Творец слез

А днем я опять сидела в белой палате с букетиком цветов и измученной душой.

– Ох… – выдохнула я однажды утром, увидев, что после грозы солнце наконец-то пробилось сквозь серую ткань неба: свет рассыпался на миллион частичек, и всеми своими оттенками ярко засверкала радуга.

– Ты только посмотри, Ригель, – тихо прошептала я с печальной улыбкой, – посмотри, какие красивые цвета…

Моя рука задрожала. Через несколько мгновений я вышла из палаты, закрыв ладонями лицо.

И все-таки было что-то издевательское в жизни, которая продолжалась как ни в чем не бывало. Хотя понятно, что ни людская печаль, ни радость не могут повлиять на течение этой неумолимой реки. Как бы я ни хотела, чтобы она замедлилась, сколько бы ни умоляла ее остановиться и посмотреть на то, что она оставляет позади, к моим мольбам река жизни оставалась глуха. Мир никого не ждал.

Зажав в пальцах одной руки нитку воздушного шарика, а другой нервно теребя плиссированную юбку, в тот весенний день я стояла на пороге палаты, смотрела на Ригеля и слушала слабый, мерно повторяющийся писк аппарата.

Затем медленно подошла к его кровати и в тишине, которая слишком долго держала все в подвешенном состоянии, нашла в себе смелость еще раз взглянуть ему в лицо.

Почти месяц. С момента злосчастного падения прошел почти месяц.

– Мне его дала Билли, – тихо прошептала я. – Вообще-то, она принесла несколько. Говорит, что день рождения без воздушных шаров – это не настоящий день рождения.

Обвязав ниточку вокруг металлического поручня в изголовье кровати, я отошла назад и, увидев со стороны этот воздушный шарик рядом с неподвижным Ригелем, чуть не заплакала.

Я села к нему на кровать.

– Анна испекла клубничный торт. Очень вкусный, крем таял во рту. У меня еще никогда не было торта на день рождения. Но, может, тебе он и не понравился бы, ведь ты не сладкоежка.

Я посмотрела на свои руки, сложенные на коленях.

– Знаешь, Клаус всегда спит под твоей кроватью. Вы с ним не очень ладили, но мне кажется, он по тебе скучает. И Аделина тоже скучает. Она этого не говорит, потому что изо всех сил бодрится и поддерживает меня, но… глаза ее выдают. Она сильно к тебе привязана и хочет, чтобы ты вернулся.

Я помолчала, несколько бесконечных мгновений слушая его сердцебиение.

– Знаешь, Ригель, сейчас самое время открыть глаза.

Слова слегка обожгли горло, и я сглотнула горечь, стараясь не расплакаться. Потом медленно подняла на него глаза.

Свет из окна целовал его опущенные веки. Неделю назад с головы сняли повязку, и врач сказал, что благодаря неподвижности ребра Ригеля хорошо заживают.

И все же он никогда еще не казался таким далеким, как сейчас. Глядя на него, я не могла не признать, что даже в бессознательном состоянии, хрупкий и беспомощный, Ригель был так красив, что замирало сердце.

– Это был бы незабываемый подарок… – По моим щекам полились слезы. – Самый дорогой, какой я только могу от тебя получить.

Я вложила в его ладонь свою, и никогда мне так не хотелось, чтобы он сжал ее в ответ. Сжал изо всех сил, так чтобы мои пальцы онемели. К сердцу подбиралось хорошо знакомое предчувствие крушения надежды.

– Пожалуйста, Ригель! Нам еще так много нужно сделать вместе и так много сказать друг другу. Нам с тобой еще расти и расти, взрослеть и взрослеть. Мы оба должны окончить школу. У тебя впереди еще столько дней рождения, ты заслуживаешь счастья. – Слезы затуманивали глаза. – Я могу дать его тебе. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Обещаю! Это все, чего я хочу. Не оставляй меня одну в этом мире, ведь я тоже сломанная, а ты… ты моя спасительная запчасть. Моя прекрасная запчасть…

Слезы капали на тыльную сторону его ладони. Мое сердце трепетало, зная, что оно принадлежит только Ригелю.

– Ты мой свет. Без тебя я не вижу дороги, я заплутала. Я потерялась… Пожалуйста, посмотри на меня. Если ты меня слышишь, пожалуйста, вернись ко мне…

Что-то дрогнуло под моими пальцами. Судорога? Когда я это осознала, мир перевернулся.

Ригель пошевелил рукой!

От волнения у меня перехватило горло, я не могла ни крикнуть, ни вздохнуть.

– Д… доктор! – просипела я.

Я вскочила и, спотыкаясь, бросилась в коридор.

– Доктор! – кричала я. – Доктор Робертсон, идите сюда! Скорее!

Вышедший на крик доктор Робертсон, увидев меня, сразу поспешил в палату.

– Что случилось? – спросил он через минуту, проверяя показатели на экране.

– Он отреагировал! – выпалила я. – Он услышал то, что я ему сказала. Он шевельнулся!

Доктор перевел взгляд с монитора на меня, я стояла с покрасневшими от слез глазами и сцепленными в молитвенном жесте руками, худая и дрожащая.

– Что именно ты видела? – спросил доктор уже более осторожно.

– Он пошевелился. Я держала его за руку, и она дернулась.

Доктор Робертсон снова взглянул на показатели Ригеля, затем покачал головой.

– Мне жаль, Ника, но Ригель по-прежнему без сознания. Изменений в его состоянии я не наблюдаю.

– Но я почувствовала, – настаивала я. – Клянусь, он пожал мне руку, я не выдумываю.

Доктор вздохнул, потом вытащил из кармана халата что-то похожее на металлическую ручку. Фонарик. Приподняв веко, он направил тонкий луч света на зрачок Ригеля.

– Не реагирует.

Земля снова уходила у меня из-под ног. Растерянная и никчемная, я смотрела на Ригеля.

– Но я же… я…

– Коматозные пациенты могут время от времени шевелиться, – сказал мне доктор. – У них бывают судороги и спазмы, иногда они даже плачут. Но это ничего не значит. Его судороги – это просто рефлекторная, непроизвольная реакция на медикаменты.

Жалость в глазах доктора Робертсона повергла меня в еще большее отчаяние.

– Сочувствую, Ника.

И тут я впервые почувствовала нечто гораздо более болезненное, чем горячие слезы, – разочарование. Я поняла, как губительно цепляться за надежду.

Перед уходом доктор Робертсон похлопал меня по плечу, таким образом выражая сожаление, что лишил меня очередной иллюзии.

Остаток своего восемнадцатого дня рождения я провела рядом с неподвижным Ригелем, уставившись на воздушный шарик у него над головой. Сердце больше не щемило.

В детстве я слышала, что правда добавляет миру красок. Если правда от вас скрыта, вы не сможете увидеть реальность во всех ее оттенках. Однако «вся правда», как я теперь знала, может и лишить желания двигаться дальше.