Творческие работники

Правительственный прием, с представителями печати, проходил в теплой дружественной обстановке.

– Мы беспокоились за исход этой вашей экспериментальной затеи. Все-таки искусство – искусством, а жизнь есть жизнь. Но теперь…

И снова раздались аплодисменты.

– …Мой вклад здесь невелик, – скромно сказал маленький директор (это был он, директор киностудии, тот, что подсунул папку со сценарием покойному Ивану Александровичу, тот, что…). – …Я лишь посредник. Жизнь – все в ней…

– На сколько серий планируете вы первый фильм?

– У нас очень перспективные… э-э… актеры. Я замялся, потому что слово «актеры» непригодно в нашем случае. Конечно, на самом деле, актеров нет. Есть жизнь, Все без подделки. И герои – персонажи жизни, а не кем-то придуманной, надуманной басни под жизнь, – здесь опять раздались аплодисменты. – …Но пока нет подходящего нового термина, будем говорить слово «актеры». Они у нас весьма многообещающие, с очень разнообразной, яркой судьбой. Много коллизий. Особенно замечательна жизнь главной героини. Поэтому серий будет много…

– А как вам удается знать наперед, перспективна ли судьба, и кто с кем связан, и т. д.?

– О, это секрет фирмы, – толстячок обворожительно улыбнулся. – Для зрителя мы делаем все, что можем. Не спрашивайте – как? Не разрушайте нашей иллюзии творческого. Ведь стоит разложить все по полкам, объяснить – и пропадает очарование…

…Еще слова. Они покружились, выстраиваясь цепочками.

Скажите, а… Это было замечательно… Как удалось вам… Новая эра… Такого не было никогда… Возможности какие!..

Но конец, особенно конец – это была находка. И все случилось так, как вы говорите, только потому, что заболел сценарист и не дописал последних сцен?..

Да, да, я понимаю, случилось так, как должно было случиться. Дублей не бывает…

– Перспективы? – пухленькие ручки директора прижались одна к другой. – Перспективы захватывают нас самих. Ведь в нашем распоряжении миллионы сценариев. Только выбирайте… Вы спрашиваете, написаны ли они уже? Да сценарии давно написаны. Главное – съемка. Ведь она идет в нормальном времени. Мы не можем ускорить или замедлить жизнь. В этом наш недостаток. Но, думаю, со временем мы справимся и с этим. Кроме того, мы собираемся частично перейти и переходим уже на бессъемочный фильм. Для близких, друзей, по их заказу. Как бы кино в натуре. Герои – люди, которых они хорошо знают. Все действие развивается так, что они не только могут пассивно следить за ним, но одновременно и участвовать. Главное здесь – выделить само действие, героев и сказать об этом зрителям, дальше они следят и все разыгрывают самостоятельно. У киностудии – неограниченные сценарные возможности. Но каждый знает: то, что мы видим на экранах, – ничтожный процент от существующего в фондах. Пылятся неиспользованные сценарии, уже готовые ленты. Порой их извлекают и показывают, но, увы… – и тут маленький директор так горестно развел руками, что все мгновенно прониклись к нему горячим сочувствием. – Увы, не все мы можем показывать. А снять и воплотить на экране жизни – и того меньше! Конечно, когда мы полностью перейдем на бессъемочный вариант, так сказать, натуральное, реальное видение, а не на экранах – возможности наши возрастут… Но не намного. Девяносто процентов сценариев так никогда и не увидят свет… Особенно трудно с эпическими картинами, где разворачивается, так сказать, полотно истории, жизнь страны… – вздохнул опять маленький директор и посмотрел на высокого строгого человека в президиуме…

– По-вашему, – донеслось из зала, – девяносто процентов судеб – не реализуются. Но в чем причина? Не хватает актеров?

Толстяк улыбнулся добросердечно и, как добрый рождественский дедушка, снисходительно и благосклонно поглядел на спросившего.

– Мы судеб не расписываем, – сказал он жмурясь, – у нас сценарии. И, естественно, каждый не сыграешь. Возможностей всегда больше, чем их воплощений. Трагедии в этом нет. Другое дело выбор. Что выбирать, какой из сценариев, тот или этот? Это другое дело…

– Но ведь сценарии – это куски реальной жизни, где настоящие люди, а не актеры, живут свои судьбы? – не унимался дотошный…

– У нас все настоящее, – маленький директор поджал губы и вдруг стал похож на раздраженного упыря. – Все настоящее. Без подделки! – тут он выразительно посмотрел на ведущего.

– Пресс-конференция окончена, – объявил ведущий.

Все с шумом тут же начали вставать. К дотошному подошел человек и что-то прошептал ему на ухо. Потом взял нежно за локоть и отвел в угол…

– Вы должны подчеркнуть новизну, нужность, важность, – сказал он, – и особо отметить, сколько впереди неиспользованных возможностей – и это все! Вы поняли меня? – спросил он ласково.

Дотошный с деланным высокомерием высвободил локоть, посмотрел презрительно и сказал:

– Понял.

– Вот так лучше, – равнодушно произнес человек и отошел.

Дотошный пожал плечами и с вызовом огляделся. Вокруг уже было пусто. Все ушли…

* * *

– Вы меня не понимаете, Аннушка, – задушевно, хорошо поставленным тенорком говорил маленький директор, и его пухлая ручка на мгновение коснулась ее руки.

– Эти деньги вы заработали. Вы стали известной актрисой. Разве вы не хотели поступить в театральный? – тут он отдернул ручку, таким яростным сине-зеленым огнем полыхнуло у нее в глазах.

– Вы подлые, гадкие люди… – худенькие плечики задрожали.

– Вам не нравится последняя сцена? Но ведь это блестящий конец! Эта сцена делает весь фильм! – толстячок закатил глаза в изнеможении от этой глупости и нежелания понять. – Для нас искусство должно быть превыше всего. А всякое искусство требует жертв!

– Это для вас сцена, – она говорила теперь сухо, яростно. – Сцена?! Он застрелился, а я, я… – она опять заплакала.

– Ну хорошо, хорошо, я не буду называть это сценой. Но зрителю ведь все равно было – это на самом деле или нет. Для него это гениальная игра. В этом все дело. Тонкий и незаметный переход к высшей форме искусства – к жизни.

Они неразрывны: искусство и жизнь. Ты глупенькая, – маленький директор неожиданно перешел на ты. – Ты у нас лучшая… актриса, в старом смысле этого слова, – поспешно добавил он.

– Но как, как вы посмели так нагло, бесцеремонно влезть в чужую жизнь?!.. Кто дал вам право?!

Тут директор строго поджал свои пухленькие губки и неожиданно внушительным, каким-то очень значительным и густым голосом стал ее отчитывать:

– Ты глупая, бестолковая девица! Кто вмешался в твою жизнь? Да через два часа уже все соседи, а на следующий день и все твои родственники, и знакомые – все знали бы о том, что было. Слухи – страшная штука. Через два дня весь город только и говорил бы о пикантной историйке. Как начальник уголовного отдела изнасиловал молоденькую племянницу своего ближайшего друга. О какой жизни ты говоришь? Вся наша жизнь, как на ладони. И величайших усилий стоит вот так, как мы это делаем, сохранить ее для искусства, а не пустить по ветру на бестолковое растерзание слухам. – Маленький директор совсем разобиделся. – Мы спасли твою личную жизнь в тот миг, как она засветилась на экранах. И вместо позора к тебе пришло любимое дело, к которому ты так стремилась, я же знаю, и деньги, разумеется. Дура ты! – пискнул он.

И эта неожиданная смена внушительного голоса на писк так же неожиданно, против воли рассмешила ее. Аннушка тут же спохватилась, но было поздно.

– Вот чек, бери и отдыхай, – маленький директор теперь выглядел совсем усталым, и сочувствие вдруг тронуло душу Аннушки. – Впереди у нас много… съемок…

Она машинально взяла чек.

Он ласково потрепал пухлой ручкой ее за плечо и выкатился колобком в дверь.

Аннушка подняла глаза. В окне стоял вечер. Она заглянула опасливо в его темные глаза и тихонько вздохнула…