Творение. История искусства с самого начала

Причем сближаются они не только по стилю, но и по своему символическому значению. Древние китайцы, как и ольмеки, считали, что нефрит обладает сверхъестественной энергией, способной сохранять душу после смерти. В Ла-Венте — главном ритуальном центре ольмеков — в могилу клали сотни отшлифованных кусочков зеленого камня без надписей, которые аккуратно засыпали в яму. В Китае времен династии Хань подобного эффекта ожидали от погребального облачения, сделанного из нефритовых пластин, тщательно скрепленных золотыми нитями и покрывавших полностью усопшего. Все телесные отверстия запечатывались нефритовыми накладками, а поверх часто клали нефритовый диск би [60] .

60

Lin J. C. S. Protection in the afterlife / The Search for Immortality: Tomb Treasures of Han China / ed. J. C. S. Lin. New Haven, CT, 2012. P. 77–83; Hung W. The Art of the Yellow Springs: Understanding Chinese Tombs. Honolulu, HA, 2010.

Откуда же такое сходство? Неужели между этими двумя культурами, разделенными океаном на тысячи километров, была какая-то связь?

Со времен исчезновения за десять тысяч лет до нашей эры Берингийского сухопутного моста — северной перемычки, по которой люди переходили из Сибири на Аляску, единственным путем передачи знания об этих изображениях был путь по морю, через огромные пространства Тихого океана. Однако нет никаких доказательств, что такое путешествие когда-либо было осуществлено — ни в ту ни в другую сторону.

Сходство между художественными образами династии Шан и ольмеков скорее указывает на параллельное развитие. То же самое произошло, когда на разных концах планеты появились древнейшие изображения животных. Инстинктивно созданные изображения связаны с тем, что человек приспосабливался к окружающему миру и узнавал, как можно обрабатывать материалы, найденные в природе, и передавать запечатленный в образах опыт будущим поколениям.

В отделке камня ольмекам не удалось достичь геометрической точности династии Шан и пришедшей за ней династии Чжоу. Зато в изображениях людей они лучше передавали человеческую теплоту. Одна из примечательных каменных скульптур, созданная, как полагают, ольмекским мастером, изображает сидящего человека в набедренной повязке, который совершает скручивающее движение, словно потягивается или занимается физкультурой. С точки зрения анатомии конечности изображены нереалистично (слишком короткая плечевая кость) — и всё же в них чувствуется жизнь! Борода, усы и проколотые уши мужчины могут указывать на его принадлежность к культу, быть может, даже культу, связанному с игрой в каучуковый мяч [61] .

61

Miller M. E. The Art of Mesoamerica: From Olmec to Aztec. London, 2001. P. 23; Milbrath S. A study of Olmec sculptural chronology // Studies in Pre-Columbian Art and Archaeology 23. Washington, DC, 1979. P. 1–75.

Создавая этот образ скручивающегося человека, резчик полагался на какие-то иные знания, нежели создатель «акробатов» при дворе императора Цинь, к тому же других хоть сколько-нибудь похожих фигур, созданных во времена ольмеков, мы не знаем, так что он является удивительной аномалией. Однако «аномалии» вообще свойственны художественному мышлению ольмеков: они создали ряд скульптур с невероятно изогнутыми телами и потрясающие образы стариков, в которых реалистично передано влияние времени на человеческое тело, чего не встречается нигде в Древнем мире.

К наиболее странным изображениям этой культуры относятся скульптуры сидящих детей и младенцев с бесстрастными взглядами. Возможно, они демонстрировали какие-то особые психические и физические состояния, характерные для ольмекского народа. Эти скульптуры вырезаны с большой теплотой и вниманием к внешним проявлениям жизни: они принадлежат не к области идеализированных богов и правителей или сильных игроков в мяч — их можно соотнести с жизнью любого человека.

Тысячелетиями люди создавали подобные себе формы из земли и огня. Каждая фигура выражала какое-либо чувство — страх, желание или просто любопытство. Начиная с самых ранних творений из обожженной глины Дольни-Вестонице, эти образы возникали по всему обжитому миру: от неолитической культуры синлунва на северо-востоке Китая до бадарийских пастухов на равнинах Сахары в додинастическом Египте и культуры Хаманджия (территория нынешней Румынии), где были созданы самые наглядные из древних человеческих изображений.

Древнейший из известных своей керамикой народов Южной Америки происходит с побережья нынешнего Эквадора: созданные им крохотные фигурки в основном изображают женщин. Культура получила название Вальдивия — по местности, где были обнаружены скульптуры со схематически изображенными лицами в обрамлении тщательно прорисованной шапки волос. Присущие им индивидуальность и очарование, вероятно, были частью их изначальной функции — возможно, женского амулета или утешителя и защитника в суровом, зачастую жестоком мире [62] .

62

Fiedel S. Prehistory of the Americas. Cambridge, 1987. P. 179–184.

Этот мир глиняных людей, эволюционировавший на протяжении тысячелетий, наглядно свидетельствует об инстинкте создания образов — потребности создавать своими руками из куска глины нечто живое. И разнообразие интерпретаций человекоподобной формы поражает воображение!

Одна из старейших и долгоживущих традиций создания фигур из глины, уходящая корнями на глубину 14 000 лет, поддерживалась древними обитателями островов современной Японии [63] . Их керамические горшки и фигурки, называемые догу, обожженные в открытых ямах (печи тогда еще не были заведены в Японии), бесконечно причудливы по своим формам и очертаниям. Голова могла представлять собой треугольник, сплющенный овал или вовсе похожую на маску абстрактную форму, не имеющую ничего общего с реальностью — и всё же узнаваемо человеческую. Знаки, нацарапанные на теле скульптуры — возможно, татуировки, — словно являются проявлением жизнеутверждающей творческой силы, идущей изнутри. Одна из самых замечательных фигур была изготовлена на закате культуры, названной позднее дзёмон, примерно в то же время, когда ольмеки за океаном вырезали гигантские головы из камня и фигурки животных из нефрита. Это пустотелая глиняная фигурка с объемными, словно выпученными глазами, одетая как будто в костюм, декорированный кистями и пунктирным узором, а ее голову венчает головной убор из перьев. Человек ли это? Может, это был амулет удачи или некий утешитель, подобно фигуркам Вальдивии, а может — выражение радости жизни, подобно изображению дерзкой молодой женщины из Мохенджо-Даро. Вне зависимости от их назначения, эти глиняные фигурки сообщают нам о том, что древние люди, начав вести оседлую жизнь, научились ценить и восхищаться своим телом, выражать свои страхи, совершать открытия и приобретать знания о жизни, а также осознавать уникальность человека, даже такой составляющей его жизни, как одиночество, ведь человек — единственное животное, способное создавать образы.

63

The Power of Dogu: Ceramic Figures from Ancient Japan. Exh. cat., British Museum, London / ed. S. Kaner. London, 2009.

Глава 5. Человеческое измерение

Славу древнему городу-государству Афины обеспечили не только первые ростки политической демократии, но и одни из самых прекрасных когда-либо созданных творений скульптуры и архитектуры. Образы человека, отлитые в бронзе и высеченные в мраморе греческими скульпторами, ни с чем не сравнимы по своему физическому великолепию и психологической глубине. В архитектуре греки создали самый авторитетный стиль всех времен, названный впоследствии просто «классическим». Их здания были столь же выразительными и не оставляющими равнодушным, как и обитающие в них скульптуры. Эти храмы и скульптуры были посвящены богам-олимпийцам, но мастерство художников не уступало созидательному могуществу божеств.

Всё началось с памяти. В своей эпической поэме «Одиссея», сочиненной примерно в VIII веке до нашей эры, греческий поэт Гомер вспоминает о великолепных дворцах и могучих богоподобных героях былых времен. Юный царевич Телемах отправляется на поиски своего отца Одиссея и посещает дворцы царя Нестора в Пилосе и царя Менелая в Спарте. Это величественные чертоги, наполненные золотыми кубками и бронзовым оружием: «Всё лучезарно, как на небе светлое солнце иль месяц, / Было в палатах царя Менелая, великого славой»^{2}. Однако Одиссея там нет: в это время он переживает различные приключения после того, как его корабль сбился с курса на пути домой с Троянской войны, разгоревшейся из-за похищения Елены, жены царя Менелая (хотя, согласно некоторым древним источникам, во время войны она неплохо проводила время в Египте).

Гомер пишет об эпохе пятисотлетней давности, когда люди были наделены силой богов, а некоторые даже были рождены от них. Матерью Елены была Леда, которую похитил Зевс, царь всех богов. Греческий герой Ахилл обрел божественный статус, сразив в бою троянского царевича Гектора, и ему стали поклоняться, как богу. Если египтяне обожествляли животных, а персидские боги вообще не имели внятных очертаний, то греки были уникальны тем, что представляли своих богов в виде живых мужчин и женщин.

Гомер вспоминал тот старый, исчезнувший греческий мир «златообильных» микенцев, развязавших войну против Трои, чьих дворцовых руин он сам был свидетель. История затяжного конфликта между троянцами и греками на многие века стала точкой отсчета для всего греческого мира; события того конфликта — полумифические-полуисторические — заключены в двух великих поэмах Гомера, «Одиссее» и «Илиаде».

Век героев, описанных Гомером, берет истоки в средиземноморской цивилизации, которая ко времени поэта насчитывала тысячи лет. Первые очаги ее культуры возникают в середине III тысячелетия до нашей эры на крупнейшем из островов Эгейского моря — Крите. Для его обитателей — минойцев (как они будут позднее названы по имени их мифического правителя, царя Миноса) — величайшим источником вдохновения была природа. Море вокруг было полно чудес, которые они воспроизводили в своих изделиях. Рисунки на глиняных чашах они делали черными чернилами из каракатицы. Мы видим, как мифический бог моря Тритон резвится среди морских звезд, кораллов и скал. Осьминог на шарообразной глиняной вазе, раскинувшийся среди водорослей, скал и морских ежей, изображен художником, способным передать морских обитателей в декоративном ключе. В извивающихся щупальцах обитателя морских глубин уже заложены та творческая энергия и восхищение природой, которые в предстоящее тысячелетие охватят всё Средиземноморье, породив скульптурные и живописные сценки столь любимых минойцами «игр с быками» — одни из первых изображений тела в пространстве; или бегущие по стенам дворцов спиральные узоры. Стены своих дворцов минойцы украшали изображениями юношей с павлиньими перьями на головах и девушек, танцующих с обнаженной грудью в окружении лилий и орхидей. Эти образы создают впечатление счастливой, полной наслаждений жизни островного народа [64] .

64

Hood S. The Minoans. London, 1971.