Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]

«Сдалось ему это учение, – сэр Гисборн исподволь переместился вдоль закрытой гобеленами стены вправо, подальше от ревущего каминного зева, больше похожего на жерло вулкана. – Он вполне может сделать себе имя песнями. Возможно, я немного понимаю в музыке, однако я слышал игру де Борна, считающегося лучшим в этом деле, и слышал никому не известного мессира Бернардоне. Первым восхищаются все, начиная от короля Ричарда, да только восхищение это несколько натянутое, зато второй, если захочет, может заставить людей радоваться и плакать по своему желанию. Надо будет спросить у Франческо, не подумывал ли он избрать иную дорогу, нежели заканчивающуюся у врат какого-нибудь университета».

– У него замечательно получается, правда? – спросили рядом, и, оглянувшись, Гай увидел неслышно подошедшую мистрисс Уэстмор. Девушка выглядела на удивление спокойной, но сэр Гисборн счел это невозмутимое спокойствие родственным затишью перед близкой грозой или бурей.

– Правда, – согласился он и озабоченно спросил: – Ты Мак-Лауда не видела? Как бы опять чего не натворил…

– Стоит в другом конце зала, – Изабель махнула рукой, указывая направление. – Увлеченно обсуждает с мессиром Рамоном то ли преимущества рубящего удара перед колющим, то ли бурную историю замка Ренн, а также слегка пугает дам своими варварскими манерами. Впрочем, дамам нравится – я имею в виду не только манеры мессира Дугала, но и его самого. Не стоит беспокоиться, он знает правила здешней игры и отлично понимает – неприятности нам сейчас нужны меньше всего, – она ободряюще улыбнулась и полушепотом спросила: – Вам здесь не по душе?

– Да, – сэр Гисборн кивнул и попытался объяснить свой ответ: – Я никак не могу отличить, когда они говорят правду и когда лгут. Что кроется за их любезными улыбочками и расшаркиваниями? Иногда мне мерещится – дай им волю, они бросятся на нас и растерзают на кусочки, а потом начнут убивать друг друга.

– Вы преувеличиваете, – мягко сказала мистрисс Уэстмор. – Де Транкавель и их приближенные – самые обычные люди. Высокомерные – да, кичащиеся древностью своего рода – вполне возможно, слегка презирающие всех остальных – кто из нас без греха? Вы совершенно напрасно полагаете здешних обитателей закоренелыми обманщиками. Мы для них – никто, проезжие гости, вдобавок с подозрительным поручением. Разумеется, никто и не подумает знакомить нас с местными тайнами и подробностями жития семейства из Ренна. Настанет следующий день, нас церемонно попросят вон, и к вечеру уже позабудут.

– Это так, – вынужденно признал Гай. Разумные суждения девушки успокаивали и внушали надежду на благополучный исход запутавшихся событий, однако часть его разума продолжала упорно твердить: пребывание в Ренн-ле-Шато, пусть даже в течение одного-двух дней, не сулит ничего доброго.

Песня закончилась, зал наполнил приглушенный ропот беседующих голосов, шуршание длинных женских одежд и шарканье подошв по каменному полу. Изабель, кратко извинившись, улизнула, намереваясь перемолвиться с Франческо. Посмотрев ей вслед, Гай решил, что на сей раз мистрисс Уэстмор не повезет – у ее попутчика уже имелась внимательная собеседница, не собиравшаяся уступать своего места. Именно эта девочка (поначалу сэр Гисборн ошибочно принял ее за не вышедшую ростом молодую женщину, и только в следующий миг сообразил: перед ним подросток четырнадцати-пятнадцати лет) привела мессира Бернардоне на вечеринку, и бесцеремонно прикрикнула на молодых людей из свиты Рамона де Транкавеля, рискнувших высказать недовольство соседством с простолюдином. Молодые люди поспешно удалились и весь вечер старательно избегали случая вновь столкнуться с решительно настроенной девицей.

Сию молодую даму, ни на шаг не отходившую от Франческо и смотревшую на него преданным взглядом, звали, как вскоре выяснилось, Бланкой де Транкавель. Она приходилась графу Редэ четвертым, самым младшим отпрыском, отличалась крайне неугомонным характером, безмерным любопытством и умением заставлять окружающих испытывать к ней невольное уважение. Гай представления не имел, когда и как Франческо успел с ней познакомиться, а мимоходом глянувший на трогательную картину восседающих рядом наследницы Ренна и заезжего менестреля Мак-Лауд оскорбленно провозгласил:

– Вот так всегда! Сначала ноет, будто его не допускают в приличное общество, а не успеешь оглянуться – он уже там и вовсю любезничает, пока ты топчешься у дверей и робко спрашиваешь: «Можно войти?..» – после чего удалился на поиски достойной компании.

Убедившись, что с попутчиками все обстоит благополучно, Гай поискал в пестром круговороте необходимого ему человека, обнаружил его среди слушателей Франческо, и недовольно подумал: «Стоило нам здесь появиться, как все сразу же возжелали втянуть нас в свои темные дела. Неужели они не могли решить все сами, без постороннего вмешательства? И какая от нас может быть помощь – мы же понятия не имеем о творящемся здесь, если не считать имен хозяина замка и его детей да моего личного смутного ощущения, будто в этом великолепном Ренне не все ладно».

Человек, интересовавший сэра Гисборна, словно услышав его размышления, обернулся и еле заметно кивнул в сторону двери – не входной, а другой, спрятанной за занавесями в самом темном углу зала, и позволявшей очутиться на лестнице, выводящей в верхний двор. Что ж, обещания надо выполнять, кроме того, Гая крайне интересовало, какими секретами намерен поделиться с ним и Дугалом один из братьев де Транкавель, носивший весьма непривычное для английского слуха имя – Хайме.

…Он поджидал их на деревянной галерее, опоясывающей второй ярус донжона, спрыгнул с высоты человеческого роста и безукоризненно приземлился, слегка рисуясь своей ловкостью. Звонко щелкнули каблуки о гладкие плиты двора, неизвестный замер, покачиваясь на слегка согнутых ногах, похожий на опасного хищного зверька, готового при любом движении как улизнуть, так и осторожно подойти поближе. Выглядел он не старше Франческо, и даже в наступающих сумерках Гай с удивлением разглядел, какой настороженный взгляд устремлен на них. Взгляд уже немолодого человека, привыкшего жить с чувством постоянного страха за свою жизнь и наполненного подозрением ко всем людям мира.

– Хайме де Транкавель, – отрывисто представился незнакомец, внятно произнося каждое слово, как свойственно лишь недавно освоившим чужой язык людям.

– Простите, а сколько вас всего? – с издевательской вежливостью осведомился Мак-Лауд. – Кого тут не встретишь, сразу заявляет, мол, я – де Транкавель…

– Семеро, вместе с женой Рамона и ее братом, – Хайме принял вопрос всерьез, то ли не заметив, то ли не обратив внимания на скрытый намек. – Отец, Рамон, Тьерри, я, наша сестра Бланка, мадам Идуанна и Гиллем де Бланшфоры. Вас я знаю. Вы из Англии, едете в Палестину.

– Просто удивительно: мы тут не знакомы ни с кем, зато нас знают все, – на шотландца опять напал стих болтливости. – Гай, вдруг мы уже успели прославиться на весь белый свет и не заметили этого?

– Уймись, – посоветовал компаньону сэр Гисборн и обратился к снедаемому нетерпением Хайме: – Допустим, вы нас знаете, мы вас теперь тоже. О чем вы хотели поговорить?

– Не сейчас. Не здесь, – молодой человек резко оглянулся, раздраженно смахнув упавшие на лицо длинные черные пряди («Неужели они до сих пор соблюдают традицию Меровингов? – мельком подумал Гай, вспомнив легенду о древних королях франков. – Не стригут волосы, дабы не потерять могущества?»). – Вас пригласили на это сборище, которое они именуют quodlibet, да?.. – он вдруг сбился, дернув углом рта и с внезапно прорезавшимся акцентом пробормотал: – Cerdo de mierda, почему я должен вам верить? Вы ничем не отличаетесь от всех прочих… – он попятился к всходу на галерею. – Я не знаю… Если это ловушка, мне не можно…

– Нельзя прожить жизнь, не доверяя никому, – без обычной насмешливости сказал Дугал. Хайме пристально уставился на гостя, точно услышав некое откровение, и вдруг торопливо зачастил, путая норманно-французские слова с выражениями из незнакомого Гаю языка:

– На вечере смотрите за мной. Ближе к завершению я выйти – там есть лестница наверх, никто не заметит. Идите следом. Мне надо сказать – я не хочу быть среди того, что задумывает сделать Рамон, – он беспомощно глянул на иноземных рыцарей, еле слышно выдохнул: – Но мне так страшно… – и, сорвавшись с места, исчез, почти беззвучно взлетев вверх по ступенькам, прежде чем они успели осознать услышанное.

– Чего это он такой пуганный? – удивился Мак-Лауд. – Кстати, ты заметил: он брат Рамона, но не родной. Сын другой матери. Может, потому и мечется, как курица с отрубленной головой? Младшие всегда завидуют старшим, и наоборот. Пожалуй, я бы сходил потолковать с этим боязливым любителем тайн – вдруг он в самом деле знает нечто полезное?

– Тебе не кажется, что мы слегка перестарались? – озабоченно спросил сэр Гисборн. – Хозяин Ренна и его наследник твоими усилиями отныне убеждены, будто мы участвуем в их непонятных замыслах, а теперь еще этот мальчик… Как мы будем выглядеть, если раскроется, что нам ровным счетом ничего неизвестно?