же…

Поэтому через три часа Бертран вовсю крутился по плотам, помогал и тут, и там, и тихо радовался. Его пожитки так и были спрятаны между веток и сучьев, и никому до них дела не было. Надо будет потом просто исхитриться вечером, да и показать всем. Только свитки и камешки вытащить, а остальное пусть смотрят. Авось, не заберут? Кого его драные штаны интересуют?

* * *

Служба в храме оставила у Марии двоякое впечатление.

Красиво, конечно. Певчие поют, ладаном пахнет, свет цветной через витражные стекла, опять же, в местных храмах принято сидеть со всеми удобствами, лавочки даже бархатом обиты. Для королевы кресло, для принцессы кресло, что ж не посидеть, не послушать, как поют?

Может, и богам местным приятно. Они точно есть, Мария знает. Теперь знает.

С другой стороны…

Змея в ее душе поднимала голову и шипела. Мария уже начала различать немного себя и своего внутреннего зверя. Понятно, что они — одно и то же. Но кое-что диктует и гюрза. Например, любовь к полусырому, непрожаренному мясу. Или рыбе. А вот овощи змее почему-то не нравятся.

Еще неподвижность. Мария с удовольствием провалялась бы на солнышке несколько часов, просто не двигаясь. И смотреть на солнце она могла теперь спокойно.

А вот скопления народа змее не нравятся. Раздражают они ее. Здесь слишком тесно, слишком… опасно?

А пожалуй, что и да. Люди близко, змея успеет уйти от атаки, а вот человек — вряд ли. И змея беспокоится.

Впрочем, вот прямо сейчас убивать Марию не будут. Пока это невыгодно… не пропустить бы ей тот момент, когда минусы перевесят плюсы.

После службы Мария послушно отправилась в исповедальню. Это ей тоже понравилось. Исповедь в православии какая-то… там не расслабишься. А вот тут — вполне. Закрытое помещение, двое человек… впрочем, помещение не такое уж и закрытое. Вот, открылась стена, которая разъединяла две кабинки, и отец Роман шагнул внутрь.

— Простите, ваше величество. Здесь нас точно не подслушают.

— Все в порядке, — Мария подняла руку. — Что написал мне брат?

— Ваше величество, потом я должен буду уничтожить письмо. При вас.

— Читать здесь, — кивнула Мария. Что ж, это разумно.

И с хрустом сломала печать на небольшом свитке. Что ж, Саймон, оказывается, неглуп…

Дорогая сестра!

Я рад, что ты решила блюсти свои интересы вместо супружеских. Если Иоанн тебя предал — это его вина. Ты хочешь жизнь для себя и престол для племянницы, я согласен с тобой.

Уехать в Картен — невозможно. Вас достанут в любой стране, ты королева, Анна — принцесса.

Вижу лишь один выход.

Если Иоанн случайно умирает, а Анна выйдет замуж за подходящего Эрланду и Картену человека, ты сможешь попробовать удержаться. Если тебе это подходит, поговори с эрром Нейманом. Ему я доверяю, как себе. И отпиши мне, если согласна.

Любящий тебя Саймон.

Мария прочитала еще раз, и посмотрела на священника.

— Огниво есть?

— да, ваше величество. Вот, жаровня…

Мария сунула туда пергамент, и подождала, пока он прогорит.

Ругаться не хотелось, но… твою бухгалтерию! Три раза об кодекс и налоговой сверху!!!

Саймон вконец оборзел? Вот не было у Марии другого слова! Это не безобидные пописушки Анны Австрйской, в которых та на Ришелье покушалась, за такое голову снимут к едрене вше! Это ж прямое предложение устранить мужа и править!

— Мой брат не понимал, что случится с вами, попади это письмо к Иоанну?

— Понимал, ваше величество. Но ваш брат полагает, что у него не так много времени, поэтому он решил слегка пренебречь безопасностью.

— Вот как? Почему у него нет времени?

— Ваше величество, все зависит от вашего… гхм… развода.

— А-а, — сообразила Мария.

Ну да, пока делу не дан ход, все еще можно переиграть. Сказать, что милые бранятся, только тешатся, что Диана это так, легкое увлечение, и вообще… бывает!

Мало ли, кто там и кого там… вот она королева, вполне легитимная и коронованная, вот принцесса, вот ее супруг… что вас не устраивает?

Ох, чтоб тебе налоговая каждую ночь снилась!

Выдавать своего ребенка замуж абы за кого Мария не собиралась. Вообще.