Твой маленький монстр

Хотя плевать. Сейчас не до раздумий. Я увеличиваю скорость до предела своих возможностей. Дыхание становится настолько частым, что уже не получается полноценно выдыхать, отчего лёгкие горят, будто кто-то поджёг в груди не одну сотню петард. Что будет, если преследователи доберутся до Карины первыми, даже думать страшно и этот страх придаёт мне силы.

Догнав одного из мужчин, сбиваю его с ног, после чего с размаху несколько раз ударяю лицом о тротуар. Что ни говори — прихвостни Лещинского не пальцем деланы, а я могу рассчитывать только на эффект неожиданности и силу слепой ярости. Плотный накачанный мужик отчаянно сопротивляется, пытаясь вывернуться, но преимущество остаётся за мной и на его голову обрушивается вся мощь моих кулаков.

Редкие прохожие спешно сворачивают с пути, не желая становится невольными свидетелями чужих разборок. Люди часто прикидываются слепыми к тому, что творится за пределами их мирка. Можно ли их осуждать? Трудно сказать. Во всяком случае, меня, оседлавшего окровавленного мужчину, назвать безумцем можно запросто, так что не мне кого-либо обвинять в бездействии. Тем более когда на счету каждый миг.

Вскочив с отключившегося мужика, врезаю ему напоследок ногой под дых, и загнанно озираюсь в поисках Карины. Она не успела далеко уйти, видимо во время стресса восприятие времени замедляется, что неимоверно радует, я ещё успеваю их нагнать.

Действительно, успеваю. В последний момент подрезаю второго преследователя и, закрыв собою сводную сестру, падаю вместе с ней на жухлый газон. Инстинктивно группируюсь в ожидании серии ударов. Задерживаю дыхание, но… ничего не происходит. Приподняв голову, встречаю пренебрежительный взгляд своего вчерашнего палача, который при желании легко может отделать меня в котлету. Силы, подточенные холодом и вчерашней трёпкой почти иссякли.

— Позвони… — одними губами шепчет он, изображая пальцами возле уха телефонную трубку, после чего уходит к пытающемуся встать товарищу.

— Надо валить, пока какой-нибудь умник не додумался вызвать полицию, — говорю Карине, провожая взглядом широкую спину.

Вместо ответа — всхлип.

— Да брось, Снежинская. Вот только истерики сейчас не хватало…

Нависнув над девушкой, всматриваюсь в поддёрнутые ужасом васильковые глаза, но в упор не узнаю их. Они будто ожили, расколов привычный лёд равнодушия, под которым плещется глубинный, первобытный страх.

— Я всё вспомнила.

Три безобидных слова, а хлещут неумолимо как приговор. Загадочное состояние сводной сестры настораживает. С таким ужасом впору встречать коллекторов или смотреть на расчленённый труп.

— Тише, Карина, это всего лишь я, твой Тролль, — успокаиваю, а у самого сердце сжимается, столько муки в любимом лице. Рассеяно глажу мокрые щёки, не различая дождь это или слёзы. Сейчас бы укрыть её под брошенным в спешке зонтом, но тогда бы пришлось отбежать, а оставлять Карину одной не лучший выход. И так прорвёмся. Укутав Снежинскую с головой в свою наспех стянутую куртку, прижимаю к себе дрожащее тело.

— Ринат, зачем ты это сделал? За что? Бред какой-то… это не мог быть ты. Не мог ведь? Отвечай!

Холодные пальцы цепляются за вырез моего свитера, оставляя поверхностные царапины на коже. Не придумав ничего лучше, твёрдой рукой фиксирую тонкие кисти на своей груди, у сердца.

— Чего не мог? Успокойся и попробуй объяснить внятно.

— Утащить меня в лес. Швырнуть на землю… бесконечно душить, пока остальные трое веселились, раздавая советы. Я была шестилетним ребёнком, ты это понимаешь?! Мне было страшно… и обидно. Они же всё видели. Видели, как мне больно, как хочется жить, но никто пальцем о палец не ударил, чтобы прекратить эту пытку. Никому не было дела, они просто смеялись. Людям плевать на чужую боль! Плакал только тот, который душил, а потом, когда мои хрипы всем надоели, один просто предложил пристрелить, чтоб не мучилась. Пристрелить, слышишь?! Как собаку без роду без племени.

Карина снова заходится истерическим плачем, а я не могу поверить своим ушам. Хочется повернуть время вспять и забрать свой вопрос обратно, чтобы не знать подробностей учинённого над ней зверства, чтобы не холодела кровь от внезапной догадки, кому принадлежит главная роль в этой драме.

Не хочу ничего слышать, и жить потом с этой ношей тоже не хочу, но обязан. Поэтому настойчиво прошу рассказать, что произошло дальше. Карину лихорадит, я прижимаю её крепче, глажу спутавшиеся волосы. Она нехотя подчиняется.

— Один из них достал пистолет, сказал моему мучителю не дурить. Предупредил что в обойме всего один патрон. Почему тот мужчина, который душил, выглядел точно как ты, даже глаза разноцветные? Как такое возможно? Ты тогда тоже был ребенком, и никак не мог… — Она вдруг смолкает и в ужасе отшатывается, недоверчиво мотая головой. — Не может быть…

— Может, Карина. Он был моим отцом.

Мне впервые приходится испытывать настолько жгучий стыд и чувство неловкости от того что я — это я. Если раньше я был для Снежинской обычным голодранцем, то теперь стал живым воплощением наихудших кошмаров, с дурной наследственностью в довесок.

Пора сорвать маски

— Ты обо всём знал? — взгляд Карины из затравленного становится апатичным. Прекрасная и неживая, будто игрушка, у которой села батарейка.

— Нет. До недавних пор — нет.

— А наши родители?

— Думаю, они о многом умалчивают, — протягиваю руку, желая вернуть себе тепло её ладоней, но она не реагирует, а я не настаиваю, не смею. Боковым зрением замечаю подъехавшее такси. Скорее всего, именно его должна была дождаться Карина, но спутала с авто на котором прикатили шестёрки Лещинского.

Не говоря больше ни слова, веду её к машине, после чего, назвав водителю наш адрес, устраиваюсь рядом на заднем сидении. Эмоции постепенно отступают, уступая место здравому смыслу, и вместе со сходом адреналина растёт количество вопросов.

— Как тебе удалось спастись?

— А я не спасалась, Тролль, понимаешь? Мне банально повезло. Повезло, что папаша твой придушить как следует не смог — только мучил без толку; что пристрелить — в штаны наложил; что когда остальные начали наседать, в нём что-то перемкнуло, и он засунул дуло не мне в рот, а себе. Отправился в ад, где ему и место!

— Не забывайся, Карина. Ты говоришь о моём отце, — взбесившись под любопытным взглядом таксиста, пытаюсь перехватить тонкие кисти, которыми Снежинская так хаотично жестикулирует, что меня начинают посещать серьёзные сомнения в её адекватности. Злое высказывание об отце режет слух, закипая такой бешеной яростью, что хочется открыть дверцу и вышвырнуть истеричку к чертям, прямо на ходу. Но Карине на мои чувства похоже плевать. Сестрицу, как обычно, никто кроме себя любимой не волнует.

— Действительно, чего это я? Всё ж обошлось! — заходится она пугающим нервным смехом. — Подумаешь, чуть не захлебнулась кровью лёжа под мёртвым мужиком! Повезло, на меня бабуля какая-то с пёсиком напоролось, так бы и задохнулась под весом коченеющего трупа. Всё прекрасно, братец! Плевать, сколько пришлось отцу мотаться со мной по врачам. Мне же в итоге помогли всё забыть, я не свихнулась окончательно! Неважно, что недоглядевшую меня мать папа не смог простить и сплавил с глаз долой. Её мне не вернули ни мольбы, ни слёзы. Мне нужна была мать, понимаешь?! Хорошая, плохая — какая есть. Хоть кто-то живой нужен был рядом, а не наряды и игрушки. Я разучилась сострадать и верить, выросла монстром с кучей комплексов и причуд. Чего мне ныть, действительно…