Твой ход, аниран

– Ты это сделал? – вытолкнул я из себя.

– Сделал что?

– Ты погубил короля? Ты убил дитя?

Эоанит замолчал ненадолго. Хотя ему, скорее всего, очень хотелось сказать мне, что я белены объелся. Или что-то в этом роде. А может, послать к такой-то маме.

Но он точно знал, чем ему это грозит. И хоть он не трясся от страха, стоял передо мной уверенно, не мог не исключать такой вариант развития событий. А если всё же нашёл в себе смелость приехать, зная, что я за ним приду, должен был перебрать в собственной голове массу ответов, которые не приведут к его смерти, а помогут отбиться от обвинений.

– Тогда позволь сначала спросить, аниран, - спокойно произнёс Эоанит. – Что если это и вправду я? Что если за кошмарным злодеянием действительно стоит первосвященник Астризии? Что, в таком случае, он получил? Где выиграл? Насколько крепче стали его позиции, если он бесстрашно вернулся в Обертон?

– Не юли, Эоанит!

– Назови причину, аниран, - голос первосвященника вообще не дрожал. – Если я это сделал, то зачем? Где моя награда? – он даже оглядываться начал, как бы выискивая падающие с небес барыши.

– Ты – влиятельный человек. У тебя есть возможности…

– А какова мотивация?

– Устранить короля, которого ты ненавидел. Которому угрожал. Ты же не будешь отрицать, что грозился уничтожить Анфудана Третьего вместе с тем, под чьё влияние он попал - вместе с драксадаром.

– Его Величество отобрал то, что принадлежит святой церкви. Любой здравомыслящий руководитель останется недоволен, когда у него отбирают имущество. Но ты не о том, говоришь, аниран. Скажи, в чём мой смысл? Вот я устранил короля. И что получил по итогу?

Я не нашёлся, что ответить, потому что в данный момент действительно не понимал, что Эоанит приобрёл, вернувшись в Обертон. Скорее, сейчас он может потерять нечто очень важное. Жизнь, например.

– Тогда, раз ты не можешь, я отвечу, что я приобрёл, - голос первосвященника окреп. – Я приобрёл нового короля, которого своими руками посадил на трон. Я посадил на трон принца Тревина, который ненавидит меня сильнее, чем ненавидишь ты. Я вонзил клинок себе в ногу, ибо сделал ставку на того, кто никогда ни во что не верил. Кто презирал меня и мои идеи. Кто мечтает перекроить страну. И кто теперь сосредоточит в своих руках всю власть. Вот что я приобрёл, аниран. Весьма умный поступок с моей стороны. Не правда ли?

На какое-то время я растерялся. Даже почувствовал, как тает ранний гнев. Всё же в словах Эоанита есть разумное зерно. Тревин-то ведь реально совсем не религиозный чувак. Вопросы веры его волновали лишь как средство управление стадом. Он ни к Чуду Астризии никогда в паломничество не ходил, ни молебны в храме Равенфира не посещал, никого из духовных отцов никогда не считал наставником. А после определённых событий, когда святой отец Эокаст задурил ему голову и заставил поверить в предательство Фелимида, стал к церковникам относиться с отвращением. Зачем Эоаниту садить на престол такого человека?

К тому же Тревин, едва только прибыл в Обертон и был введён в курс дела, рвал и метал. Весьма внимательно выслушал мои версии и многому поверил. Уверен, если бы появились хоть малейшие доказательства, на эшафоте он бы сам выбил подставку из-под ног Эоанита.

Но пока доказательств не было никаких.

– А дитя? Ты считаешь, я способен убить дитя? – Эоанит недолго терпел мою задумчивость. – Ты же понимаешь, что столь великий грех никогда не замолить перед Триединым? Я могу декады провести в еженощных молитвах, но он всё равно никогда меня не простит… Как и ты, я лишился символа. Символа неизбежных перемен. Доказательства, что у страны появилось будущее. Совершив сей невообразимо ужасный поступок, я озлобил против себя чернь. Если об этом станет известно, никто не зайдёт на ступени храма в городе или в деревне. Никто не оставит подаяния. И всё это я сделал собственными руками, - Эоанит выставил перед моим носом ладони.

И посмотрев на эти холёные ладони без единого признака мозолей, я впервые с момента встречи опустил энергетические клинки.

Что тут сказать: Эоаниту опять удалось меня заболтать. Опять удалось всё перевернуть с ног на голову и призвать к логике.

С одной стороны, его логика в корне неверна, ведь, с моей точки зрения, убийство имело религиозный подтекст. С другой – его логика безупречна. Устранив короля и символ успешности действий анирана, он ничего не приобрёл. Эоанит прав – Тревин его терпеть не может. Уж я-то знаю. Да и Фабрицио не было смысла убивать. Был смысл выкрасть, был смысл посадить в клетку и катать по городам и весям, демонстрируя толпе. Но убивать… Пусть убийцы называли его семенем драксадара, всё же он не моё семя. Хотя теоретический драксадар в глазах Эоанита – это я. То есть ему куда выгоднее было прикончить меня, чем всех остальных персонажей.

А Исида и Терезин? Зачем заказывать королеву? Почему не пощадить пацана? Приказать дать обоим по башке – и всего делов. Или связать. Зачем убивать?

Нет, что-то тут не так. Почему он решился приехать на коронацию, зная, что здесь его буду ждать я, с острым желанием выбить все зубы? А Тревин? Он же собственноручно обязан возложить золотую корону на голову нового короля. Как он посмотрит ему в глаза? Сможет ли короновать того, чьих родителей приказал убить? И не опасается ли он, что Тревин отдаст приказ отсечь ему голову, лишь только все формальности будут соблюдены?

– Значит, ты утверждаешь, что ты не при чём? Не ты отправил фанатиков, не ты приказал безжалостно убивать всех, кто встанет у них на пути? Даже безоружных.

– Не я, - твёрдо ответил Эоанит. – Я духовный отец, а не зверь. Я мудрец, а не убийца. Когда ты найдёшь действительного виновника, я стану рядом с тобой и призову на его голову все мыслимые и немыслимые кары. И оповещу чернь, что аниран, возможно будущий милих, добился очередного успеха.

– Очень воодушевляюще, - поёрничал я. Хотя, надо признать, гнев, с которым я мчал в храм, улетучился. Эоанит владел поразительной способностью тушить мою ярость. Рассеивать или перенаправлять гнев. – Но я как-нибудь обойдусь без тебя. И сам оповещу жителей Астризии, добился аниран успеха или нет.

– Я уверен, скоро указы с хорошими новостями полетят во все концы страны, - Эоанит слегка склонил голову в поклоне. – Как я успел узнать, пособником оказался верный ранее Муадан. Надеюсь, из его бедных уст моё имя не прозвучало?

Уверовав, что в очередной раз взял верх в споре, Эоанит опять позволил себе меня слегка потроллить. Это он тоже умел.

– Я не помню, чтобы его имя сообщалось в газетах, - недовольно пробурчал я.

Но Эоанит меня прекрасно понял.

– О казни судачила вся страна. Очень быстро стало известно, кто виноват… И так же известно, что никаких подвижек больше нет. Теперь мы, надеюсь, закрыли вопрос о подозреваемом, который никогда не был виновен в том, в чём его обвинили?

– Посмотрим, - бурчать я не переставал. И даже был слегка недоволен, что негодование и гнев растаяли. Я хотел ругаться и кричать, а не чувствовать себя участником разговора ученика со школьным учителем. И школьным учителем, ясен хрен, являлся не я.

За моей спиной раздался какой-то шорох: ранее суровая и строгая Мириам, при помощи гессеров, наверное, наконец-то прорвалась через ступени храма. И теперь приближалась, планируя принять участие в разговоре с глазу на глаз.

За время пребывания в Обертоне Мириам отъелась немного, но волосы ещё не отросли. Поэтому на людях она показывалась в натянутой на лоб косынке, которые меняла чуть ли не ежедневно. И первым делом, когда вошла в церковный атриум и увидела отца, сорвала с головы косынку, как бы демонстрируя неповиновение. Ибо по неписанным светским законам Астризии, женщины обязаны были носить волосы ниже плеч. А по писанным церковным законам Астризии, в святой храм женщинам запрещено входить с непокрытой головой.